Он застал Плавина в новеньком, с иголочки, вицмундире, с крестом на шее, сидящего за средним столом; длинные бакенбарды его были расчесаны до
последнего волоска; на длинных пальцах были отпущены длинные ногти; часы с какой-то необыкновенной уж цепочкой и с какими-то необыкновенными прицепляемыми к ней брелоками.
Он носил парик, усы, бакенбарды и даже эспаньолку — все, до
последнего волоска, накладное и великолепного черного цвета; белился и румянился ежедневно.
Неточные совпадения
Леон Эмбо, французик небольшого роста с пушистыми, холеными усами, всегда щегольски одетый по
последней парижской моде. Он ежедневно подтягивал князю морщины, прилаживал паричок на совершенно лысую голову и подклеивал
волосок к
волоску, завивая колечком усики молодившегося старика.
Современное человечество переживает тяжелый кризис: все противоречия обострились до
последнего предела, и ожидание мировой социальной катастрофы на один лишь
волосок отделимо от ожидания катастрофы религиозной.
К-дин в течение всего
последнего года считался «висящим на
волоске», а так как, по живости характера, этому кадету было очень трудно воздерживаться от резвых и рискованных шалостей, то положение его представлялось очень опасным, и в заведении того только и ожидали, что вот-вот К-дин в чем-нибудь попадется, и тогда Ламновский с ним не поцеремонится и все его дроби приведет к одному знаменателю, «даст себя помнить на всю жизнь».
Платонов. Ну а вот я так не могу похвалиться этим. Я разошелся с ним, когда у меня не было еще ни
волоска на подбородке, а в
последние три года мы были настоящими врагами. Я его не уважал, он считал меня пустым человеком, и… оба мы были правы. Я не люблю этого человека! Не люблю за то, что он умер спокойно. Умер так, как умирают честные люди. Быть подлецом и в то же время не хотеть сознавать этого — страшная особенность русского негодяя!
Все виденное и передуманное в
последнее время вдруг встало предо мною, и я ужаснулся, до чего человек не защищен от случайностей, на каком тонком
волоске висит всегда его здоровье.
Эта дружба доживала свои
последние дни, вися на тонком
волоске, ежеминутно готовом оборваться; и восточный кузен очень чутко начинал это чувствовать, хотя все еще продолжал по-старому пользоваться карманом кузинки.
Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми до-нельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, — с свежим, вымытым и выбритым лицом и до
последней возможности блеска вычищенною аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и
волосок к
волоску лежала примоченная гривка, — все чувствовали, что совершается что-то нешуточное, значительное и торжественное.