Неточные совпадения
Он поднял голову. Бессильно опустив руки
на одеяло, необычайно прекрасная и тихая, она безмолвно
смотрела на него и хотела и не могла улыбнуться.
Через несколько минут он растянулся
на диване и замолчал;
одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин
смотрел на крупный, вздернутый нос,
на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
В окно
смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой
одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий
на тот, который он испытал
на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
В 12 часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь была тихая, лунная. Я
посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось
на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое
одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
Одна старушка, каторжная, бывшая некоторое время моею прислугой, восторгалась моими чемоданами, книгами,
одеялом, и потому только, что всё это не сахалинское, а из нашей стороны; когда ко мне приходили в гости священники, она не шла под благословение и
смотрела на них с усмешкой, потому что
на Сахалине не могут быть настоящие священники.
Разговаривая, женщина поправила
одеяло на груди Егора, пристально осмотрела Николая, измерила глазами лекарство в пузырьке. Говорила она ровно, негромко, движения у нее были плавны, лицо бледное, темные брови почти сходились над переносьем. Ее лицо не нравилось матери — оно казалось надменным, а глаза
смотрели без улыбки, без блеска. И говорила она так, точно командовала.
Я
посмотрел на его уткнутую в подушку и закрытую до половины фланелевым
одеялом голову, и мне стало любовно жалко его, жалко за то, что он не знал и не разделял того счастья, которое я испытывал.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я
смотрел из-под
одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем;
на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою; с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались
на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время спадал с головы; старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Когда он воротился, то увидел, что труп хозяина накрыт с головой
одеялом, а Раиса осталась, как была, полуодетой, с голыми плечами; это тронуло его. Они, не торопясь, прибрали комнату, и Евсей чувствовал, что молчаливая возня ночью, в тесной комнате, крепко связывает его с женщиной, знающей страх. Он старался держаться ближе к ней, избегая
смотреть на труп хозяина.
Евсей немедленно сделал это. Окно выходило
на крышу соседнего дома.
На ней — трубы, четыре, все одинаковые.
Посмотрел на звёзды тоскливыми глазами робкого зверька, посаженного в клетку, но звёзды ничего не говорили его сердцу. Свалился
на сундук, закутался с головой
одеялом и крепко закрыл глаза. Стало душно, он высунул голову и, не открывая глаз, прислушался — в комнате хозяина раздался сухой, внятный голос...
Долинский тоже лег в постель, но как было еще довольно рано, то он не спал и просматривал новую книжку. Прошел час или два. Вдруг дверь из коридора очень тихо скрипнула и отворилась. Долинский опустил книгу
на одеяло и внимательно
посмотрел из-под ладони.
Евгений стоял в это время у постели, и Лиза
смотрела на него и одной из влажных рук, лежавших сверх
одеяла, поймала его руку и пожала. «Переноси ее для меня. Ведь она не помешает нам любить друг друга», говорил ее взгляд.
Не дожидаясь ответа, Карнаухов боязливо
посмотрел на входную дверь и с поспешностью нашалившего школьника нырнул под свое
одеяло. Такой маневр оказался нелишним, потому что дверь в контору приотворилась и в ней показалась усатая голова Феди. Убедившись, что барин спит, голова скрылась: Карнаухов действительно уже спал, как зарезанный.
— А вот, сударь, если вы так теперь, таким, примерно сказать, манером пошли, сударь, так вот вам понадобится там что покупать-с, — ну там простыни, подушки, перину, другую-с, двуспальную-с,
одеяло хорошее-с, — так вот здесь у соседки-с, внизу-с: мещанка, сударь, она; лисий салоп есть хороший; так можно его
посмотреть и купить, можно сейчас сходить посмотреть-с. Оно же вам надобно, сударь, теперь-с; хороший салоп-с, атласом крытый-с,
на лисьем меху-с…
И полуоткрытые глаза
смотрели не
на Ольгу Ивановну, а
на одеяло.
