Неточные совпадения
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры
сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и
примет ее.
— Ступай же, говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов
сын!
Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!
Дождавшись конца кадрили, Ситников подвел Аркадия к Одинцовой; но едва ли он был коротко с ней знаком: и сам он запутался в речах своих, и она глядела на него с некоторым изумлением. Однако лицо ее
приняло радушное выражение, когда она услышала фамилию Аркадия. Она спросила его, не
сын ли он Николая Петровича?
— Через несколько минут ваша комната будет готова
принять вас, — воскликнул он с торжественностию, — Аркадий… Николаич? так, кажется, вы изволите величаться? А вот вам и прислуга, — прибавил он, указывая на вошедшего с ним коротко остриженного мальчика в синем, на локтях прорванном, кафтане и в чужих сапогах. — Зовут его Федькой. Опять-таки повторяю, хоть
сын и запрещает, не взыщите. Впрочем, трубку набивать он умеет. Ведь вы курите?
Бальзаминова. Ты не взыщи, Гавриловна, что я тебя так
приняла. Мне обидно, что моим
сыном как дураком помыкают.
Красавина. Ну его! И без него жарко. Что такое чай? Вода! А вода, ведь она вред делает, мельницы ломает. Уж ты меня лучше ужо как следует попотчуй, я к тебе вечерком зайду. А теперь вот что я тебе скажу. Такая у меня на
примете есть краля, что, признаться сказать, согрешила — подумала про твоего
сына, что, мол, не жирно ли ему это будет?
Старик Обломов как
принял имение от отца, так передал его и
сыну. Он хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при дедушке, какие были пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем.
— За то, что Марфенька отвечала на его объяснение, она сидит теперь взаперти в своей комнате в одной юбке, без башмаков! — солгала бабушка для пущей важности. — А чтоб ваш
сын не смущал бедную девушку, я не велела
принимать его в дом! — опять солгала она для окончательной важности и с достоинством поглядела на гостью, откинувшись к спинке дивана.
В качестве опекуна собственного
сына он
принял все хозяйство на себя.
Там молодой герой, обвешанный крестами за храбрость, разбойнически умерщвляет на большой дороге мать своего вождя и благодетеля и, подговаривая своих товарищей, уверяет, что „она любит его как родного
сына, и потому последует всем его советам и не
примет предосторожностей“.
Но так как мотивов этих за ним никто предварительно не
приметил, а все видели, напротив, что он барином любим, почтен бариновою доверенностью, то, конечно бы, его последнего и заподозрили, а заподозрили бы прежде всего такого, который бы имел эти мотивы, кто сам кричал, что имеет эти мотивы, кто их не скрывал, перед всеми обнаруживал, одним словом, заподозрили бы
сына убитого, Дмитрия Федоровича.
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал. А у меня, скажу вам, такая
примета: коли отец вор, то и
сын вор; уж там как хотите… О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал и так рассовывал — кой-куды; да не переводятся, что будешь делать? Плодущи, проклятые.
— Подойди сюда, Маша: скажи ты этому мусье, что так и быть,
принимаю его; только с тем, чтоб он у меня за моими девушками не осмелился волочиться, не то я его, собачьего
сына… переведи это ему, Маша.
…Гарибальди вспомнил разные подробности о 1854 годе, когда он был в Лондоне, как он ночевал у меня, опоздавши в Indian Docks; я напомнил ему, как он в этот день пошел гулять с моим
сыном и сделал для меня его фотографию у Кальдези, об обеде у американского консула с Бюхананом, который некогда наделал бездну шума и, в сущности, не имел смысла. [В ненапечатанной части «Былого и дум» обед этот рассказан. (
Прим. А. И. Герцена.)]
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову отцу с письмом
сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня
приняла как друга своего
сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию к больному.
Действительно, оба
сына, один за другим, сообщили отцу, что дело освобождения
принимает все более и более серьезный оборот и что ходящие в обществе слухи об этом предмете имеют вполне реальное основание. Получивши первое письмо, Арсений Потапыч задумался и два дня сряду находился в величайшем волнении, но, в заключение, бросил письмо в печку и ответил
сыну, чтоб он никогда не смел ему о пустяках писать.
— Ишь ведь родительское-то сердце!
