Неточные совпадения
Призови-ка сюда,
брат, купцов.
— Не сердитесь,
брат, подите сюда! Я не затем удержала вас, чтоб оскорблять, — нет! — шептала она,
призывая его к себе… — Подите сюда, ко мне.
Как умер Петро,
призвал Бог души обоих
братьев, Петра и Ивана, на суд. «Великий есть грешник сей человек! — сказал Бог.
— Стало быть, и с причиной бить нельзя? Ну, ладно, это я у себя в трубе помелом запишу. А то,
призывает меня намеднись:"Ты, говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет, говорю, я отроду не воровал."Ах! так ты еще запираться!"И начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он — вор, говорит, и жилетку в кабаке сбыть хотел…"Так вот каким нашего
брата судом судят!
Червь зловредный — я вас беспокою?
Раздавите гадину ногою!
Что жалеть? Приплюсните скорей!
Отчего меня вы не учили,
Не дали исхода дикой силе?
Вышел бы из червя — муравей!
Я бы умер,
братьев обнимая,
А бродягой старым умирая, —
Призываю мщенье на людей!
Бутлер познакомился и сошелся также и с мохнатым Ханефи, названым
братом Хаджи-Мурата. Ханефи знал много горских песен и хорошо пел их. Хаджи-Мурат, в угождение Бутлеру,
призывал Ханефи и приказывал ему петь, называя те песни, которые он считал хорошими. Голос у Ханефи был высокий тенор, и пел он необыкновенно отчетливо и выразительно. Одна из песен особенно нравилась Хаджи-Мурату и поразила Бутлера своим торжественно-грустным напевом. Бутлер попросил переводчика пересказать ее содержание и записал ее.
— Ничего, ничего,
брат… — продолжал о. Христофор. — Бога
призывай… Ломоносов так же вот с рыбарями ехал, однако из него вышел человек на всю Европу. Умственность, воспринимаемая с верой, дает плоды, богу угодные. Как сказано в молитве? Создателю во славу, родителям же нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу… Так-то.
— Ничего, ничего,
брат Егор, ничего… — забормотал скороговоркой о. Христофор. — Ничего,
брат…
Призывай бога… Не за худом едешь, а за добром. Ученье, как говорится, свет, а неученье — тьма… Истинно так.
Вчера к себе он
призывал всю
братью,
У каждого прощенья он просил
И каялся в грехах передо всеми.
— Прежде всего, — продолжал я, — сознаюсь в нижеследующем. Пятнадцать лет тому назад я занимался «благими поспешениями» и при этом неподлежательно и дерзостно
призывал меньшую
братию к общению…
— Я,
брат, плохой советник! Бога на совет
призови.
— Максим здесь? Хочешь ко мне эсаулом? — прервав свою песню, заговорил он, протягивая мне руку. — Я,
брат, совсем готов… Набрал шайку себе… вот она… Потом еще будут люди… Найдем! Это н-ничего! Пилу и Сысойку
призовем… И будем их каждый день кашей кормить и говядиной… хорошо? Идешь? Возьми с собой книги… будешь читать про Стеньку и про других… Друг! Ах и тошно мне, тошно мне… то-ошно-о!..
Вы хотите, чтобы люди были истинно
братьями, вы
призываете их к законам их общей природы, вы боретесь против всякого притеснения, всякого беззакония, всякого лицемерия; вы
призываете на землю царство справедливости, долга, правды, любви, — как же могут те, которых сила основана на противном, не подняться против вас!
Воротился старший Брук, ездивший в командировку в Харбин. Главный врач
призвал его, рассказал о письме, которое написал его
брат, и сказал...
— Дело выходит неосновательное, может, и в самом деле погоня. Как-никак, милая Аннушка, возьми-ка ты,
брат, деньги, схорони их себе в подол и поди за куст, спрячься. Не ровен час, если нападут, проклятые, так ты беги к матери и отдай ей деньги, пускай она их старшине снесет. Только ты, гляди, никому на глаза не попадайся, беги где лесом, где балочкой, чтоб тебя никто не увидел. Беги себе, да бога милосердного
призывай. Христос с тобой!
Выслушивая новое творение
брата, решалась она иногда,
призвав на помощь все небесные силы, именем их умолять его писать проще и понятнее.
—
Братья! Час суда Божия наступает! Еще одна ночь, и мы узрим врага нашего: посвятите последние часы сии на бдение и молитву! Грозный день наступает и разрешит судьбу нашу. Мужайтесь! Тот час, в который вы должны показать всю твердость нашу, приближается, луч солнца озарит битву кровавую. Итак,
братья, ополчитесь крепостью и
призовите в помощь Господа, сильного в бранях, поборника в правде, и Он поразит ужасом сердца врагов наших! Кто верова Господеви и постыдися? Кто призва имя Его и призрен бе?
После отъезда
брата он
призвал к себе Панкратьевну и долго беседовал с нею в своей опочивальне.
Призвав Бога в помощь, размыслив зрело о предмете, столь близком к нашему сердцу и столь важном для государства, и находя, что существующие постановления о порядке наследования престола, у имеющих на него право, не отъемлют свободы отрешить от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола, — с согласия августейшей родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственно верховному праву главы императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной власти, мы определили: во-первых — свободному отречению первого
брата нашего, цесаревича и великого князя Константина Павловича от права на всероссийский престол быть твердым и неизменным; акт же сего отречения, ради достоверной известности, хранить в московском Большой Успенском соборе и в трех высших правительственных местах Империи нашей: в святейшем синоде, государственном совете и правительствующем сенате; во-вторых — вследствие того, на точном основании акта о наследовании Престола, наследником нашим быть второму
брату нашему, великому князю Николаю Павловичу.
Он
призвал Баура и велел ему взять подорожную и скакать в Париж за модными башмаками для Прасковьи Андреевны Потемкиной, жены его двоюродного
брата, впоследствии графа, Павла Сергеевича.
В отношении дипломатическом, Наполеон
призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и
брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург.