Неточные совпадения
Он, с его
привычным ей
лицом, но всегда страшными глазами, шел, спотыкаясь по кочкам, и необыкновенно тихо, как ей казалось.
Вместо того чтоб оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощения, оставаться даже равнодушным — все было бы лучше того, что он сделал! — его
лицо совершенно невольно («рефлексы головного мозга», подумал Степан Аркадьич, который любил физиологию), совершенно невольно вдруг улыбнулось
привычною, доброю и потому глупою улыбкой.
Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на
лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что
привычным глазам трудно ошибиться.
Образ Марины вытеснил неуклюжий, сырой человек с белым
лицом в желтом цыплячьем пухе на щеках и подбородке, голубые, стеклянные глазки, толстые губы, глупый, жадный рот. Но быстро шла отрезвляющая работа ума, направленного на
привычное ему дело защиты человека от опасностей и ненужных волнений.
Он очень хотел верить этому круглому человечку со свиными глазками и
лицом привычного пьяницы, но — не верил ему.
Привычные доктрины и теории оказались бессильны перед грозным
лицом всемирно-исторического фатума.
Лицо Петра было несколько спокойнее. В нем виднелась
привычная грусть, которая у звонаря усиливалась острою желчностью и порой озлоблением. Впрочем, теперь и он, видимо, успокаивался. Ровное веяние ветра как бы разглаживало на его
лице все морщины, разливая по нем тихий мир, лежавший на всей скрытой от незрячих взоров картине… Брови шевелились все тише и тише.
Оба они шли
привычным шагом, подняв незрячие
лица кверху, как будто разыскивая там свою дорогу.
Когда Яша с
привычной покорностью вышел, из-за печи показалось испуганное
лицо Устиньи Марковны.
И тотчас же представлялась ему Любка, представлялась издалека, точно из туманной глубины времен, неловкая, робкая, с ее некрасивым и милым
лицом, которое стало вдруг казаться бесконечно родственным, давным-давно
привычным и в то же время несправедливо, без повода, неприятным.
Плавин шел по ней
привычной ногой, а Павел, следовавший за ним, от переживаемых ощущений решительно не видел, по какой дороге он идет, — наконец спотыкнулся, упал в яму, прямо
лицом и руками в снег, — перепугался очень, ушибся.
Старик на ходу
привычным движением плеча поправил на спине шарманку и вытер рукавом вспотевшее
лицо.
— Разойдись, сволочь!.. А то я вас, — я вам покажу! В голосе, на
лице его не было ни раздражения, ни угрозы, он говорил спокойно, бил людей
привычными, ровными движениями крепких длинных рук. Люди отступали перед ним, опуская головы, повертывая в сторону
лица.
Почему здесь состязание в умах — непонятно. А ехидности в наружности Клоченки никакой не наблюдалось. Простое, широкое, голубоглазое (как часто у рыжих)
лицо примерного армейского штаб-офицера, с
привычной служебной скукой и со спокойной холодной готовностью к исполнению приказаний.
— Ну, я в эти дела не мешаюсь, — ответил сурово молчаливый жилец и опять повернулся к своим бумагам. Но между глазами и бумагой ему почудилось испуганное
лицо миловидной девушки, растерявшейся и беспомощной, и он опять с неудовольствием повернулся, подымая
привычным движением свои очки на лоб.
Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному
лицу и опять заменилось
привычным выражением счастливой веселости. Она сказала...
Первый о чем-то сосредоточенно думал и встряхивал головою, чтобы прогнать дремоту; на
лице его
привычная деловая сухость боролась с благодушием человека, только что простившегося с родней и хорошо выпившего; второй же влажными глазками удивленно глядел на мир божий и улыбался так широко, что, казалось, улыбка захватывала даже поля цилиндра;
лицо его было красно и имело озябший вид.
Это была ирония
привычная, старой закваски, и в последнее время она показывалась на
лице уже безо всякого участия воли, вероятно, а как бы по рефлексу.
Маленький, толстый старичок, с бритым и смешным
лицом, казался встревоженным. Из ближайшей аудитории слышался ровный голос лектора, а из дальнего конца коридора несся смешанный гул; субинспектор с тревогой наставлял
привычное ухо, прислушиваясь к этому шуму; опытный человек уловил в нем особый оттенок: если каждый из сотни молодых голосов повысится против обычного на терцию, общий говор аудитории напоминает растревоженный улей.
Паркер был лакей, — я видел такую одежду, как у него, на картинах. Седой, остриженный, слегка лысый, плотный человек этот в белых чулках, синем фраке и открытом жилете носил круглые очки, слегка прищуривая глаза, когда смотрел поверх стекол. Умные морщинистые черты бодрой старухи, аккуратный подбородок и мелькающее сквозь
привычную работу
лица внутреннее спокойствие заставили меня думать, не есть ли старик главный управляющий дома, о чем я его и спросил. Он ответил...
