Неточные совпадения
Не загляни автор поглубже ему в
душу, не шевельни
на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и
приняли бы его за интересного человека.
Обнаруживала ли ими болеющая
душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не
принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул
душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду,
на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Точно как бы после долгих странствований
приняла уже его родная крыша и, по совершенье всего, он уже получил все желаемое и бросил скитальческий посох, сказавши: «Довольно!» Такое обаятельное расположенье навел ему
на душу разумный разговор хозяина.
Минуты две они молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя
на суд вам отдаю.
Видал я
на своём веку,
Что так же с правдой поступают.
Поколе совесть в нас чиста,
То правда нам мила и правда нам свята,
Её и слушают, и
принимают:
Но только стал кривить
душей,
То правду дале от ушей.
И всякий, как дитя, чесать волос не хочет,
Когда их склочет.
Другие гости заходили нечасто,
на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми все более и более порывались живые связи. Обломов иногда интересовался какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал. Им надо было платить взаимностью,
принимать участие в том, что их интересовало. Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его: все это не нравилось ему, отталкивало его, было ему не по
душе.
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, — говорит вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может, по гордости нашей, и не
приняли, а что мы теперь
приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку, не правда ли?» Я сначала не так поняла да говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не
принять, коли он сверх того доброй
души человек?» Нахмурилась она
на меня: «Нет, говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его, говорит, дорога.
Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы всех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета и врачебного слова, до того много
принял в
душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда
на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил слово.
— Не может того быть. Умны вы очень-с. Деньги любите, это я знаю-с, почет тоже любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно любите, а пуще всего в покойном довольстве жить и чтобы никому не кланяться — это пуще всего-с. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд
на суде
приняв. Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее
на него похожи вышли, с одною с ними душой-с.
В таком случае, — продолжает Жюли все тем же длинным, длинным тоном официальных записок, — она отправит письмо
на двух условиях — «вы можете
принять или не
принять их, — вы
принимаете их, — я отправляю письмо; вы отвергаете их, — я жгу письмо», и т. д., все в этой же бесконечной манере, вытягивающей
душу из спасаемого.
С той минуты, как исчез подъезд Стаффорд Гауза с фактотумами, лакеями и швейцаром сутерландского дюка и толпа
приняла Гарибальди своим ура —
на душе стало легко, все настроилось
на свободный человеческий диапазон и так осталось до той минуты, когда Гарибальди, снова теснимый, сжимаемый народом, целуемый в плечо и в полы, сел в карету и уехал в Лондон.
Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других, все старое, полузабытое воскресало — отроческие мечты, юношеские надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка [Рассказ о «Тюрьме и ссылке» составляет вторую часть записок. В нем всего меньше речь обо мне, он мне показался именно потому занимательнее для публики. (
Прим. А. И. Герцена.)] — эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи
на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую жизнь.
Сначала меня
принял какой-то шпионствующий юноша, с бородкой, усиками и со всеми приемами недоношенного фельетониста и неудавшегося демократа; лицо его, взгляд носили печать того утонченного растления
души, того завистливого голода наслаждений, власти, приобретений, которые я очень хорошо научился читать
на западных лицах и которого вовсе нет у англичан.
Если бы я знал, что у тебя такой отец, я бы не женился
на тебе; я бы кинул тебя и не
принял бы
на душу греха, породнившись с антихристовым племенем.
Шляхетство наше все переменило
на польский обычай, переняло лукавство… продало
душу,
принявши унию.
— Получше себе взял, похуже мне оставил. Очень я обрадовалась Иванке, — уж больно люблю вас, маленьких! Ну, и
приняли его, окрестили, вот он и живет, хорош. Я его вначале Жуком звала, — он, бывало, ужжал особенно, — совсем жук, ползет и ужжит
на все горницы. Люби его — он простая
душа!
В такие минуты родятся особенно чистые, легкие мысли, но они тонки, прозрачны, словно паутина, и неуловимы словами. Они вспыхивают и исчезают быстро, как падающие звезды, обжигая
душу печалью о чем-то, ласкают ее, тревожат, и тут она кипит, плавится,
принимая свою форму
на всю жизнь, тут создается ее лицо.
Сперва не хотел он
на себя
принять сего звания, но, помыслив несколько, сказал он мне: — Мой друг, какое обширное поле отверзается мне
на удовлетворение любезнейшей склонности моея
души! какое упражнение для мягкосердия!
Что греха
на душу принял, гордость меня одолела с тобой…
Какой бы ты грех
на свою
душу приняла?..
— Парня я выдеру сам в волости, а вот девку-то выворотить… Главная причина — вера у Кожиных другая. Грех великий я
на душу приму, ежели оставлю это дело так…
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили… Иди и объяви начальству, што это я сделал: уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую
принимал из-за тебя…
душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи о нем пали до меня давно, и я еще по весне с Гермогеном тогда
на могилку к отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
— А вот по этому самому… Мы люди простые и живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за родную дочь, и жить она у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж
на возрасте, и пора ей свою судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас
на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное,
душа в ём добрая и хороших родителей притом.
— Необходимо их разъединить, — посоветовал доктор Ефиму Андреичу, которого
принимал за родственника. — Она еще молода и нервничает, но все-таки лучше изолировать ее… Главное, обратите внимание
на развлечения. Кажется, она слишком много читала для своих лет и, может быть, пережила что-нибудь такое, что действует потрясающим образом
на душу. Пусть развлекается чем-нибудь… маленькие удовольствия…
На что крепкая мастерица Таисья, а и та
приняла всякого греха
на душу, когда слепой жила в скитах.
Об Нарышкиных имею известие от брата Петра из Прочного Окопа, — Нарышкин чуть было не
задушил его, услышавши знакомый ему мой голос. Родственно они
приняли моего Петра, который
на год отправился по собственному желанию в экспедицию. Теперь они все в горах. Талызин уехал в Петербург и, кажется, не воротится, я этому очень рад. При нем я бы не поехал по приглашению Фонвизина.
Брат Петр
на Кавказе; поехал по собственному желанию
на год в экспедицию. Недавно писал ко мне из Прочного Окопа, где
приняли его Нарышкины с необыкновенною дружбою: добрый Мишель чуть не
задушил его, услышав голос, напоминающий меня. Теперь они все в горах, брат в отряде у Засса…
Я
принял в другой раз
на свою
душу такие же приятные впечатления; хотя они были не так уже новы и свежи и не так меня изумляли, как в первый раз, но зато я понял их яснее и почувствовал глубже.
В молодости все силы
души направлены
на будущее, и будущее это
принимает такие разнообразные, живые и обворожительные формы под влиянием надежды, основанной не
на опытности прошедшего, а
на воображаемой возможности счастия, что одни понятые и разделенные мечты о будущем счастии составляют уже истинное счастие этого возраста.
Результат оказался плачевный. Мало-помалу Горохов совсем утратил доверие начальства, а вместе с тем и надежду
на получение места начальника отделения, И вот
на днях встречаю я его
на Невском: идет сумрачный, повесив голову, как человек, у которого
на душе скребут мыши, но который, в то же время, уже
принял неизменное решение.
У меня была верховая лошадка, я сам ее седлал и уезжал один куда-нибудь подальше, пускался вскачь и воображал себя рыцарем
на турнире — как весело дул мне в уши ветер! — или, обратив лицо к небу,
принимал его сияющий свет и лазурь в разверстую
душу.
Одни
на воду веруют; соберутся, знашь, в избе, поставят посреди чан с водой и стоят вокруг, доколе вода не замутится; другие девку нагую в подполье запирают, да потом ей кланяются; третьи говорят"Несогрешивый спасенья не имет", — и стараются по этой причине как возможно больше греха
на душу принять, чтоб потом было что замаливать.
— Я, — говорит, — Евсигнеюшка, из-за тебя, смотри, какой грех
на душу приняла!
— Нет, Иван Северьяныч, нет, мой ласковый, милсердечный друг,
прими ты от меня, сироты,
на том твоем слове вечный поклон, а мне, горькой цыганке, больше жить нельзя, потому что я могу неповинную
душу загубить.
Всякий начальник, взглянув
на аттестат, прямо скажет: «Были вы, милостивый государь, секретарем губернского правления, понизили вас сначала в тюремные смотрители, а тут и совсем выгнали: как я вас могу
принять!» Ведь он, эхидная
душа, поступаючи так со мной, понимал это, и что ж мне после того осталось делать?
Пришла осень. Желтые листья падали с деревьев и усеяли берега; зелень полиняла; река
приняла свинцовый цвет; небо было постоянно серо; дул холодный ветер с мелким дождем. Берега реки опустели: не слышно было ни веселых песен, ни смеху, ни звонких голосов по берегам; лодки и барки перестали сновать взад и вперед. Ни одно насекомое не прожужжит в траве, ни одна птичка не защебечет
на дереве; только галки и вороны криком наводили уныние
на душу; и рыба перестала клевать.
