Неточные совпадения
И, не говоря об исторических примерах, начиная с освеженного в памяти всех
Прекрасною Еленою Менелая,
целый ряд случаев современных неверностей жен мужьям высшего света возник в воображении Алексея Александровича.
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили
целый век:
N. N.
прекрасный человек.
П.А. Катенин (коему
прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану
целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъясненным.
А потом опять утешится, на вас она все надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая,
прекрасная жизнь, и
целует меня, обнимает, утешает, и ведь так верит! так верит фантазиям-то!
Главною его слабостию была страсть к
прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по
целым суткам.
Наступили лучшие дни в году — первые дни июня. Погода стояла
прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять — он прогулок без
цели терпеть не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
— Правильная оценка.
Прекрасная идея. Моя идея. И поэтому: русская интеллигенция должна понять себя как некое единое
целое. Именно. Как, примерно, орден иоаннитов, иезуитов, да! Интеллигенция, вся, должна стать единой партией, а не дробиться! Это внушается нам всем ходом современности. Это должно бы внушать нам и чувство самосохранения. У нас нет друзей, мы — чужестранцы. Да. Бюрократы и капиталисты порабощают нас. Для народа мы — чудаки, чужие люди.
Я только помню из этих трех минут какую-то действительно
прекрасную женщину, которую князь
целовал и крестил рукой и которая вдруг быстро стала глядеть — так-таки прямо только что вошла — на меня.
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю, за руку ее берет, руку к сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при собственном капитале состою, и всегда бы мог
прекрасной девице предложить, но лучше, говорит, я прежде у ней только миленькую ручку
поцелую…» — и тянет, вижу,
целовать руку.
И она
поцеловала ее, не знаю за что, но именно так надо было сделать; так что я чуть не бросился сам
целовать Татьяну Павловну. Именно не давить надо было Лизу укором, а встретить радостью и поздравлением новое
прекрасное чувство, которое несомненно должно было в ней зародиться. Но, вместо всех этих чувств, я вдруг встал и начал, твердо отчеканивая слова...
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле,
прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими
целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Зато какие награды! Дальнее плавание населит память, воображение
прекрасными картинами, занимательными эпизодами, обогатит ум наглядным знанием всего того, что знаешь по слуху, — и, кроме того, введет плавателя в тесное, почти семейное сближение с
целым кругом моряков, отличных, своебразных людей и товарищей.
Все это окончательно восстановило голландцев, которых
целое народонаселение двинулось массой к северу и, перешедши реку Вааль, заняло пустые, но
прекрасные, едва ли не лучшие во всей Южной Африке, пространства.
Беседа с адвокатом и то, что он принял уже меры для защиты Масловой, еще более успокоили его. Он вышел на двор. Погода была
прекрасная, он радостно вдохнул весенний воздух. Извозчики предлагали свои услуги, но он пошел пешком, и тотчас же
целый рой мыслей и воспоминаний о Катюше и об его поступке с ней закружились в его голове. И ему стало уныло и всё показалось мрачно. «Нет, это я обдумаю после, — сказал он себе, — а теперь, напротив, надо развлечься от тяжелых впечатлений».
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно
прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать
целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Теплом проник до старикова сердца
Отчетливый и звонкий
поцелуй, —
Как будто я увесистую чашу
Стоялого хмельного меду выпил.
А кстати я о хмеле вспомнил. Время
К столам идти,
Прекрасная Елена,
И хмелю честь воздать. Его услады
И старости доступны. Поспешим!
Желаю вам повеселиться, дети.
То мазала жеваным хлебом кресты на стенах и окнах, то выбирала что ни на есть еле живую половицу и скакала по ней, рискуя провалиться, то ставила среди комнаты аналой и ходила вокруг него с зажженной свечой, воображая себя невестой и посылая воздушные
поцелуи Иосифу
Прекрасному.
Девственные чащи черемух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда
прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно,
целует их.
Они являлись в клуб обедать и уходили после ужина. В карты они не играли, а
целый вечер сидели в клубе, пили, ели, беседовали со знакомыми или проводили время в читальне, надо заметить, всегда довольно пустой, хотя клуб имел
прекрасную библиотеку и выписывал все русские и многие иностранные журналы.
Любовь Андреевна. Детская, милая моя,
прекрасная комната… Я тут спала, когда была маленькой… (Плачет.) И теперь я как маленькая… (
Целует брата, Варю, потом опять брата.) А Варя по-прежнему все такая же, на монашку похожа. И Дуняшу я узнала… (
Целует Дуняшу.)
