Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что
религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог
понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
— О, да, конечно, но… — и, смутившись, Степан Аркадьич замолчал. Он
понял, что дело шло о
религии.
— Люди могут быть укрощены только
религией, — говорил Муромский, стуча одним указательным пальцем о другой, пальцы были тонкие, неровные и желтые, точно корни петрушки. — Под укрощением я
понимаю организацию людей для борьбы с их же эгоизмом. На войне человек перестает быть эгоистом…
— А ты — что же, думаешь, что
религия — дело чахоточных? Плохо думаешь. Именно здоровая плоть требует святости. Греки отлично
понимали это.
— Лидия изучает историю
религии, а зачем ей нужно это — я не
поняла. Живет монахиней, одиноко, ходит в оперу, в концерты.
— Даже. И преступно искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы в жизни, но не чувствуется ею в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна. Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем
религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не
понимает латинского и церковнославянского языка. Искусство должно говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
К
религии он относился так же отрицательно, как и к существующему экономическому устройству.
Поняв нелепость веры, в которой он вырос, и с усилием и сначала страхом, а потом с восторгом освободившись от нее, он, как бы в возмездие за тот обман, в котором держали его и его предков, не уставал ядовито и озлобленно смеяться над попами и над религиозными догматами.
Но это значение уже, так сказать, мистическое, которое я не
понимаю умом, а могу принять лишь верой, или, вернее сказать, на веру, подобно многому другому, чего не
понимаю, но чему
религия повелевает мне, однако же, верить.
Попавшись невзначай с оргий в тюрьму, Соколовский превосходно себя вел, он вырос в остроге. Аудитор комиссии, педант, пиетист, сыщик, похудевший, поседевший в зависти, стяжании и ябедах спросил Соколовского, не смея из преданности к престолу и
религии понимать грамматического смысла последних двух стихов...
Добрые люди
поняли, что очистительное крещение плоти есть отходная христианства;
религия жизни шла на смену
религии смерти,
религия красоты — на смену
религии бичевания и худобы от поста и молитвы.
Я
понимаю, что религиозность самая горячая может быть доступна не только начетчикам и богословам, но и людям, не имеющим ясного понятия о значении слова «
религия».
Это есть вопрос о том, можно ли
понимать христианство как
религию страха и запугивания.
Он
понимал, что
религия прогресса не рассматривает никого и ничего, никакой момент как самоценность.
И до сих пор мир не
понимает, почему Христос не пришел в силе и славе, почему не явил Своей божественной мощи, почему так бессильна
религия Христа в истории, почему христианство получает удар за ударом и не удается, не устраивает этого мира.
Я очень хорошо
понимаю, что разум есть одна из важнейших способностей души и что, действительно, для него есть предел, до которого он может дойти; но вот тут-то, где он останавливается, и начинает, как я думаю, работать другая способность нашей души — это фантазия, которая произвела и искусства все и все
религии и которая, я убежден, играла большую роль в признании вероятности существования Америки и подсказала многое к открытию солнечной системы.
Не имей я в душе твердой
религии, я, конечно бы, опять решилась на самоубийство, потому что явно выхожу отцеубийцей; но тут именно взглянула на это, как на новое для себя испытание, и решилась отречься от мира, ходить за отцом — и он, сокровище мое, кажется,
понимал это: никому не позволял, кроме меня, лекарства ему подавать, белье переменять…
— То есть в том смысле, что чем хуже, тем лучше, я
понимаю,
понимаю, Варвара Петровна. Это вроде как в
религии: чем хуже человеку жить или чем забитее или беднее весь народ, тем упрямее мечтает он о вознаграждении в раю, а если при этом хлопочет еще сто тысяч священников, разжигая мечту и на ней спекулируя, то… я
понимаю вас, Варвара Петровна, будьте покойны.
— Далее этой черты ум ничего не
понимает, и тут уж действуют наши чувства и воображение, и из них проистекли пророчества, все
религии, все искусства, да, я думаю, и все евангельские истины: тут уж наитие бога происходит!
Проговорив это, Вибель взглянул на Аггея Никитича, как бы желая изведать,
понимает ли неофит [Неофит — новообращенный в какую-либо
религию (греч.).], что ему говорится, и, убедившись, что тот
понимает, продолжал с еще большим одушевлением...