— А у меня есть
на примете девушка — точно куколка: розовенькая, нежненькая; так, кажется, из косточки в косточку мозжечок и переливается. Талия такая тоненькая, стройная; училась в городе, в пансионе. За ней семьдесят пять
душ да двадцать пять тысяч деньгами, и приданое славное: в Москве делали; и родня хорошая… А? Сашенька? Я уж с матерью раз за кофеем разговорилась, да шутя и забросила словечко: у ней, кажется, и ушки
на макушке от радости…
Берди-Паша не был выпечен из такого пресного теста. Его, должно быть, отлили из железа
на заводе и потом долго били стальными молотками, пока он не
принял приблизительную, грубую форму человека. Снабдить же его
душою мастер позабыл.
— Не показывает, как рассказывают это, по благородству
души своей, и, зная, что произошло из-за него,
принял все
на себя.
Пусть он даже вовсе не думал тогда о заблудившихся путниках, как, может быть, не думает теперь сторож маяка о признательности женщины, сидящей
на борту парохода и глядящей
на вспышки далекого белого огня, — но как радостно сблизить в мыслях две
души, из которых одна оставила за собою бережный, нежный и бескорыстный след, а другая
принимает этот дар с бесконечной любовью и преклонением.
Для вас,
души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времен минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шепот старины болтливой,
Рукою верной я писал;
Примите ж вы мой труд игривый!
Ничьих не требуя похвал,
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть, украдкой
На песни грешные мои.
Когда деспот от власти отрекался,
Желая Русь как жертву усыпить,
Чтобы потом верней ее сгубить,
Свободы голос вдруг раздался,
И Русь
на громкий братский зов
Могла б воспрянуть из оков.
Тогда, как тать ночной, боящийся рассвета,
Позорно ты бежал от друга и поэта,
Взывавшего: грехи жидов,
Отступничество униатов,
Вес прегрешения сарматов
Принять я
на душу готов,
Лишь только б русскому народу
Мог возвратить его свободу!
Ура!
Генеральша немедленно
приняла вид оскорбленного достоинства. Фома, сидя в кресле, иронически обмеривал взглядом эксцентрического гостя. Бахчеев смотрел
на него с недоумением, сквозь которое проглядывало, однако, некоторое сочувствие. Смущение же дяди было невероятное; он всею
душою страдал за Коровкина.
Администратор! Ты устроил
на Садовой улице, в Москве, Париж, в котором отдохнула моя измученная
душа!
Прими!
Несчастливцев.
На всякий случай не мешает. Другой актер поступил гораздо умнее. У одной богатой помещицы был племянник, человек с благородною
душой, но бедный. Вздумал он навестить свою тетку, которую не видал лет пятнадцать. Вот собрался издалека, шел пешком долго; приходит, его
принимают по-родственному. Вдруг тетка узнает, что он актер, гонит его из дому, не простясь, срамит его перед людьми, перед дворней.
Приняв в соображение усердие Акима, можно было подумать, что он сохранил в
душе своей непременную уверенность превратиться
на днях в скворца и снаряжал скворечницу для себя собственно.
Константин неуклюже высвободил из-под себя ноги, растянулся
на земле и подпер голову кулаками, потом поднялся и опять сел. Все теперь отлично понимали, что это был влюбленный и счастливый человек, счастливый до тоски; его улыбка, глаза и каждое движение выражали томительное счастье. Он не находил себе места и не знал, какую
принять позу и что делать, чтобы не изнемогать от изобилия приятных мыслей. Излив перед чужими людьми свою
душу, он наконец уселся покойно и, глядя
на огонь, задумался.
— И, батюшка, ваше сиятельство, кàк можно сличить! — с живостью отвечал Чурис, как будто испугавшись, чтоб барин не
принял окончательного решения: — здесь
на миру место, место веселое, обычное: и дорога и пруд тебе, белье что ли бабе стирать, скотину ли поить — и всё наше заведение мужицкое, тут искони заведенное, и гумно, и огородишка, и вётлы — вот, чтò мои родители садили; и дед, и батюшка наши здесь Богу
душу отдали, и мне только бы век тут свой кончить, ваше сиятельство, больше ничего не прошу.
— Нынче, сударыня, ежели два родных брата вместе находятся, и один из них не кричит"страх врагам!", так другой уж
примечает. А
на конках да в трактирах даже в полной мере чистота
души требуется.
— Что же делать, коли узла не развяжешь? А я… Так вам обоим скажу: будь у меня денег тысяча, — я бы вам! Нате!
Примите, сделайте милость, ради вашей любви… Потому — я чувствую — дело ваше с
душой, дело чистое, а
на всё прочее — плевать!