С полминуты Аксютка
посмотрела на Поликея,
на Акулину,
на детей, которые высунулись из-под
одеяла, схватила скорлупку ореха, валявшуюся
на печи, бросила в Анютку и, проговорив еще раз «сею минутою притить», как вихрь вылетела из комнаты, и маятники с обычною быстротой замотались поперек линии ее бега.
Ордынов вздрогнул. В дверях стоял Мурин. Он был едва закрыт меховым
одеялом, бледен, как смерть, и
смотрел на них почти обезумевшим взглядом. Катерина бледнела больше и больше и тоже
смотрела на него неподвижно, как будто очарованная.
Он
смотрел на нее, пока она управлялась с
одеялом, потом закрыл глаза и с детски-счастливым выражением
на измученном лице заснул.
Лишь только он остался один, как начал везде искать конопляное зернышко. Он долго шарил у себя в карманах, ползал по полу,
смотрел под кроватью, перебирал
одеяло, подушки, простыню — все напрасно! Нигде не было и следов любезного зернышка! Он старался вспомнить, где он мог его потерять, и наконец уверился, что выронил его как-нибудь накануне, играя
на дворе.
Сениста лежал
на спине, до подбородка укрытый серым больничным
одеялом, и упорно
смотрел на Сазонку; ему хотелось чтобы Сазонка подольше не уходил из больницы и чтобы своим ответным взглядом он еще раз подтвердил обещание не оставлять его в жертву одиночеству, болезни и страху.
Вдруг я увидел какую-то фигуру, приближающуюся ко мне быстрыми шагами, без головного убора, завернутую в
одеяло и с палкой в руках. Это был Гусев. Он остановился,
посмотрел на огонь и, протянув вперед руку, медленно сказал...
Я
посмотрела с минуту
на милое личико, казавшееся бледнее от неровного матового света рожков. Потом, зарывшись с головой под
одеяло, я заснула крепким и тяжелым сном.
Он не спал; подняв безволосые брови, он молча и пристально
смотрел на меня, изредка двигая по
одеялу худыми, как спички, ручонками.
Он торопливо вышел в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты
смотрели на блестящий паркет,
на большой черный рояль. Высокий подошел к двери налево и открыл ее. За ним оба другие пошли.
На потолке висел розовый фонарь. Девушка, с обнаженными руками и плечами, приподнявшись
на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась
одеялом. Из темноты соседней комнаты женский голос спросил...
Они расстроили меня, эти недовольные люди, но радость снова вернулась ко мне, когда мне стали приготовлять постель — настоящую постель,
на красивой кровати,
на кровати, которую я купил перед свадьбой, четыре года тому назад. Постлали чистую простыню, потом взбили подушки, завернули
одеяло — а я
смотрел на эту торжественную церемонию, и в глазах у меня стояли слезы от смеха.
В кресле, свесив голову
на грудь, спала ее мать — Елена Никифоровна Долгушина, закутанная по пояс во фланелевое
одеяло. Отекшее землистое лицо с перекошенным ртом и закрытыми глазами
смотрело глупо и мертвенно.
На голове надета была вязанная из серого пуха косынка. Обрюзглое и сырое тело чувствовалось сквозь шерстяной капот в цветах и ярких полосках по темному фону. Она сильно всхрапывала.
В убогой комнате сидела худая, изможденная швея, ковырявшая что-то иглою. Она уставилась в работу красными от бессонницы и труда глазами и от времени до времени
смотрела на лежавшую рядом
на убогой постели худенькую белокурую девочку. Девочка была бледная, с посиневшими губами, с широко раскрытыми глазами. Бедняжку била лихорадка, и она зябко куталась в голубое стеганое
одеяло, единственную роскошную вещь, находившуюся в комнате. Все остальное было ветхо, убого и говорило о страшной нужде.
Анна Михайловна старательно
смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то
на Пьера, то
на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала
на одеяло.