Неточные совпадения
— По-нашему ли, Климушка?
А Глеб-то?.. —
Потолковано
Немало: в рот положено,
Что не они ответчики
За Глеба окаянного,
Всему
виною: крепь!
— Змея родит змеенышей.
А крепь — грехи помещика,
Грех Якова несчастного,
Грех Глеба родила!
Нет крепи — нет помещика,
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи — нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему,
Нет крепи — Глеба нового
Не будет на Руси!
У нас
вино мужицкое,
Простое, не заморское —
Не
по твоим губам...
У каждого крестьянина
Душа что туча черная —
Гневна, грозна, — и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все
вином кончается.
Пошла
по жилам чарочка —
И рассмеялась добрая
Крестьянская душа!
Не горевать тут надобно,
Гляди кругом — возрадуйся!
Ай парни, ай молодушки,
Умеют погулять!
Повымахали косточки,
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..
С утра до вечера звенел
по слободе ее голос, клянущий и сулящий всякие нелегкие, и умолкал только тогда, когда зелено
вино угомоняло ее до потери сознания.
Весь вечер, как всегда, Долли была слегка насмешлива
по отношению к мужу, а Степан Аркадьич доволен и весел, но настолько, чтобы не показать, что он, будучи прощен, забыл свою
вину.
Левин ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже Татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое
вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья
по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ
по карте: «суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи….» и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту
вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
В первом письме Марья Николаевна писала, что брат прогнал ее от себя без
вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не просит, не желает, а что только убивает ее мысль о том, что Николай Дмитриевич пропадет без нее
по слабости своего здоровья, и просила брата следить за ним.
Драгунский капитан, разгоряченный
вином, ударил
по столу кулаком, требуя внимания.
— Мы ведем жизнь довольно прозаическую, — сказал он, вздохнув, — пьющие утром воду — вялы, как все больные, а пьющие
вино повечеру — несносны, как все здоровые. Женские общества есть; только от них небольшое утешение: они играют в вист, одеваются дурно и ужасно говорят по-французски. Нынешний год из Москвы одна только княгиня Лиговская с дочерью; но я с ними незнаком. Моя солдатская шинель — как печать отвержения. Участие, которое она возбуждает, тяжело, как милостыня.
Без девчонки было бы трудно сделать и это, потому что дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка, и Селифану довелось бы поколесить уже не
по своей
вине.
Вылезли из нор все тюрюки и байбаки, которые позалеживались в халатах
по нескольку лет дома, сваливая
вину то на сапожника, сшившего узкие сапоги, то на портного, то на пьяницу кучера.
— Управитель так и оторопел, говорит: «Что вам угодно?» — «А! говорят, так вот ты как!» И вдруг, с этим словом, перемена лиц и физиогномии… «За делом! Сколько
вина выкуривается
по именью? Покажите книги!» Тот сюды-туды. «Эй, понятых!» Взяли, связали, да в город, да полтора года и просидел немец в тюрьме.
Собакевич отвечал, что Чичиков,
по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его
вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
Итак, читатели не должны негодовать на автора, если лица, доныне являвшиеся, не пришлись
по его вкусу: это
вина Чичикова, здесь он полный хозяин, и куда ему вздумается, туда и мы должны тащиться.
Зато Ноздрев налег на
вина: еще не подавали супа, он уже налил гостям
по большому стакану портвейна и
по другому госотерна, потому что в губернских и уездных городах не бывает простого сотерна.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше
по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных
вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Знал Тарас, что как ни сильно само
по себе старое доброе
вино и как ни способно оно укрепить дух человека, но если к нему да присоединится еще приличное слово, то вдвое крепче будет сила и
вина и духа.
Не было ремесла, которого бы не знал козак: накурить
вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую, пить и бражничать, как только может один русский, — все это было ему
по плечу.
Много избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие земли и лучшие замки; распечатали и поразливали
по земле козаки вековые меды и
вина, сохранно сберегавшиеся в панских погребах; изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды и утвари, находимые в кладовых. «Ничего не жалейте!» — повторял только Тарас.
В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте [Аликанте —
вино, названное
по местности в Испании.], какое существовало во время Кромвеля [Кромвель, Оливер (1599–1658) — вождь Английской буржуазной революции XVII века.], и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился
по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как
вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Тут уже
по собственной
вине потерял, ибо черта моя наступила…
Две Бочки ехали; одна с
вином,
Другая
Пустая.
Вот первая — себе без шуму и шажком
Плетётся,
Другая вскачь несётся;
От ней
по мостовой и стукотня, и гром,
И пыль столбом;
Прохожий к стороне скорей от страху жмётся,
Её заслышавши издалека.
Но как та Бочка ни громка,
А польза в ней не так, как в первой, велика.
Вожеватов (Паратову). Я его слова три по-английски выучил, да, признаться, и сам-то не много больше знаю. (Робинзону.) Что ты на вино-то поглядываешь? Харита Игнатьевна, можно?
Опять
вино хотел было дорогое покупать, в рубль и больше, да купец честный человек попался: берите, говорит, кругом
по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим, какие прикажете!
Но как
вино подавалось у нас только за обедом, и то
по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее
винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка.
