Неточные совпадения
На другой день он получил от Алексея Александровича положительный отказ в разводе Анны и
понял, что решение это было основано на том, что̀ вчера сказал Француз в своем настоящем или притворном
сне.
Ее тревожит сновиденье.
Не зная, как его
понять,
Мечтанья страшного значенье
Татьяна хочет отыскать.
Татьяна в оглавленье кратком
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Еж, мрак, мосток, медведь, метель
И прочая. Ее сомнений
Мартын Задека не решит;
Но
сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том.
Чужие и свои победы,
Надежды, шалости, мечты.
Текут невинные беседы
С прикрасой легкой клеветы.
Потом, в отплату лепетанья,
Ее сердечного признанья
Умильно требуют оне.
Но Таня, точно как во
сне,
Их речи слышит без участья,
Не
понимает ничего,
И тайну сердца своего,
Заветный клад и слез и счастья,
Хранит безмолвно между тем
И им не делится ни с кем.
Сказать вам
сон:
поймете вы тогда.
— Что же, — сказала бабушка, —
сон твой хорош, — особенно если ты захочешь
понять его, как следует.
Я
понял, что все виденное мною происходило не наяву, а во
сне, и поспешил рассказать, о чем я плакал.
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог
понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к людям? Он не был мнительным, но иногда ему казалось, что в теле его работает острая кислота, нагревая мускулы, испаряя из них жизненную силу. Тяжелый туман наполнял голову, хотелось глубокого
сна, но мучила бессонница и тихое, злое кипение нервов. В памяти бессвязно возникали воспоминания о прожитом, знакомые лица, фразы.
— Я
понимаю: ты — умный, тебя раздражает, что я не умею рассказывать. Но — не могу я! Нет же таких слов! Мне теперь кажется, что я видела этот
сон не один раз, а — часто. Еще до рождения видела, — сказала она, уже улыбаясь. — Даже — до потопа!
Испуганный и как во
сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать. Клим побежал в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял, держась одной рукой за деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята в уровень головы, и, хотя Клим не видел в ней револьвера, но,
поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул...
— Во
сне сколько ни ешь — сыт не будешь, а ты — во
сне онучи жуешь. Какие мы хозяева на земле? Мой сын, студент второго курса, в хозяйстве
понимает больше нас. Теперь, брат, живут по жидовской науке политической экономии, ее даже девчонки учат. Продавай все и — едем! Там деньги сделать можно, а здесь — жиды, Варавки, черт знает что… Продавай…
Он не помнил, когда она ушла, уснул, точно убитый, и весь следующий день прожил, как во
сне, веря и не веря в то, что было. Он
понимал лишь одно: в эту ночь им пережито необыкновенное, неизведанное, но — не то, чего он ждал, и не так, как представлялось ему. Через несколько таких же бурных ночей он убедился в этом.
В
снах тоже появилась своя жизнь: они населились какими-то видениями, образами, с которыми она иногда говорила вслух… они что-то ей рассказывают, но так неясно, что она не
поймет, силится говорить с ними, спросить, и тоже говорит что-то непонятное. Только Катя скажет ей поутру, что она бредила.
— Я, друг мой, — рассказывает мне старушка, — уже решилась ему довериться… Что же делать: все равно ведь никто не берется, а он берется и твердо говорит: «Я вручу». Не гляди, пожалуйста, на меня так, глаза испытуючи. Я нимало не сумасшедшая, — а и сама ничего не
понимаю, но только имею к нему какое-то таинственное доверие в моем предчувствии, и
сны такие снились, что я решилась и увела его с собою.
В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул как будто всем им приснившийся, тяжелый полугодовой
сон, все вытерпенные ими муки… Никто не сказал ни слова. Ни Марфенька, ни муж ее не
поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.
После ужина мы все расположились на теплом кане. Дерсу стал рассказывать об одном из своих приключений. Около него сидели Чжан Бао и Чан Лин и внимательно слушали. По их коротким возгласам я
понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но
сон так овладел мною, что я совершенно не мог бороться с ним и уснул как убитый.
Осмотревшись, я
понял причину своих
снов. Обе собаки лежали у меня на ногах и смотрели на людей с таким видом, точно боялись, что их побьют. Я прогнал их. Они перебежали в другой угол палатки.
Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это сделалось, но, мало
понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий
сон моей души.
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь
сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог
понять.
— Наведи-ко ты, господи, добрый
сон на него, чтобы
понять ему, как надобно детей-то делить!
— Почему? Не знаешь почему? Он свет видал, свою матку помнит.
Понял ты: заснет ночью, она к нему во
сне и приходит… Только она старая теперь, а снится ему все молодая… А тебе снится ли?
Вы усмехаетесь нелепости вашего
сна и чувствуете в то же время, что в сплетении этих нелепостей заключается какая-то мысль, но мысль уже действительная, нечто принадлежащее к вашей настоящей жизни, нечто существующее и всегда существовавшее в вашем сердце; вам как будто было сказано вашим
сном что-то новое, пророческое, ожидаемое вами; впечатление ваше сильно, оно радостное или мучительное, но в чем оно заключается и что было сказано вам — всего этого вы не можете ни
понять, ни припомнить.
«Через что это государь огорчился? — думал Платов, — совсем того не
понимаю», — и в таком рассуждении он два раза вставал, крестился и водку пил, пока насильно на себя крепкий
сон навел.
Я иногда лежал в забытьи, в каком-то среднем состоянии между
сном и обмороком; пульс почти переставал биться, дыханье было так слабо, что прикладывали зеркало к губам моим, чтоб узнать, жив ли я; но я помню многое, что делали со мной в то время и что говорили около меня, предполагая, что я уже ничего не вижу, не слышу и не
понимаю, — что я умираю.
Я ничего не
понимала… c'etait un reve! [это был
сон! (франц.)]
Бедная, уничтоженная Аннинька сидела на полу в самом отчаянном виде и решительно не могла
понять, во
сне она или наяву.
Она долго сидела на грязном диванчике в уборной, плохо
понимая, что делается кругом, точно все это был какой-то
сон, тяжелый и мучительный.
— И вот, после этого
сна, утром мне захотелось вас видеть. Ужасно, ужасно захотелось. Если бы вы не пришли, я на знаю, что бы я сделала. Я бы, кажется, сама к вам прибежала. Потому-то я и просила вас прийти не раньше четырех. Я боялась за самое себя. Дорогой мой,
понимаете ли вы меня?
Затем, как во
сне, увидел он, еще не
понимая этого, что в глазах Шульговича попеременно отразились удивление, страх, тревога, жалость… Безумная, неизбежная волна, захватившая так грозно и так стихийно душу Ромашова, вдруг упала, растаяла, отхлынула далеко. Ромашов, точно просыпаясь, глубоко и сильно вздохнул. Все стало сразу простым и обыденным в его глазах. Шульгович суетливо показывал ему на стул и говорил с неожиданной грубоватой лаской...
—
Понимаете… точно
сон! — вымолвил он задавленным голосом.
Дремлю, да и вижу во
сне, что будто Игнатий докладывает о гостях, только не
поняла, о ком.
Gnadige Frau
поняла справедливость слов мужа и окончательно ушла в свою комнату, а Сверстов тотчас принялся писать предполагаемое им письмо, окончив которое он немедля же загасил свечку, хлобыснулся на свою постель и заснул крепчайшим
сном.
— Не я-с говорю это, я во
сне бы никогда не посмел подумать того, — отвечал ей немного уже опешивший Тулузов, — но это могут сказать другие, и, главное, может таким образом
понять правительство, которое зорко следит за подобными отношениями и обеспечивает крепостных людей от подобного самоуправства: сын этого Власия, как вы сами видели, не из смирных; грубиян и проходимец великий; он найдет себе заступу, и вам может угрожать опасность, что у вас отберут ваше имение в опеку.
Она видела, как Иудушка, покрякивая, встал с дивана, как он сгорбился, зашаркал ногами (он любил иногда притвориться немощным: ему казалось, что так почтеннее); она
понимала, что внезапное появление кровопивца на антресолях должно глубоко взволновать больного и, может быть, даже ускорить развязку; но после волнений этого дня на нее напала такая усталость, что она чувствовала себя точно во
сне.
Мне кажется, что здесь, на живой реке, я все знаю, мне все близко и все я могу
понять. А город, затопленный сзади меня, — дурной
сон, выдумка хозяина, такая же малопонятная, как сам он.
