Неточные совпадения
«Может быть, и я обладаю «другим чувством», — подумал Самгин, пытаясь утешить себя. — Я — не романтик, —
продолжал он, смутно чувствуя, что где-то близко тропа утешения. — Глупо обижаться на девушку за то, что она не оценила моей любви. Она нашла плохого героя для своего
романа. Ничего хорошего он ей не даст. Вполне возможно, что она будет жестоко наказана за свое увлечение, и тогда я…»
— В Веру, —
продолжал Марк, — славная девочка. Вы же брат ей на восьмой воде, вам вполовину легче начать с ней
роман…
Когда она обращала к нему простой вопрос, он, едва взглянув на нее, дружески отвечал ей и затем
продолжал свой разговор с Марфенькой, с бабушкой или молчал, рисовал, писал заметки в
роман.
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому, книги
продолжали изводиться в пыли и в прахе старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или возьмет Шатобриана, потом Расина, потом
роман мадам Жанлис, и книги берегла, если не больше, то наравне с своими цветами и птицами.
— Шикарный немец, — говорил поживший в городе и читавший
романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! —
продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была в большом доме, я гостей возил тоже; с еклектрической искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
— Все мое преступление состоит в том, —
продолжал Вихров, — что я в одном моем
романе отстаивал бедных наших женщин, а в другом — бедных наших мужиков.
— И вообразите, кузина, —
продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух
роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука не уразумел из того, что вы прочли.
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! —
продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты в самом деле был нездоров, Ваня? Что ж я, и не спрошу! Все о себе говорю; ну, как же теперь твои дела с журналистами? Что твой новый
роман, подвигается ли?
— А сколько таких
романов вы можете написать в год? —
продолжал князь.
Все упорно
продолжали предполагать какой-то
роман, какую-то роковую семейную тайну, совершившуюся в Швейцарии, и почему-то с непременным участием Юлии Михайловны.
— А я так, напротив, полагаю, что сюжет этот не
романом, а трагедией пахнет, — возразил я. — Помилуйте! с одной стороны такая сила беззаветной любви, а с другой — раны, скорпионы и, наконец, толкач! Ведь его чинами обходили, на цепь сажали, под суд отдали, а он все
продолжал любить. Это ли не трагедия?
— Да; и о французских
романах, о женских тряпках, —
продолжала Елена.
— Шура, позволь тебе представить Василия Иваныча, — рекомендовала меня Наденька,
продолжая улыбаться… — Он сочиняет большой
роман… Да.
И потому кто хочет слушать что-нибудь про тиранов или про героев, тому лучше далее не читать этого
романа; а кто и за сим не утратит желания
продолжать чтение, такого читателя я должен просить о небольшом внимании к маленькому человечку, о котором я непременно должен здесь кое-что порассказать.
— Гибель! —
продолжал он. — Я тут же,
Роман Прокофьич, и сказал: пропади ты, говорю, совсем и с чаем; плюнул на него, а с этих пор,
Роман Прокофьич, я его, этого подлого Арешку, и видеть не хочу. А на натуре мне эту неделю,
Роман Прокофьич, стоять не позвольте, потому, ей-богу, весь я,
Роман Прокофьич, исслабел.
— Я и то,
Роман Прокофьич, им это, — отвечал натурщик. — Уговорились мы,
Роман Прокофьич, —
продолжал он, глядя на меня, — идти с ним, с этим Арешкой, в трактир… Чай,
Роман Прокофьич, пить хотели. В третьей линии тут, изволите знать?
Она
продолжала читать обстоятельную историю, выдуманную госпожою Гей, а я смотрю на ее опущенное лицо и не слушаю назидательной истории. И иногда, в тех местах
романа, где, по замыслу госпожи Гей, нужно бы было смеяться, горькие слезы душат мне горло. Она оставляет книгу и, посмотрев на меня проницательным и боязливым взглядом, кладет мне на лоб свою руку.
Мне было неловко. Офицеры молчали; Венцель прихлебывал чай с ромом; адъютант пыхтел коротенькой трубкой; прапорщик Стебельков, кивнув мне головою,
продолжал читать растрепанный том какого-то переводного
романа, совершившего в его чемодане поход из России за Дунай и вернувшегося впоследствии в еще более растрепанном виде в Россию. Хозяин налил большую глиняную кружку чаю и влил в него огромную порцию рому.
В одном только Писарев не слушался Высоцкого: он
продолжал сильно заниматься; в одно и то же время он дописывал похвальное слово Капнисту, переводил водевиль для бенефиса Щепкина и переводил
роман Вальтер-Скотта «Певериль де Пик» — для приобретения средств к жизни своим домом, как он любил выражаться.
