Неточные совпадения
— Развязать рубаху надо, —
сказал почтальон.
— Теперь я понимаю! — заговорила она, почти смеясь. — Это точно, что я раз одному
почтальону, хоть тут стояли и другие
почтальоны,
сказала, что Аггей Никитич — начальник всех почтмейстеров, и пускай они его примут с уважением!
Однажды
почтальон, к ее великому удивлению, подал ей письмо. На конверте совершенно точно стоял ее адрес, написанный по-английски, а наверху печатный штемпель: «Соединенное общество лиц, занятых домашними услугами». Не понимая по-английски, она обратилась к старой барыне с просьбой прочесть письмо. Барыня подозрительно посмотрела на нее и
сказала...
— Не будем вспоминать о том, что произошло, —
сказал со вздохом растроганный Михаил Аверьяныч, крепко пожимая ему руку. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Любавкин! — вдруг крикнул он так громко, что все
почтальоны и посетители вздрогнули. — Подай стул. А ты подожди! — крикнул он бабе, которая сквозь решетку протягивала к нему заказное письмо. — Разве не видишь, что я занят? Не будем вспоминать старое, — продолжал он нежно, обращаясь к Андрею Ефимычу. — Садитесь, покорнейше прошу, мой дорогой.
Почтальон облачился, сунул нам всем на прощание руку, еще раз
сказал: «А это спирт у вас? Хвачу-ка еще спирту!» — хватил и торопливо выбежал на мороз. Я оделся и вышел за ним.
Все учителя почтительно улыбнулись. Фендриков был не согласен с тем, что география есть наука
почтальонов (об этом нигде не было написано ни в почтовых правилах, ни в приказах по округу), но из почтительности
сказал: «Точно так». Он нервно кашлянул и с ужасом стал ждать вопросов. Его враг Галкин откинулся на спинку стула и, не глядя на него, спросил протяжно...
Почтальон, засунувший руки в рукава и по уши ушедший в воротник своего пальто, не пошевельнулся и не взглянул на небо. По-видимому, созвездие Ориона не интересовало его. Он привык видеть звезды, и, вероятно, они давно уже надоели ему. Студент помолчал немного и
сказал...
Когда страх прошел, студенту стало смешно и весело. Первый раз в жизни ехал он ночью на почтовой тройке, и только что пережитая встряска, полет
почтальона и боль в спине ему казались интересным приключением. Он закурил папиросу и
сказал со смехом...
Почтальон помял руками тюки, положил на них саблю и вскочил на тарантас. Студент нерешительно полез за ним и, толкнув его нечаянно локтем,
сказал робко и вежливо: «Виноват!» Носогрейка потухла. Из почтового отделения вышел приемщик, как был, в одной жилетке и в туфлях; пожимаясь от ночной сырости и покрякивая, он прошелся около тарантаса и
сказал...
— Вези по дороге! —
сказал сердито
почтальон. — Что по краю везешь! Мне всю рожу ветками расцарапало! Бери правей!
— Из Астрахани,
сказал почтальон, — молвил Фадеев, протягивая в дверь руку с письмом. В спальню войти не посмел он.
— Доронина какого-то искал
почтальон, —
сказал он, входя в комнату. — А такого у нас по всей пристани нет. А на письме означено: «На Гребновскую». Спрашивал
почтальон, не знает ли кто, где тот Доронин живет — не знает никто. Так ни с чем и уехал.
— Маленько напутал Никита Федорыч, —
сказал Дмитрий Петрович. — Написал на вашем письме, что вы на Гребновской.
Почтальон поискал там и повез письмо в контору. Дайте паспорт, мигом слетаю.
— Ага, стало быть, ты одной хлопушкой двух мух убил! —
сказал почтальон, глядя на спину Савелия. — И место получил, и жену взял.
— Должно быть,
почтальон или, может, подруга, —
сказала певица.
Только что поужинали, опять явился
почтальон с винтовкой и уже сурово
сказал...
Почтальон помялся,
сказал: «Поскорее велели!» — и ушел.
— Будет тебе, дурень, слоняться! —
сказал он ему, искоса поглядывая на
почтальона. — Уходи.
И
почтальон то же самое
сказал… И верба прошептала то же…
— Приходили от Григорьевых за какой-то книгой, но я
сказала, что вас нет дома.
Почтальон принес газеты и два письма. Кстати, Евгений Петрович, я просила бы вас обратить ваше внимание на Сережу. Сегодня и третьего дня я заметила, что он курит. Когда я стала его усовещивать, то он, по обыкновению, заткнул уши и громко запел, чтобы заглушить мой голос.
Было утро. Андрей Хрисанфыч стоял у двери и читал газету. Ровно в десять часов вошел генерал, знакомый, один из обычных посетителей, а вслед за ним —
почтальон. Андрей Хрисанфыч снял с генерала шинель и
сказал...
— Не
почтальон ли? —
сказал Михайло Аполлоныч, — Марфа, Марфуша! Да, где ж она?
Некий философ
сказал, что если бы
почтальоны знали, сколько глупостей, пошлостей и нелепостей приходится им таскать в своих сумках, то они не бегали бы так быстро и наверное бы потребовали прибавки жалованья.