сын на убивство идет, а старичок тихо да кротко: «Ну, что ж, убей меня! убей». От
сына и муку и поруганье — все
принять готов!
Я могу
принять Бога только через
Сына.
Встреча с отцом вышла самая неудобная, и Галактион потом пожалел, что ничего не сделал для отца. Он говорил со стариком не как
сын, а как член банковского правления, и старик этого не хотел понять. Да и можно бы все устроить, если бы не Мышников, — у Галактиона с последним оставались попрежнему натянутые отношения. Для очищения совести Галактион отправился к Стабровскому, чтобы переговорить с ним на дому. Как на грех, Стабровский куда-то уехал. Галактиона
приняла Устенька.
Разъезжая по своим делам по Ключевой, Луковников по пути завернул в Прорыв к Михею Зотычу. Но старика не было, а на мельнице оставались только
сыновья, Емельян и Симон. По первому взгляду на мельницу Луковников определил, что дела идут плохо, и мельница быстро
принимала тот захудалый вид, который говорит красноречивее всяких слов о внутреннем разрушении.
Максим говорил серьезно и с какою-то искренней важностью. В бурных спорах, которые происходили у отца Ставрученка с
сыновьями, он обыкновенно не
принимал участия и только посмеивался, благодушно улыбаясь на апелляции к нему молодежи, считавшей его своим союзником. Теперь, сам затронутый отголосками этой трогательной драмы, так внезапно ожившей для всех над старым мшистым камнем, он чувствовал, кроме того, что этот эпизод из прошлого странным образом коснулся в лице Петра близкого им всем настоящего.
Антип Антипыч не только очень любезно
принимает его, не только внимательно слушает его рассказы о кутеже
сына Сеньки, вынуждающем старика самого жениться, и о собственных плутовских штуках Ширялова, но в заключение еще сватает за него сестру свою, и тут же, без согласия и без ведома Марьи Антиповны, окончательно слаживает дело.
— А вы, княгиня, — обратился он вдруг к Белоконской со светлою улыбкой, — разве не вы, полгода назад,
приняли меня в Москве как родного
сына, по письму Лизаветы Прокофьевны, и действительно, как родному
сыну, один совет дали, который я никогда не забуду. Помните?
Генеральша на это отозвалась, что в этом роде ей и Белоконская пишет, и что «это глупо, очень глупо; дурака не вылечишь», резко прибавила она, но по лицу ее видно было, как она рада была поступкам этого «дурака». В заключение всего генерал заметил, что супруга его
принимает в князе участие точно как будто в родном своем
сыне, и что Аглаю она что-то ужасно стала ласкать; видя это, Иван Федорович
принял на некоторое время весьма деловую осанку.
— Садитесь, этово-тово, на прясло-то, так гости будете, — кричал Тит, едва успевая
принимать подкидываемое
сыновьями сено.
— Нет, ваше превосходительство, тяжело мне
принять, чтобы
сыну моему кто-нибудь вспомоществовал, кроме меня!.. Вы, покуда живы, конечно, не потяготитесь этим; но за сынка вашего не ручайтесь!..
По крайней мере его никак нельзя было
принять за отца такого взрослого
сына.
Старик, любивший своего милого Алешу как родного
сына, почти каждый день вспоминавший о нем,
принял его с радостию.
Явился и молодой князь; они
приняли его как родного
сына.
Во второй раз писала об отъезде в Петербург двоих старших
сыновей: Феогноста и Короната, для поступления в казенные заведения, и просила меня
принять их в свое «родственное расположение».
Миссия Петеньки была окончена, и он немедленно заторопился в Петербург. В последние два дня он уже не посещал «Мысок» и был почти нежен с отцом. Старый генерал, с своей стороны, по мере приближения отъезда
сына, делался тревожен и взволнован, по-видимому тоже
принимая какое-то решение.
— Да вы не серчайте, чего же! Я потому спросил, что у матери моей приемной тоже голова была пробита, совсем вот так, как ваша. Ей, видите, сожитель пробил, сапожник, колодкой. Она была прачка, а он сапожник. Она, — уже после того как
приняла меня за
сына, — нашла его где-то, пьяницу, на свое великое горе. Бил он ее, скажу вам! У меня со страху кожа лопалась…
Возможность
принять участие в печатании речи
сына была приятна ей, она ответила...