В значительной степени от Вл. Соловьева получил Блок культ
Прекрасной Дамы, которой посвящен
целый том его стихов.
Католичество вдохновляла объективная, сверхчеловеческая
цель и ценность;
прекрасные храмы, статуи и картины, богатый культ и культуру ставило оно выше счастья человеческого, пользы людской.
— Евгений Павлыч! Это ты? — крикнул вдруг звонкий,
прекрасный голос, от которого вздрогнул князь и, может быть, еще кто-нибудь. — Ну, как я рада, что наконец разыскала! Я послала к тебе в город нарочного; двух!
Целый день тебя ищут!
Одним словом, дело загорелось, и в одно
прекрасное утро перед избушкой Морока собралась
целая куча народа.
Совсем, так-таки совсем был институтский Малек-Адель: вот сейчас
поцелует, завернется красным плащом и, улегшись в мусульманскую гробницу, скажет: «плачь обо мне,
прекрасная христианка, и умри на моем гробе».
Искренно ответили только Арапов и Бычков, назвавшие себя прямо красными. Остальные, даже не исключая Райнера, играли словами и выходили какими-то пестрыми. Неприкосновенную белизну сохранили одни феи, да еще Брюхачев с Белоярцевым не солгали. Первый ничего не ответил и
целовал женину руку, а Белоярцев сказал, что он в жизни понимает только одно
прекрасное и никогда не будет принадлежать ни к какой партии.
Но чаще всего у него не было денег, и он просиживал около своей любовницы
целыми вечерами, терпеливо и ревниво дожидаясь ее, когда Соньку случайно брал гость. И когда она возвращалась обратно и садилась с ним рядом, то он незаметно, стараясь не обращать на себя общего внимания и не поворачивая головы в ее сторону, все время осыпал ее упреками. И в ее
прекрасных, влажных, еврейских глазах всегда во время этих разговоров было мученическое, но кроткое выражение.
Она нагнулась к Женьке и
поцеловала ее в лоб. И никогда потом Володя Чаплинский, с жутким напряжением следивший за этой сценой, не мог забыть тех теплых и
прекрасных лучей, которые в этот момент зажглись в зеленых, длинных, египетских глазах артистки.
Ночью дождь прошел; хотя утро было
прекрасное, но мы выехали не так рано, потому что нам надобно было переехать всего пятнадцать верст до Парашина, где отец хотел пробыть
целый день.
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай
целый день, во зеленом саду на гуляньях, во темных лесах на катаньях и во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый господин?» Отвечает лесной зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя
прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и страшного, и пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
Гении, заключенные то в колодезе, то в глиняном сосуде, люди, превращенные в животных, очарованные рыбы, черная собака, которую сечет
прекрасная Зобеида и потом со слезами обнимает и
целует… сколько загадочных чудес, при чтении которых дух занимался в груди!
Когда Любочка сердилась и говорила: «
целый век не пускают», это слово
целый век, которое имела тоже привычку говорить maman, она выговаривала так, что, казалось, слышал ее, как-то протяжно: це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в игре ее на фортепьяно и во всех приемах при этом: она так же оправляла платье, так же поворачивала листы левой рукой сверху, так же с досады кулаком била по клавишам, когда долго не удавался трудный пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и та же неуловимая нежность и отчетливость игры, той
прекрасной фильдовской игры, так хорошо названной jeu perlé, [блистательной игрой (фр.).] прелести которой не могли заставить забыть все фокус-покусы новейших пьянистов.
Дневником, который Мари написала для его повести, Павел остался совершенно доволен: во-первых, дневник написан был
прекрасным, правильным языком, и потом дышал любовью к казаку Ятвасу. Придя домой, Павел сейчас же вписал в свою повесть дневник этот, а черновой, и особенно те места в нем, где были написаны слова: «о, я люблю тебя, люблю!», он несколько раз
целовал и потом далеко-далеко спрятал сию драгоценную для него рукопись.
Он в восторге покрывал ее руки
поцелуями, жадно смотрел на нее своими
прекрасными глазами, как будто не мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что у нас были одни мысли: он был вполне невинен. Да и когда, как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил вдруг к бледным щекам Наташи, точно вся кровь, собравшаяся в ее сердце, отхлынула вдруг в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на князя.
Я долго бродил по горам, по лесам; я не чувствовал себя счастливым, я вышел из дому с намерением предаться унынию — но молодость,
прекрасная погода, свежий воздух, потеха быстрой ходьбы, нега уединенного лежания на густой траве — взяли свое: воспоминание о тех незабвенных словах, о тех
поцелуях опять втеснилось мне в душу.
Лавровский покорно садился за столик в комнате Тыбурция и по
целым часам выводил
прекрасным почерком ровные строки.
