Миронка был маленький, вертлявый мужик, давно разъезжающий с Александром Ивановичем. Он слыл за певца, сказочника и балагура. В самом деле, он иногда выдумывал нелепые утки и мастерски распускал их между простодушным народом и наслаждался плодами своей изобретательности. Очевидно было, что Василий Петрович, сделавшись загадкою для ребят, рубивших лес, сделался и
предметом толков, а Миронка воспользовался этим обстоятельством и сделал из моего героя отставного комедианта.
Исчезновение устроительницы «последних празднеств вакханки», как прозвали светские остряки последние дни Фанни, с неделю служило
предметом толков среди петербургских «дам полусвета», «милых и погибших созданий» и их кавалеров, а потом Фанни Викторовна была забыта.
Время летело. Трагическая смерть княжны Людмилы Васильевны Полторацкой, смерть неожиданная и необычайная по своей романической обстановке, хотя и очень долгое время служила
предметом толков и пересудов не только великосветских гостиных, но и всего Петербурга, но, как все на этом свете, поддалась всепоглощающему времени и была забыта.
Предметом толков и пересудов явилась другая смерть, отвлекшая общественное внимание даже от театра войны. Это была смерть князя Сергея Сергеевича Лугового. Обстоятельства жизни молодого человека придали этой смерти таинственную окраску. В Петербурге знали, что он был в числе самых горячих поклонников княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. Поразившую его болезнь, почти на другой день после смерти княжны, приписали, конечно, удару, нанесенному этой смертью сердцу влюбленного.
Неточные совпадения
— Виноват опять! — сказал он, — я не в ту силу поворотил. Оставим речь обо мне, я удалился от
предмета. Вы звали меня, чтоб сообщить мне о сплетне, и думали, что это обеспокоит меня, — так? Успокойтесь же и успокойте Веру Васильевну, увезите ее, — да чтоб она не слыхала об этих
толках! А меня это не обеспокоит!
Молодой человек быстро освоился со своим новым положением и несколько времени служил
предметом для городских
толков и пересудов.
За обедом все шли
толки о квартире или держался другой общий разговор о
предметах, весьма интересных.
Савелий слушал со вниманием и только изредка делал небольшие замечания, и — странное дело! — при каждом из этих замечаний, сказанном простым и необразованным человеком, Эльчанинов сбивался с
толку, мешался и принужден был иногда переменять
предмет разговора.
Между тем переезд Бешметевых в деревню послужил значительным
предметом для
толков.
Разве не скучно с дамой, которая ни о чем знать не хочет, ни о чем больше не говорит, как о Фейербахе, Мальтусе и небесных светилах? — «Ничего, говорите вы, мне это нравится!» Очень хорошо; с вами легко согласиться, когда дама умна в настоящем смысле слова, знает
предмет основательно, читала с
толком и серьезно. Ну а как Фейербах понимается вкривь и вкось и, главное, является за тем только, чтобы озадачивать ближнего и пускать пыль в глаза?…
То, наконец, говорили, что будто бы выходит такое, что некоторые чиновники, начиная с самых древнейших, должны для того, чтоб немедленно сделаться образованными, какой-то экзамен по всем
предметам держать и что, таким образом, прибавлял рассказчик, многое выйдет на чистую воду, и некоторым господам придется положить свои карты на стол, — одним словом, рассказывались тысяча таких или тому подобных пренелепейших
толков.
Слышно, что кое-где по городу гуляют какие-то прокламации, под названием «Великорусс» и «К молодой России», но видеть их самому еще не приходилось, а толки-то —
толки об этом
предмете идут горячие и нескончаемые!
Другие газеты спешили услужливо оспаривать эти нападки, и имя Глафиры делалось
предметом разговоров и
толков.
Случай этот был некогда
предметом больших
толков одного густонаселенного польского города, где тогда стоял кавалерийский полк, которым командовал мой отец; руки мои ослабели и готовы были выпустить раму, вдруг меня за них кто-то схватил и втянул в комнату.
Наконец,
толки мало-помалу утихли. Домик около полугода стоял пустой. Хотя он и перестал быть
предметом любопытства соседей, и все же они старались обходить его стороною.
Если нужно ему было отвесть внимание желавшего проникнуть его тайну, то он искусным оборотом речи удалялся от
предмета, который желал скрыть, останавливался и вертелся над другим
предметом, по виду для него чрезвычайно занимательным, глупел и путался в речах до того, что уже нельзя было добиться от него
толку.
— Я все это понимаю, — отвечал Зенон, — и ты не беспокойся, ты не будешь
предметом никаких
толков. Моя пестрая барка со всех сторон окрыта густыми занавесами, и тебя никто не увидит, а я сам буду ею управлять.