Неточные совпадения
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится, что христианская вера вредна
для их законов и властей. Пусть бы оно решило теперь, что это вздор и что необходимо опять сдружиться с чужестранцами. Да как? Кто
начнет и
предложит? Члены верховного совета? — Сиогун велит им распороть себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет
предложит ему уступить место другому. Микадо не
предложит, а если бы и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата и даст два дня сряду обедать на одной и той же посуде.
Вечером солон убил белку. Он снял с нее шкурку, затем насадил ее на вертел и стал жарить,
для чего палочку воткнул в землю около огня. Потом он взял беличий желудок и положил его на угли. Когда он зарумянился, солон с аппетитом стал есть его содержимое. Стрелки
начали плеваться, но это мало смущало солона. Он сказал, что белка — животное чистое, что она ест только орехи да грибки, и
предлагал отведать этого лакомого блюда. Все отказались…
Как-то в память этого объединявшего артистический мир учреждения В. А. Михайловский
предложил устраивать время от времени артистические ужины, а
для начала в ближайшую субботу собраться в Большой Московской гостинице.
Неуклонно с тех пор
начал он в уплату долга отдавать из своего жалованья две трети, поселившись
для того в крестьянской почти избушонке и ограничив свою пищу хлебом, картофелем и кислой капустой. Даже в гостях, когда
предлагали ему чаю или трубку, он отвечал басом: «Нет-с; у меня дома этого нет, так зачем уж баловаться?» Из собственной убитой дичи зверолов тоже никогда ничего не ел, но, стараясь продать как можно подороже, копил только деньгу
для кредитора.
Шли дни. Разговор — по всей Москве, а в московских газетах ни строчки об этом ужасном факте. Ко мне зашел сотрудник одной газеты, человек весьма обделистый, и
начал напевать о том, что я напрасно обидел фирму, что из провинции торговцы наотрез отказываются брать их чай и даже присылают его обратно. Он мне открыто
предложил взять взятку наличными деньгами и, кроме того, принять на несколько тысяч объявлений
для газеты.
Накануне совершения покушения Княжевич
начал чистить старый револьвер, делать патроны и на следующий день произвел бутафорское покушение на короля. Милан организовал покушение, которое ему было необходимо как предлог
для уничтожения радикалов. Когда кто-то из собравшихся
предложил выразить сочувствие «королю Милану», я в резких выражениях отказался от звания председателя, и собрание скомкалось.
По окончании обеда князь все-таки не уезжал. Лябьев, не зная, наконец, что делать с навязчивым и беспрерывно болтающим гостем,
предложил ему сесть играть в карты. Князь принял это предложение с большим удовольствием. Стол
для них приготовили в кабинете, куда они и отправились, а дамы и Углаков уселись в зале, около рояля, на клавишах которого Муза Николаевна
начала перебирать.
Когда еда кончилась, господин Голядкин закурил свою трубочку,
предложил другую, заведенную
для приятеля, гостю, — оба уселись друг против друга, и гость
начал рассказывать свои приключения.
В
начале июля жизнь нашего мирного уголка была встревожена вторжением Муфеля, который, проездом на какую-то охоту, в сопровождении довольно многочисленной свиты, состоявшей из лесничих, «сестер» и нескольких лесообъездчиков, счел своим долгом посетить Гаврилу Степаныча и, встретив меня здесь, выразил нечто вроде удовольствия; любезность этого немца зашла настолько далеко, что он даже
предложил мне принять участие в его охоте, но я отказался от этого удовольствия, в чем после не имел повода раскаиваться, потому что такие охоты Муфеля были только предлогом
для некоторых таинственных оргий, устраиваемых
для него «сестрами» и лесничими.
Отдохнув немного после свадебного шуму, новые мои родители
начали предлагать мне, чтобы я переехал с женою в свою деревню, потому что им-де накладно целую нас семью содержать на своем иждивении. Я поспешил отправиться, чтобы устроить все к нашей жизни — и, признаться, сильное имел желание дать свадебный бал
для всех соседей и
для тех гордых некогда девушек, кои за меня не хотели первоначально выйти. Каково им будет глядеть на меня, что. я без них женился! Пусть мучатся!
Пан полковник, вопреки понятий своих о политике, заимствованной им в Петербурге, по причине тучности своей, тотчас уселся на особо приготовленное
для него с мягкими подушками высокое кресло и
начал предлагать дамскому полу также сесть, но они никак не поступали на это, а только молча откланивались.
Начали к нам по этому случаю приходить в салопах свахи, и с Нижнихулиц, и с Кромской, и с Карачевской, и разных матушке
для меня невест
предлагали. От меня это все велось в секрете, так что все знали больше, чем я. Трепачи наши под сараем, и те, бывало, говорят...
Такого рода вопрос могут
предложить многие, потому что многие считают поэзию и вообще искусство пустым препровождением времени, прихотью, роскошью, не имеющею никакого существенного значения в жизни.
Для того чтобы ответить на это предубеждение, нужно обратиться к самым
началам, на которых основывается существование поэзии, и объяснить, в чем состоит существо ее и в чем заключается большее или меньшее достоинство поэта.
Вместе с этим Чечеткина
предлагала начать с ним процесс,
для такой оказии рекомендовала отличного ходока-поверенного, который заставит вероломного обманщика, посягающего на честь и благополучие такой прекрасной девицы, какова Катерина Александровна, заплатить ей важную сумму.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно
предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана
для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности,
предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера
начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.