У ней были теперь две ближайшие
цели: первая обратить Махина или, скорее, как она говорила это себе, вернуть к себе, к своей доброй,
прекрасной натуре.
Стоявший перед нами арестант был не велик ростом и довольно сухощав; но широкая грудь и чрезвычайное развитие мускулов свидетельствовали о его физической силе Лицо у него было молодое, умное и даже кроткое; высокий лоб и впалые, но еще блестящие глаза намекали на присутствие мысли, на возможность
прекрасных и благородных движений души; только концы губ были несколько опущены, и это как будто разрушало гармонию
целого лица, придавая ему оттенок чувственности и сладострастия.
Все тут дело заключалось в том, что им действительно ужасно нравились в Петербурге модные магазины, торцовая мостовая,
прекрасные тротуары и газовое освещение, чего, как известно, нет в Москве; но, кроме того, живя в ней две зимы, генеральша с известною
целью давала несколько балов, ездила почти каждый раз с дочерью в Собрание, причем рядила ее до невозможности; но ни туалет, ни таланты мамзель Полины не произвели ожидаемого впечатления: к ней даже никто не присватался.
В радости они не знали, что делать. Вечер был
прекрасный. Они отправились куда-то за город, в глушь, и, нарочно отыскав с большим трудом где-то холм, просидели
целый вечер на нем, смотрели на заходящее солнце, мечтали о будущем образе жизни, предполагали ограничиться тесным кругом знакомых, не принимать и не делать пустых визитов.
А как счастлив бывал он в этой комнате некогда! он был не один: около него присутствовал тогда
прекрасный призрак и осенял его днем за заботливым трудом, ночью бодрствовал над его изголовьем. Там жили с ним тогда мечты, будущее было одето туманом, но не тяжелым, предвещающим ненастье, а утренним, скрывающим светлую зарю. За тем туманом таилось что-то, вероятно — счастье… А теперь? не только его комната, для него опустел
целый мир, и в нем самом холод, тоска…
«Неужели вы забыли, как я обнимал ваши ноги и
целовал ваши колени там, далеко в
прекрасной березовой роще?» Она развернула бумажку, вскользь поглядела на нее и, разорвав на множество самых маленьких кусочков, кинула, не глядя, в камин. Но со следующей почтой он получил письмецо из города Ялты в свой город Кинешму. Быстрым мелким четким почерком в нем были написаны две строки...
— Какая
прекрасная вещь! Прелесть! — сказала Вера и
поцеловала сестру. — Благодарю тебя. Где ты достала такое сокровище?
Зато ее дожидалась пианистка Женни Рейтер, и, взволнованная тем, что она видела и слышала, Вера кинулась к ней и,
целуя ее
прекрасные большие руки, закричала...
Я застал старика с большой седой бородой, в одной рубахе и туфлях, с садовым ножом в руках за обрезкой фруктовых деревьев в
прекрасном садике. Я передал ему поклон от дочери и рассказал о
цели моего приезда.
— Messieurs, последнее слово этого дела — есть всепрощение. Я, отживший старик, я объявляю торжественно, что дух жизни веет по-прежнему и живая сила не иссякла в молодом поколении. Энтузиазм современной юности так же чист и светел, как и наших времен. Произошло лишь одно: перемещение
целей, замещение одной красоты другою! Все недоумение лишь в том, что
прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей?
В одно
прекрасное утро в княжеский дом явился молодой человек лет тридцати, отрекомендовался местным околоточным надзирателем и, врасплох
поцеловав у князя ручку, сразу стал называть его"папенькой". Князь изумился.
Я любил Богородицу; по рассказам бабушки, это она сеет на земле для утешения бедных людей все цветы, все радости — все благое и
прекрасное. И, когда нужно было приложиться к ручке ее, не заметив, как прикладываются взрослые, я трепетно
поцеловал икону в лицо, в губы.
«Раз (объяснял он), было это с певчими, ходил я в штатском уборе на самый верх на оперу „Жизнь за царя“, и от
прекрасного пения голосов после
целую ночь в восторге плакал; а другой раз, опять тоже переряженный по-цивильному, ходил глядеть, как самого царя Ахиллу представляли.
Соблазны власти и всего того, что она дает, и богатства, почестей, роскошной жизни, представляются достойной
целью деятельности людей только до тех пор, пока она не достигнута, но тотчас, как скоро человек достигает их, обличают свою пустоту и теряют понемногу свою притягательную силу, как облака, которые имеют форму и красоту только издали: стоит только вступить в них чтобы исчезло всё то, что казалось в них
прекрасным.