Та публика, которая любит внешнюю занимательность действия, нашла утомительною первую часть
романа потому, что до самого конца ее герой все
продолжает лежать на том же диване, на котором застает его начало первой главы.
— Я недавно читала, не помню чье, сочиненье, «Вечный Жид» [«Вечный жид» —
роман французского писателя Эжена Сю, в переводе на русский язык вышедший в 1844—1845 годах.] называется: как прелестно и бесподобно написано! —
продолжала моя мучительница.
— Зачем вы меня сюда привезли? —
продолжал доктор, тряся бородой. — Если вы с жиру женитесь, с жиру беситесь и разыгрываете мелодрамы, то при чем тут я? Что у меня общего с вашими
романами? Оставьте меня в покое! Упражняйтесь в благородном кулачестве, рисуйтесь гуманными идеями, играйте (доктор покосился на футляр с виолончелью) — играйте на контрабасах и тромбонах, жирейте, как каплуны, но не смейте глумиться над личностью! Не умеете уважать ее, так хоть избавьте ее от вашего внимания!
— Любовница Николая Палкина, —
продолжал голый, поправляя пенсне, — о ней даже в
романах писали некоторые буржуазные писатели. А тут что она в имении вытворяла — уму непостижимо. Ни одного не было смазливого парня, на которого она не обратила бы благосклонного внимания… Афинские ночи устраивала…
Теперь, познакомив читателя с
романом Камышева,
продолжаю прерванную с ним беседу.
«Опять
роман, опять… опять, —
продолжая кидать в угол книги, думала Дуня.
— Нет, постой, —
продолжал доктор. — Это не
роман, а дело серьезное. Но если, друг мой Сашенька, взвесить, как ужасно пред совестью и пред честными людьми это ребячье легкомыслие, которое ничем нельзя оправдать и от которого теперь плачут столько матерей и томятся столько юношей, то…
Писал я с самого начала кампании почти что ежедневно, но мне сильно не хотелось бросить и
роман"Солидные добродетели", и я
продолжал, так сказать,"на биваках"писать его.
О М.Л.Михайлове я должен забежать вперед, еще к годам моего отрочества в Нижнем. Он жил там одно время у своего дяди, начальника соляного правления, и уже печатался; но я, гимназистом, видел его только издали, привлеченный его необычайно некрасивой наружностью. Кажется, я еще и не смотрел на него тогда как на настоящего писателя, и его беллетристические вещи (начиная с рассказа"Кружевница"и
продолжая романом"Перелетные птицы") читал уже в студенческие годы.
Как я сказал выше, редактор"Библиотеки"взял
роман по нескольким главам, и он начал печататься с января 1862 года. Первые две части тянулись весь этот год. Я писал его по кускам в несколько глав, всю зиму и весну, до отъезда в Нижний и в деревню;
продолжал работу и у себя на хуторе,
продолжал ее опять и в Петербурге и довел до конца вторую часть. Но в январе 1863 года у меня еще не было почти ничего готово из третьей книги — как я называл тогда части моего
романа.
Работая над книгой моей"Европейский
роман", куда я ввел и польскую беллетристику, я еще усиленнее
продолжал эти чтения, даже и за границей, и моим последним чтецом в Ницце, с которым я специально изучал"Пана Тадеуша", был поляк, доктор, учившийся в России.
Необходимо было и
продолжать роман"В путь-дорогу". Он занял еще два целых года, 1863 и 1864, по две книги на год, то есть по двадцати печатных листов ежегодно. Пришлось для выигрыша времени диктовать его и со второй половины 63-го года, и к концу 64-го. Такая быстрая работа возможна была потому, что материал весь сидел в моей голове и памяти: Казань и Дерпт с прибавкой романических эпизодов из студенческих годов героя.
— Мы писали по одному и тому же плану, —
продолжал он, — и всегда одно и то же, в общих чертах, но мне принадлежала более мыслительная сторона
романа: последовательность и детали душевного анализа и общественного отношения действующих лиц; брат прибавлял к этому художественные подробности описательного характера и отделывал язык в местах патетических. Он был настоящий артист, резчик, un ciseleur.
Вообще, —
продолжал он, — книги идут у нас туго. Составить себе ими положение можно только в исключительных случаях. Я это дело хорошо знаю, потому что сам был приказчиком в книжном магазине. Два-три издания — вот все, на что может рассчитывать начинающий. Деньги дает
роман только тогда, когда зайдет за 15000 экземпляров.
Каждая
продолжает жить у мадамы своими привычками, взглядами, понятиями, ест хорошо, спит спокойно, читает стихотворения Ленау или
романы Ponson du Terral'я.
— Зверя-то и приручить… — проговорила молодая девушка опять фразою из
романа. — Ты мне поможешь? — заискивающим тоном
продолжала она.