Дело дошло наконец до того, что Евдоксия, вся красная от выпитого
вина и стуча плоскими ногтями
по клавишам расстроенного фортепьяно, принялась петь сиплым голосом сперва цыганские песни, потом романс Сеймур-Шиффа «Дремлет сонная Гранада», а Ситников повязал голову шарфом и представлял замиравшего любовника при словах...
Николай Петрович рассказывал разные случаи из своей, как он выражался, фермерской жизни, толковал о предстоящих правительственных мерах, о комитетах, о депутатах, о необходимости заводить машины и т.д. Павел Петрович медленно похаживал взад и вперед
по столовой (он никогда не ужинал), изредка отхлебывая из рюмки, наполненной красным
вином, и еще реже произнося какое-нибудь замечание или, скорее, восклицание, вроде «а! эге! гм!».
Безмолвная ссора продолжалась. Было непоколебимо тихо, и тишина эта как бы требовала, чтоб человек думал о себе. Он и думал. Пил
вино, чай, курил папиросы одну за другой, ходил
по комнате, садился к столу, снова вставал и ходил; постепенно раздеваясь, снял пиджак, жилет, развязал галстук, расстегнул ворот рубахи, ботинки снял.
Хлопнув книжкой
по ладони, он сунул ее в карман, допил остатки
вина и сказал...
— Вот какая у нас компания, — прервала его Тося, разливая красное
вино по стаканам. — Интересная?
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится в душе… как в безвоздушном пространстве. Говорю все, что в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил
вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа в руке пустой стакан, сказал, глядя в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
Говорил Дронов как будто в два голоса — и сердито и жалобно, щипал ногтями жесткие волосы коротко подстриженных усов, дергал пальцами ухо, глаза его растерянно скользили
по столу, заглядывали в бокал
вина.
Несколько охмелев от вкусной пищи и
вина, он пошел
по бульвару к Страстной площади, думая...
Протянув руку за очками, Самгин наклонился так, что она съехала с его колен; тогда он встал и, шагая
по комнате со стаканом
вина в руке, заговорил, еще не зная, что скажет...
— Ну, что твой стрелок? — спросил Варавка. Выслушав ответ Клима, он недоверчиво осмотрел его, налил полный фужер
вина, благочестиво выпил половину, облизал свою мясную губу и заговорил, откинувшись на спинку стула, пристукивая пальцем
по краю стола...
— Утомил я вас рассказами. Бывают такие капризы памяти, — продолжал он, разливая
вино по стаканам. — Иногда вспоминают, вероятно, для того, чтоб скорее забыть. Разгрузить память.
Самгин встал, прошелся
по комнате. Слышал, как за спиной его булькало
вино, изливаясь в стакан.
— О, я забыла! — вдруг сорвавшись с кушетки, вскричала она и, достав из шкапчика бутылку
вина, ликер, коробку шоколада и бисквиты, рассовала все это
по столу, а потом, облокотясь о стол, обнажив тонкие руки, спросила...
— И — далеко вперед? — назойливо добивался Дронов. Клим, разливая
вино по стаканам, ответил не сразу...
Он выпустил из толстеньких пальцев орудия труда — нож, вилку, пошлепал себя ладонями
по щекам и, наливая
вино в стаканы, уже не шутливо, а серьезно сказал...
Слова он говорил насмешливые, а звучали они печально и очень торопливо, как будто он бежал
по словам. Вылив остаток
вина из бутылки в стакан, он вдруг спросил...
Самгин, прихлебывая
вино, ожидал, когда инженер начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он пришел
по поручению толстяка с этой целью. Попов начал говорить так же возбужденно, как при первой встрече. Держа в одной руке сигару, в другой стакан
вина, он говорил, глядя на Самгина укоризненно...
— Есть женщина, продающая
вино и конфекты из запасов Зимнего дворца, вероятно, жена какого-нибудь дворцового лакея. Она ходит
по квартирам с корзиной и — пожалуйте! Конфекты — дрянь, но
вино — отличное! Бордо и бургонь. Я вам пришлю ее.
Самгин взял бутылку белого
вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя
по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Самгин сквозь очки исподлобья посмотрел в угол, там, среди лавров и пальм, возвышалась, как бы возносясь к потолку, незабвенная, шарообразная фигура, сиял красноватый пузырь лица, поблескивали остренькие глазки, в правой руке Бердников ‹держал› бокал
вина, ладонью левой он шлепал в свою грудь, — удары звучали мягко, точно
по тесту.
Самгин стоял в двери, глядя, как суетливо разливает Лютов
вино по стаканам, сует стаканы в руки людей, расплескивая
вино, и говорит Кутузову...
Да, у Краснова руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не имея костей от плеч до пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан
вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа. На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами на игру огня в красном
вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
Испуг, вызванный у Клима отвратительной сценой, превратился в холодную злость против Алины, — ведь это
по ее
вине пришлось пережить такие жуткие минуты. Первый раз он испытывал столь острую злость, — ему хотелось толкать женщину, бить ее о заборы, о стены домов, бросить в узеньком, пустынном переулке в сумраке вечера и уйти прочь.