Неточные совпадения
В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостью, он пролез чрез частокол
в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу
дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина
пробрался прямо
в спальню красавицы, которая
в это время сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги.
— Вот тут, через три
дома, — хлопотал он, —
дом Козеля, немца, богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой
пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще
в больницу тащить, а тут, верно,
в доме же доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то…
Но, смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются
в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее
пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд
в окно, к небу, с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся на чей-то четырехэтажный
дом.
Райский, не сказавши никому ни слова
в доме, ушел после обеда на Волгу, подумывая незаметно
пробраться на остров, и высматривал место поудобнее, чтобы переправиться через рукав Волги. Переправы тут не было, и он глядел вокруг, не увидит ли какого-нибудь рыбака.
Райский
пробрался до Козлова и, узнав, что он
в школе, спросил про жену. Баба, отворившая ему калитку, стороной посмотрела на него, потом высморкалась
в фартук, отерла пальцем нос и ушла
в дом. Она не возвращалась.
Но старик не вытерпел: когда после ужина он улегся
в хозяйском кабинете, его охватила такая тоска, что он потихоньку
пробрался в кухню и велел закладывать лошадей. Так он и уехал
в ночь, не простившись с хозяином, и успокоился только тогда, когда очутился у себя
дома и нашел все
в порядке.
После обедни Анпетов взошел
в генеральский
дом,
пробрался в кабинет к генералу и сказал...
Эта игра кончилась наконец тем, что ходоки как-то
пробрались во двор господского
дома как раз
в тот момент, когда Евгений Константиныч
в сопровождении своей свиты отправлялся сделать предобеденный променад.
В суматохе, происходившей по такому исключительному случаю, Родион Антоныч прозевал своих врагов и спохватился уже тогда, когда они загородили дорогу барину. Картина получилась довольно трогательная: человек пятнадцать мужиков стояли без шапок на коленях, а говорки
в это время подавали свою бумагу.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается с того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает
в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился
в городе, подкупил людей и
пробрался к ним
в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
— Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но
в это время
в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты
в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе
дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки,
в сообществе разноцветных бабочек, кружились
в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно
пробирался по крыше
дома к слуховому окну.
На другой день после разорения морозовского
дома пожилой ратник
пробирался на вороной лошади
в дремучем лесу. Он беспрестанно снимал шапку и к чему-то прислушивался.
Во-вторых, он каждый день, около сумерек,
пробирается окольными переулками к
дому, занимаемому баронессой фон Цанарцт.
В отдалении, на почтенном расстоянии, реют квартальные.
Благодаря этой мере «они» свиделись. Озираясь и крадучись,
пробрался он на заре
в Разъезжую слободку, где стоял ее домик. Квартальные притворились спящими. Будочники, завидев его приближение, исчезали
в подворотни соседних
домов. Она стояла у открытого окна… она! Широкая, дородная, белая, вся сахарная! Она ждала.
Понадевали сумки лямошники, все больше мужички костромские были, — «узкая порка», и пошли на пароходную пристань, к
домам пробираться, а я, Костыга, Федя и косной прямо
в трактир, где крючники собирались.
В этот час, посвященный всеобщему покою, какой-то человек высокого роста, закутанный с ног до головы
в черный охабень,
пробирался, как ночный тать, вдоль по улице, стараясь приметным образом держаться как можно ближе к заборам
домов.
— Вспомнить не могу, — перервал Зарецкой, —
в каком жалком виде была наша древняя столица, когда мы — помнишь, Рославлев, я — одетый французским офицером, а ты — московским мещанином —
пробирались к Калужской заставе? помнишь ли, как ты, взглянув на окно одного
дома?.. Виноват, мой друг! Я не должен бы был вспоминать тебе об этом… Но уж если я проболтался, так скажи мне, что сделалось с этой несчастной?.. Где она теперь?
Чтобы
пробраться в подвальный этаж белого угольного
дома, надобно было пройти через двор, переполненный всякого рода зловониями, мусором, грязью, и спуститься ступеней десять вниз, что сделав, Бегушев очутился
в совершенной темноте и, схватив наугад первую попавшуюся ему под руку скобку, дернул дверь к себе.
Улица, на которую выходили окна моей комнаты, имела теперь самый печальный вид: ряды домиков, очень красивых
в хорошую погоду, теперь выглядели мрачно, а непролазная грязь посредине улицы представляла самое отвратительное зрелище, точно целая река грязи, по которой плыли телеги с дровами, коробья с углем, маленькие тележки с рудой и осторожно
пробирались пешеходы возле самых
домов по кое-как набросанным, скользким от дождя жердочкам, камням и жалким остаткам недавно зеленой «полянки».
Ветер выл и заносил
в комнату брызги мелкого осеннего дождя; свечи у разбойников то вспыхивали широким красным пламенем, то гасли, и тогда снова поднимались хлопоты, чтобы зажечь их. Марфа Андревна лежала связанная на полу и молча смотрела на все это бесчинство. Она понимала, что разбойники
пробрались на антресоль очень хитро и что путь этот непременно был указан им кем-нибудь из своих людей, знавших все обычаи
дома, знавших все его размещение, все его ходы и выходы.
Что и говорить!
Воскресла вся земля! Царю недаром
От всех любовь. Такого ликованья,
Я чай, Москва отроду не видала!
Насилу я проехал чрез толпу;
На двадцать верст кругом запружены
Дороги все; народ со всех концов
Валит к Москве; все улицы полны,
И все
дома, от гребней до завалин,
Стоят
в цветах и
в зелени! Я думал:
Авось к царю до выхода проеду!
Куды! Я чай, от валу до Кремля
Часа четыре
пробирался. Там
Услышал я:
в соборе царь Борис —
Венчается!