А третий: «С этим народом можно делать всё, что хочет власть, он же ничего не
понимает и, ничем не интересуясь, живёт, как во
сне, пьяный и ленивый».
«Вот — опять ушёл человек неизвестно куда, — медленно складывалась печальная и досадная мысль. — Он — ушёл, а я остался, и снова будто во
сне видел его. Ничего невозможно
понять!»
— Здесь нет секрета, — ответила Биче, подумав. — Мы путаемся, но договоримся. Этот корабль наш, он принадлежал моему отцу. Гез присвоил его мошеннической проделкой. Да, что-то есть в нашей встрече, как во
сне, хотя я и не могу
понять! Дело в том, что я в Гель-Гью только затем, чтобы заставить Геза вернуть нам «Бегущую». Вот почему я сразу назвала себя, когда вы упомянули о Гезе. Я его жду и думала получить сведения.
И когда он
понял всю даль между ним и горами и небом, всю громадность гор, и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак,
сон.
Настала ночь; ему очень хотелось плакать, но не было слез; минутами
сон смыкал его глаза, но он тотчас просыпался, облитый холодным потом; ему снился Бельтов, ведущий за руку Любовь Александровну, с своим взглядом любви; и она идет, и он
понимает, что это навсегда, — потом опять Бельтов, и она улыбается ему, и все так страшно; он встал.
— А независимость Сербии? Зверства турок? Первые добровольцы? И теперь не
понимаешь? Ха-ха!.. Так я тебе скажу: это мое спасение, мой последний ход… Ты видишь, вон там сидит на скамейке дама и злится, а человек, на которого она злится, возьмет да и уйдет добровольцем освобождать братьев славян от турецкого зверства. Ведь это, голубчик, целая идеища… Я даже во
сне вижу этих турок. Во мне просыпается наша славянская стихийная тяга на Восток…
Вся жизнь есть
сон: проснешься, тогда
поймешь, зачем все это путается».
Но если он
Вас любит, если в вас потерянный свой
сонОн отыскал — и за улыбку вашу, слово,
Не пожалеет ничего земного!
Но если сами вы когда-нибудь
Ему решились намекнуть
О будущем блаженстве — если сами
Не узнаны, под маскою, его
Ласкали вы любви словами…
О! но
поймите же.
Как только Давыдка опомнился от
сна и стал
понимать, что перед ним стоит барин, он сложил руки под живот, опустил голову, склонив ее немного на бок, и не двигался ни одним членом.
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно смотрели за кусками хлеба, которые он совал кривою, темной лапой в свой беззубый рот; вскоре он
понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до вечера, он сидел на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя на светлое море, где растаяла его жизнь, на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как
сон.
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким
сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая
понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
Были ли мы развращены до мозга костей или просто жили, как во
сне, ничего не
понимая и ни в чем не отдавая себе отчета?
Илья стоял на морозе у запертой двери и тупо смотрел на неё, не
понимая, дурной ли
сон ему снится или всё это наяву?
— Голубые
сны вижу я…
Понимаешь — всё будто голубое… Не только небо, а и земля, и деревья, и цветы, и травы — всё! Тишина такая… Как будто и нет ничего, до того всё недвижимо… и всё голубое. Идёшь будто куда-то, без усталости идёшь, далеко, без конца… И невозможно
понять — есть ты или нет? Очень легко… Голубые
сны — это перед смертью.
Крик его, как плетью, ударил толпу. Она глухо заворчала и отхлынула прочь. Кузнец поднялся на ноги, шагнул к мёртвой жене, но круто повернулся назад и — огромный, прямой — ушёл в кузню. Все видели, что, войдя туда, он сел на наковальню, схватил руками голову, точно она вдруг нестерпимо заболела у него, и начал качаться вперёд и назад. Илье стало жалко кузнеца; он ушёл прочь от кузницы и, как во
сне, стал ходить по двору от одной кучки людей к другой, слушая говор, но ничего не
понимая.
— Правду говорить — не всякому дано! — сурово и поучительно заговорил Яков Тарасович, подняв руку кверху. — Ежели ты чувствовал — это пустяки! И корова чувствует, когда ей хвост ломают. А ты —
пойми! Всё
пойми! И врага
пойми… Ты догадайся, о чем он во
сне думает, тогда и валяй!