Неточные совпадения
Даже в моей первой книге о «Москве и москвичах» я ни разу и нигде
словом не обмолвился и никогда бы не вспомнил ни их, ни ту обстановку, в которой жили банщики, если бы один
добрый человек меня носом не ткнул, как говорится, и не напомнил мне одно
слово, слышанное мною где-то в глухой деревушке не то бывшего Зарайского, не то бывшего Коломенского уезда;
помню одно лишь, что деревня была вблизи Оки, куда я часто в восьмидесятых годах ездил на охоту.
— Да ведь я тебе
добра желаю, пень ты березовый! Вот ужо
помянешь меня
добрым словом.
Сел я, закрыл глаза — вот этак, и думаю: те, которые будут жить через сто — двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем дорогу,
помянут ли нас
добрым словом?
А, так вот ты какой! Теперь я тебя понимаю. Наконец-то я вижу, что ты за человек. Бесчестный, низкий…
Помнишь, ты пришел и солгал мне, что ты меня любишь… Я поверила и оставила отца, мать, веру и пошла за тобою… Ты лгал мне о правде, о
добре, о своих честных планах, я верила каждому
слову…
Приехавший вместе с нею дядя не переменил для молодой жены своих привычек. Сказавши несколько
слов с моей матерью, он тут же в гостиной задремал на кресле.
Помню, что через год после этого на мезонине Добро-Водского дома, я заглядывал в люльку моей кузины Любиньки, а через год или два родилась ее сестра Анюта, Мужского потомства у дяди Ивана Неофитовича не было.
Родители ее принадлежали и к старому и к новому веку; прежние понятия, полузабытые, полустертые новыми впечатлениями жизни петербургской, влиянием общества, в котором Николай Петрович по чину своему должен был находиться, проявлялись только в минуты досады, или во время спора; они казались ему сильнейшими аргументами, ибо он
помнил их грозное действие на собственный ум, во дни его молодости; Катерина Ивановна была дама не глупая, по
словам чиновников, служивших в канцелярии ее мужа; женщина хитрая и лукавая, во мнении других старух;
добрая, доверчивая и слепая маменька для бальной молодежи… истинного ее характера я еще не разгадал; описывая, я только буду стараться соединить и выразить вместе все три вышесказанные мнения… и если выдет портрет похож, то обещаюсь идти пешком в Невский монастырь — слушать певчих!..
Недавно (17 ноября 1858 года) угасла его жизнь, полная смелых предприятий и великодушных пожертвований на пользу человечества, и никто, даже из врагов его идей, не отказался
помянуть его
добрым словом.
Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.
Я во грехах своих покаюсь вам.
Грехи мои великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но спас меня Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним, московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают,
помянули —
Молитвою, винцом иль
добрым словом.
За всё время, как Николай
помнит себя, он не слыхал ни одного искренно
доброго слова об отце. Если отец помрёт — после него останется много долгов, надо будет собирать их, и Николай знал, что это ещё больше восстановит против него людей, хотя — долги платить надо.
Ну, а там уж что, чего мне ждать, умер бы покойно; по крайности бы знал, что есть кому душу
помянуть,
добрым словом вспомнить.
— Соблюли себя, значит, как следует, милый баринок, — говорил значительно подвыпивший Михаила Бастрюков, обращаясь к Ашанину. — Нельзя, «голубь» просил… Небось,
помнил всякий и пил с рассудком… Даже и Захарыч может лыко вязать… То-то оно и есть, Владимир Миколаич,
добрым словом всего достигнешь… А ежели, примерно сказать, страхом… все бы перепились, как последние свиньи… Но только, я вам доложу, эта самая арака ничего не стоит против нашей водки…
— Захотел бы, так не минуту сыскал бы, а час и другой… — молвила Татьяна Андревна. — Нет, ты за него не заступайся. Одно ему от нас всех: «Забудь наше
добро, да не делай нам худа». И за то спасибо скажем. Ну, будет! — утоля воркотней расходившееся сердце, промолвила Татьяна Андревна. — Перестанем про него
поминать… Господь с ним!.. Был у нас Петр Степаныч да сплыл, значит, и делу аминь… Вот и все, вот и последнее мое
слово.
Лежа в соседней каюте, Патап Максимыч от
слова до
слова слышал
слова Алексея. «Вот, — думает он, — хотя после и дрянным человеком вышел, а все-таки старого
добра не забыл. А небойсь,
словом даже не
помянул, как я к его Марье Гавриловне приходил самую малую отсрочку просить по данному векселю. А
добро помнит. Хоть и совсем человек испортился, а все-таки
помнит».
— Риск пустой, — сказал Усатин, подбадривая его своими маслянистыми глазками. — А вы мне покажете, Теркин, что
добро помните… И я вам даю
слово — в одну неделю уладить ваше дело по уплате за пароход… на самых льготных для вас условиях.
— Ахти! — воскликнул третий. — Это, братцы,
помяните мое
слово, не к
добру.
Старики до сих пор
добрым словом его
поминают.
— Я очень хорошо знаю, что такое здесь твой дядя, но также хорошо знаю, что такое здесь я. Ты же здесь только младший конторщик, на эту должность я тебя сюда принял. Советую тебе это
помнить. Я говорю теперь тебе это
добром, а при следующем лишнем
слове, сказанном тобою Танюше, ты соберешь свои манатки и отправишься восвояси в К.
— Да к тому же этот самый рыжий дьявол Малюта, —
помяни мое
слово, не к
добру зачастил он к нам, — на княжну свои глазища бесстыжие пялит, индо за нее страшно становится, как стоит она перед ним, голубка чистая, от страха даже в лице меняясь… — заметил, кроме того, Яков Потапович.
— Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он
добрый. Богом взысканный, он мне, благодетель, 10 рублей дал, я
помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша, юродивый — истинно божий человек, зиму и лето босо́й ходит. Что ходить, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех
слов простилась с угодниками и пошла…
— А ты, Скобелев, вперед не заскакивай… Завтра спозаранку, прежде чем на муку свою идти, редьки скобленой поешь, сколько влезет, да еще полстолько… Понял? Да луковицу старую пополам разрежь и под мышками себе натри до невозможности. Вот как вспотеешь, не то что барыни, мухи на паркет попадают. Чу, идет… Пострадай уж, сынок, сегодня, а завтра
помянешь ты меня, старуху,
добрым словом.