Один заслуженный полковник нарочно для этого вышел раньше из
дому и с большим трудом
пробрался сквозь толпу; но, к большому негодованию своему, увидел
в окне магазина вместо носа обыкновенную шерстяную фуфайку и литографированную картинку с изображением девушки, поправлявшей чулок, и глядевшего на нее из-за дерева франта с откидным жилетом и небольшою бородкою, — картинку, уже более десяти лет висящую всё на одном месте.
Прежде, когда еще он сидел
дома,
в тоске, он тысячу раз представлял себе, как он войдет
в свою канцелярию. С ужасом убеждался он, что непременно услышит за собою двусмысленный шепот, увидит двусмысленные лица, пожнет злокачественнейшие улыбки. Каково же было его изумление, когда на деле ничего этого не случилось. Его встретили почтительно; ему кланялись; все были серьезны; все были заняты. Радость наполнила его сердце, когда он
пробрался к себе
в кабинет.
Оба, он и солдат, тихо
пробираются к носу, потом становятся у борта и молча глядят то вверх, то вниз. Наверху глубокое небо, ясные звезды, покой и тишина — точь-в-точь как
дома в деревне, внизу же — темнота и беспорядок. Неизвестно для чего, шумят высокие волны. На какую волну ни посмотришь, всякая старается подняться выше всех, и давит, и гонит другую; на нее с шумом, отсвечивая своей белой гривой, налетает третья, такая же свирепая и безобразная.
Это великий уряд
в департаментской иерархии. С этого уряда начинается уже приятная положительность не только
в департаменте, но и
в мире. Начальника отделения уже не вышвыривают из службы, как мелкую сошку, а с ним церемонятся и даже
в случае обнаружения за ним каких-нибудь больших грехов — его все-таки спускают благовидно. Начальник отделения получает позицию — он уже может
пробираться в члены благотворительных обществ, а оттуда его начинают «проводить
в дома». И положение его все лепится глаже и выше.
И она чистосердечно рассказала детям по дороге к лесному домику, как она невзлюбила их сначала; и потом со смехом поведала им, как ей пришла веселая мысль потешиться над ними; как она тайком
пробралась в старый
дом и поставила стул за портрет китайца, чтобы еще раз вдоволь посмеяться над Бобкой.
Но когда надо было ему
пробираться в новый
дом, по сердцу его пробежала дрожь.
Однажды, вышедши из
дому утром, он
пробирался в академию, чтобы заняться
в химической лаборатории интересовавшей его работой.
В городе ни одного трактира. Они появились только незадолго до двенадцатого года. Да и то купеческие детки, даже сначала мещанские, ходили
в них тайком, перелезая через заборы и
пробираясь задними лестницами, под страхом телесного наказания или проклятия отцовского. С того времени ни одна отрасль промышленности не сделала у нас такого шибкого успеха, и вы теперь не только
в Холодне, но и по дороге к ней от Москвы, почти
в каждой деревне, найдете
дом под вывескою елки, трактир и харчевню.
Среди толпы народа, валом валившей
в Кремль,
пробирались и наши знакомцы, Назарий и Захарий. У Боровицких ворот они слезли с лошадей и, передав их с кое-какой поклажей своим холопам, приказали им ехать
в дом их знакомого и родственника Назария — князя Стрига-Оболенского, а сами, сняв шапки, перешли пешком через мост
в Кремль и, смешавшись с все возраставшею толпою, стали подходить к Успенскому собору.
В одном из антрактов между танцами он стал отыскивать ее
в зале и, не найдя, прошел анфиладу комнат, наконец
пробрался в какой-то отдаленный уголок
дома.
Прошло часа три
в ожидании знаменитого гостя. Между тем небольшая двухвесельная лодка подошла к пристани.
В ней сидели два финна
в простых крестьянских одеждах, больших и широкополых шляпах, опущенных, по обыкновению, на самые глаза. Один усердно работал веслами, другой управлял рулем. Лодку не пустили на пристань, и она должна была подойти к берегу несколько подальше. Старик, сидевший у руля, вышел на берег и начал
пробираться к городскому
дому.
Фимка тайком
пробралась к барину и неслышными шагами подошла к постели. Но чуткий слух больного, а, быть может, и чуткое сердце подсказало ему приближение единственного любящего его
в этом
доме, да, кажется, и
в этом мире существа. Глеб Алексеевич открыл глаза.
Из окрошки вестей, которыми обдали Ивана, мог он только разобрать, что обезьяна герцога курляндского, вероятно сорвавшись с цепочки,
пробралась в сад его превосходительства, завязла было
в сугробе, но, услыхав погоню дворовых собак, проворно влезла на стену соседнего
дома и виснет теперь на ней, как кошка.
Среди толпы народа, валом валившей
в Кремль,
пробирались и наши знакомцы, Назарий и Захарий. У Боровицких ворот они слезли с лошадей и, передав их с кое-какой поклажей своим холопам, приказали им ехать
в дом их знакомого и родственника Назария — князя Стрига-Оболенского, а сами, сняв шапки, перешли пешком через мост
в Кремль и, смешавшись с все возраставшей толпой, стали подходить к Успенскому собору.
И Андрей, сын зодчего Аристотеля, полетел исполнять волю боярина. Из клети, которую покуда будем звать оружейною, железные двери, запиравшиеся сзади крюком, а на этот раз отворенные, вели
в темные переходы; отсюда, по лесенке с перилами, можно было
пробраться в терем Анастасии. С другой стороны, из задних покоев боярина, на правом крыле
дома, вилась к тому же терему другая лестница, и обе, будто играючи, сходились
в теплых верхних сенцах, разделявших покои Анастасии от клети ее мамки.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь
в нем, Ростов, опустив глаза,
пробирался вон из
дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей-то знакомый голос окликнул его и чья-то рука остановила его.