Но теперь не в этом дело, a вы
понимаете, мы с этого попа Туберкулова начнем свою тактику, которая в развитии своем докажет его вредность, и вредность вообще подобных независимых людей в духовенстве; а в окончательном выводе явится логическое заключение о том, что
религия может быть допускаема только как одна из форм администрации.
Я ожидал, что вольнодумные писатели посмотрят на Xриста не только как на установителя
религии поклонения и личного спасения (как его
понимают церковники), а, выражаясь их языком, и как на реформатора, разрушающего старые и дающего новые основы жизни, реформа которого не совершилась еще, а продолжается и до сих пор.
Для того, чтобы ясно было, как невозможно при таком взгляде
понять христианское учение, необходимо составить себе понятие о том месте, которое в действительности занимали и занимают
религии вообще и, в частности, христианская в жизни человечества, и о том значении, которое приписывается им наукой.
— Все это не наше дело, и я совершенно не
понимаю, что вы разумеете под оригинальным выражением «верует в обезьяну». По моему мнению, не следовало бы обогащать историю
религий вновь изобретаемыми культами. Относительно же нанесенного вам оскорбления вам следовало бы привлечь его к суду. А самое лучшее было бы для вас — оставить нашу гимназию. Это был бы наилучший исход и для вас лично, и для гимназии.
В амбаре, несмотря на сложность дела и на громадный оборот, бухгалтера не было, и из книг, которые вел конторщик, ничего нельзя было
понять. Каждый день приходили в амбар комиссионеры, немцы и англичане, с которыми приказчики говорили о политике и
религии; приходил спившийся дворянин, больной жалкий человек, который переводил в конторе иностранную корреспонденцию; приказчики называли его фитюлькой и поили его чаем с солью. И в общем вся эта торговля представлялась Лаптеву каким-то большим чудачеством.
Иных отношений к
религии не
понимали.
— Подите вы с вашими протестантами! — воскликнула Елена. — Чтобы совсем не было
религии —
понимаете?..
В нем слишком много было рефлексии; он слишком много знал
религий и
понимал их суть!..
Грацианов думает, что погибнут, а вслед за ним так же думают: Осьмушников, Колупаев, Разуваев. Все они, вместе взятые, не
понимают, что значат слова: государство, общество,
религия, но трепетать готовы. И вот они бродят около меня, кивают на меня головами, шепчутся и только что не в глаза мне говорят: «Уйди!»
— Ах, как я это
понимаю, ma tante! как я это
понимаю! С тех пор, как я лишилась моего сокровища, я вся преобразилась! La religion! mais savez-vous, ma tante, qu'il y a des moments, ou j'ai envie d'avoir des ailes!
Религия! а знаете ли, тетя, бывают мгновения, когда мне хочется иметь крылья! И если б у меня не было моего другого сокровища, моего «куколки»…
Издание этой книги сопровождалось появлением множества других произведений Овэна, рассуждавших о различных предметах — о
религии, о браке, о личной собственности, о народном воспитании, о занятиях работников; за этими произведениями, если их хорошо
поймут, признано будет великое значение не только для Англии, но и для всего остального мира.
Он улыбнулся и вдруг дернул за золотистый шнурок зеленую занавесь, а за тою занавесью у него сидит в кресле его жена англичанка и пред свечою на длинных спицах вязанье делает. Она была прекрасная барыня, благоуветливая, и хотя не много по-нашему говорила, но все
понимала, и, верно, хотелось ей наш разговор с ее мужем о
религии слышать.
Говорили также, что эту поездку в монастырь Модест Алексеич, как человек с правилами, затеял, собственно, для того, чтобы дать
понять своей молодой жене, что и в браке он отдает первое место
религии и нравственности.
Дело в том, что наука строится по известным заданиям, она ставит себе лишь определенные проблемы, а соответственно сосредоточивает и свое внимание лишь на известных явлениях, отметая другие (напр., очевидно, что вся религиозно-историческая наука при ее основоположном и методическом рационализме строится на принципиальном отрицании чуда, и поэтому все элементы чудесного в
религии, без которых, быть может, нельзя и
понять последнюю, она относит к области легенд и сказок).