Если
сын чуть-чуть был не в духе и старик
примечал это, то тотчас приподымался с места и объяснял, «что, дескать, я так, Петенька, я на минутку.
Но когда
сын примет, бывало, отца хорошо, то старик себя не слышит от радости.
Владелец его знавал еще нашего родителя, и хочь, может, доходили до него слухи, что
сын не в отца пошел, однако
принял меня и жалованье большое положил.
Стала она сначала ходить к управительше на горькую свою долю жаловаться, а управительшин-то
сын молодой да такой милосердый, да добрый; живейшее, можно сказать, участие
принял. Засидится ли она поздно вечером — проводить ее пойдет до дому; сено ли у пономаря все выдет — у отца сена выпросит, ржицы из господских анбаров отсыплет — и все это по сердолюбию; а управительша, как увидит пономарицу, все плачет, точно глаза у ней на мокром месте.
Слова и мнения старика отца с каждым днем все больше и больше
принимали для
сына значение непререкаемости.
— Что ж история его с
сыном?.. Кто может отца с детьми судить? Никто, кроме бога! — произнес Петр Михайлыч, и лицо его
приняло несколько строгое и недовольное выражение.
— Господин начальник губернии теперь пишет, — начал Забоков, выкладывая по пальцам, — что я человек пьяный и характера буйного; но, делая извет этот, его превосходительство, вероятно, изволили забыть, что каждый раз при проезде их по губернии я пользовался счастьем
принимать их в своем доме и удостоен даже был чести иметь их восприемником своего младшего
сына; значит, если я доподлинно человек такой дурной нравственности, то каким же манером господин начальник губернии мог приближать меня к своей персоне на такую дистанцию?
— Что ж? — продолжал капитан. — Суди меня бог и царь, а себя я не пожалею: убить их сейчас могу, только то, что ни братец, ни Настенька не перенесут того… До чего он их обошел!.. Словно неспроста, с первого раза
приняли, как родного
сына… Отогрели змею за пазухой!
Раз установившиеся отношения с
сыном она
приняла безропотно и с покорностию, но, уж конечно, каждый день во все эти три года беспокоилась, тосковала и мечтала о своем Nicolas непрерывно.
А если говорить всю правду, то настоящею причиной перемены карьеры было еще прежнее и снова возобновившееся деликатнейшее предложение ему от Варвары Петровны Ставрогиной, супруги генерал-лейтенанта и значительной богачки,
принять на себя воспитание и всё умственное развитие ее единственного
сына, в качестве высшего педагога и друга, не говоря уже о блистательном вознаграждении.
Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; но он одного только в ней не
приметил до самого конца, того, что стал наконец для нее ее
сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из одной только «зависти к его талантам».
В следующие затем дни к Марфиным многие приезжали, а в том числе и m-me Тулузова; но они никого не
принимали, за исключением одного Углакова, привезшего Егору Егорычу письмо от отца, в котором тот, извиняясь, что по болезни сам не может навестить друга, убедительно просил Марфина взять к себе
сына в качестве ординарца для исполнения поручений по разным хлопотам, могущим встретиться при настоящем их семейном горе.
Тогда старики Сусловы пошли бродить по разным селам и деревням, чтобы найти для
сына своего духовного и крестного отца, и встретился им на дороге старец велий, боголепный, и это был именно Капитон Филиппович, который Сусловым окрестил их
сына,
принял его от купели и нарек Иисусом Христом…
Быть может, князь, которого он
принял как
сына, нанес ему в тот же день кровавое оскорбление, ему, лучшему другу отца его; ему, который готов был подвергнуть опасности собственную жизнь, чтобы скрыть Серебряного от царского гнева!
— Вишь! — проговорил Иоанн, покачивая головой и как будто
принимая большое участие в
сыновьях Михеича. — Ну, что ж делать, старичок, этих бог прибрал, других наживешь!
Исполняя обещание, данное Максиму, Серебряный прямо с царского двора отправился к матери своего названого брата и отдал ей крест Максимов. Малюты не было дома. Старушка уже знала о смерти
сына и
приняла Серебряного как родного; но, когда он, окончив свое поручение, простился с нею, она не посмела его удерживать, боясь возвращения мужа, и только проводила до крыльца с благословениями.
Вы спознались ночью, в саду у ограды, в тот самый вечер, когда я
принял и обласкал его как
сына.