Мы прошли опять в «Тонус» и заказали вино; девочке заказали сладкие пирожки, и она стала их анатомировать пальцем, мурлыча и болтая ногами, а мы с Паркером унеслись за пять лет назад. Некоторое время Паркер говорил мне «ты», затем постепенно проникся зрелищем перемены в
лице изящного загорелого моряка, носящего штурманскую форму с
привычной небрежностью опытного морского волка, — и перешел на «вы».
Установили аппарат на палубе. Матросы быстрыми
привычными движениями сняли шлем и распаковали футляр. Трама вышел из него в поту, задыхаясь, с
лицом почти черным от прилива крови. Видно было, что он хотел улыбнуться, но у него вышла только страдальческая, измученная гримаса. Рыбаки в лодках почтительно молчали и только в знак удивления покачивали головами и, по греческому обычаю, значительно почмокивали языком.
И тогда
лицо фельдшера представляется ему таким донельзя знакомым и неприятным, точно оно перестает быть чужим человеческим
лицом, а становится чем-то вроде
привычного пятна на обоях, примелькавшейся фотографической карточки с выколотыми глазами или давнишней царапины на столе, по которым скользишь взором, уже не замечая их, но все-таки бессознательно раздражаясь.
«Боже мой! Да неужели правда то, что я читал в житиях, что дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! — он плюнул. — Нет, мне кажется», — сказал он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем
привычным правильным движением, в котором, в движении в самом, он находил утешение и удовольствие. Он опустился, волосы повисли ему на
лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (В полу дуло.)
Вот речь моя какая: с поляками
Мы бьемся целый день с утра до ночи
Лицом к
лицу; они ловчее нас,
Привычнее, и нам не состоять
От напусков черкасов, угров, немцев.
Без костюма и грима Цирельман оказался невысоким, коренастым человеком, с бритым, старым и желтым, точно изжеванным, актерским
лицом и курчавыми волосами, на которых седина лежала сверху, как будто они были припудрены. Глаза под взъерошенными, неровными бровями были почти без ресниц и носили суровый, беспокойный и печальный оттенок, присущий взгляду
привычных пьяниц.
То же подумали, видимо, два господина, поспешно усаживавшиеся впереди коляски на извозчика:
привычным и согласным движением они заглянули прохожему в
лицо, ничего подозрительного не нашли и понеслись впереди губернатора.
В хвосте их, не торопясь и не волнуясь, как человек
привычный, входил звонарь Семен; он тоже был в красной рубахе, от него слегка пахло водкой, как от других стрельцов, и красное
лицо его с окладистой ярко-рыжей бородой широко и благосклонно улыбалось.
Больной было очень плохо; она жаловалась на тянущие боли в груди и животе,
лицо ее было бело, того трудно описуемого вида, который мало-мальски
привычному глазу с несомненностью говорит о быстро и неотвратимо приближающемся параличе сердца. Я предупредил мужа, что опасность очень велика. Пробыв у больной три часа, я уехал, так как у меня был другой трудный больной, которого было необходимо посетить. При Стариковой я оставил опытную фельдшерицу.
Несмотря на то, что глаза были закрыты,
лицо госпожи выражало усталость, раздраженье и
привычное страданье.
Голос Жени зазвенел
привычными ему «командирскими» нотами. Веснушчатое
лицо приняло гневное выражение.
Благочинный о. Федор Орлов, благообразный, хорошо упитанный мужчина, лет пятидесяти, как всегда важный и строгий, с
привычным, никогда не сходящим с
лица выражением достоинства, но до крайности утомленный, ходил из угла в угол по своей маленькой зале и напряженно думал об одном: когда, наконец, уйдет его гость?
С возрастающим ежеминутно волнением переступил он порог двери, ведущей за кулисы, на которой зачем-то имелась надпись крупными буквами: «Посторонним
лицам вход воспрещается». В театре г-жи Львенко, слово «посторонний», видимо, имело весьма обширное толкование. Пройдя через сцену
привычным шагом бывалого человека, раскланиваясь направо и налево со знакомыми актерами и актрисами, князь Шестов провел Виктора на половину, где помещались дамские уборные, и смело постучался в уборную № 1.
«Неужели эта рука, это
лицо, эти глаза, всё это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это всё будет вечно мое,
привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
— А, Ростов? Здорово, здорово! — закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как с этою
привычною развязностью и оживленностью какое-то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении
лица, в интонациях и словах Денисова.
— Наделали дела! — проговорил он. — Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, — обратился он с упреком к батальонному командиру. — Ах, мой Бог! — прибавил он и решительно выступил вперед. — Господа ротные командиры! — крикнул он голосом,
привычным к команде. — Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? — обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к
лицу, про которое он говорил.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правою, на которой было кольцо, видимо-привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.