Таинство представляет собой столь же необходимый и даже, можно сказать, гносеологически неустранимый атрибут
религии, как и молитва; поэтому, помимо их религиозного постижения, следует
понять и этот их гносеологический смысл.
Понять это не трудно: ведь неоплатоники боролись за безнадежное дело, —
религия язычества уже была сокрушена крестом, и попытки ее спасти, как бы они ни были философски гениальны, все же являлись порождением духовной реакции и обречены были на неудачу.
Эту универсальную природу
религии часто не
понимают социологи, которые полагают, что человечество социализируется политическим, правовым, хозяйственным общением, и не замечают при этом, что ранее, чем возникают все эти частные соединения, для того чтобы они стали возможны, человечество уже должно быть скреплено и цементировано
религией, и если народность есть естественная основа государства и хозяйства, то самая народность есть прежде всего именно вера.
Она стоит ниже язычества, как и вообще ниже
религии, и ей надо предварительно научиться еще многому, чтобы
понимать душу язычества.
Но они, познав Бога, не прославили Его как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих… заменили истину ложью и служили твари вместо Творца» (1:21-5).] (
понимая под ним «естественные»
религии, т. е. все, кроме иудео-христианства), обе же задачи одновременно разрешаются в откровенной
религии Ветхого и Нового Завета.
Нельзя не признать, что учение Шлейермахера носит явные черты двойственности, которая позволяет его истолковывать и как философа субъективизма в
религии (как и мы
понимаем его здесь вслед за Гегелем) [Бывает, что «я» находит в субъективности и индивидуальности собственного миросозерцания свое наивысшее тщеславие — свою
религию», — писал о Ф. Шлейермахере Гегель в «Лекциях по истории философии» (Гегель. Соч. М.; Л., 1935.
Поэтому христианство никак нельзя, под предлогом «панхристизма», превращать в принципиальный и решительный имманентизм и антрополарию, фактически
понимая его как углубленное и очищенное язычество (хотя оно включает в себя и последнее, как подчиненную и частную истину, и даже раскрывает относительную его правду); но одинаково нельзя его
понимать и по типу ветхозаветного трансцендентизма, как
религию закона, обязательного лишь своей трансцендентной санкцией [Реакционную реставрацию этого трансцендентизма мы имеем в Исламе, в этом главный его пафос, существенно антихристианский.
Он
понимал даже больше: что
религия, может быть, как раз противоположна
религиям.
— Дай мне договорить: ты не права; христианская
религия не кладет никаких границ великодушию. Конечно, есть чувства… есть вещи… которыми возмущается натура и… я
понимаю твои затруднения! Но
пойми же меня: разве бы ты не рвалась к Подозерову, если б он был в несчастии, в горе, в болезни?
Если это называется искусство, то какой же ты, Вандергуд, осел! Конечно, ты культурен, ты почтительно смотрел на искусство, но как на чужую
религию и
понимал в ней не больше, чем тот осел, на котором мессия вступал в Иерусалим. А вдруг пожар? Вчера эта мысль весь день тревожила меня, и я пошел с нею к Магнусу. Но он слишком занят чем-то другим и долго не
понимал меня.
Религия это всегда лучше
понимала, чем философия и наука.
Он истолковывает, в каком смысле нужно
понимать, что
религия есть частное дело.
Понимая всю условность этой терминологии, можно было бы сказать, что
религия «демократична», она для всех, мистика же «аристократична», она лишь для немногих.
— Какие там вопросы! Такая коммунистка, что просто замечательно. Сколько просветила темных людей! Я и сама темная была, как двенадцать часов осенью. А она мне раскрыла глаза, сагитировала, как помогать нашему государству. Другие, бывают, в партию идут, чтобы пролезть, в глазах у них только одно выдвижение. А она вроде Ленина. Все так хорошо объясняет, — все
поймешь: и о рабочей власти, и о
религии.
Религия, здравый смысл человечества, науки права и сама история одинаково
понимают это отношение между необходимостью и свободой.
Ах, мой друг,
религия, и только одна
религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна
религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может
понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других — призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим.