Неточные совпадения
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные
полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и
горизонт без конца…
Вот он сверкает вдали и темною
полосою отделился от
горизонта.
Самгин вышел на крыльцо, оглянулся, прислушался, — пустынно и тихо, только где-то во дворе колют дрова. День уже догорал, в небе расположились
полосы красных облаков, точно гигантская лестница от
горизонта к зениту. Это напоминало безлюдную площадь и фигуру Дьякона, в красных лохмотьях крови на мостовой вокруг него.
Масса земли, не то синей, не то серой, местами лежала горбатой кучкой, местами
полосой тянулась по
горизонту.
На
горизонте, со стороны Лалетинских вод, медленно ползло грозовое облачко, и можно было рассмотреть косую
полосу дождя, которая орошала нивы; другая сторона неба была залита ослепительным солнечным светом, — глазам было больно смотреть.
Погода все эти дни стояла хмурая; несколько раз начинал моросить дождь; отдаленные горы были задернуты не то туманом, не то какою-то мглою. По небу, покрытому тучами, на восточном
горизонте протянулись светлые
полосы, и это давало надежду, что погода разгуляется.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном
горизонте темной
полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
С вершины перевала нам открылся великолепный вид на реку Улахе. Солнце только что скрылось за
горизонтом. Кучевые облака на небе и дальние горы приняли неясно-пурпуровую окраску. Справа от дороги светлой
полосой змеилась река. Вдали виднелись какие-то фанзы. Дым от них не подымался кверху, а стлался по земле и казался неподвижным. В стороне виднелось небольшое озерко. Около него мы стали биваком.
Тетушка задержала нас до пятого часа. Напрасно отпрашивалась матушка, ссылаясь, что лошади давно уже стоят у крыльца; напрасно указывала она на черную
полосу, выглянувшую на краю
горизонта и обещавшую черную тучу прямо навстречу нам. Анфиса Порфирьевна упорно стояла на своем. После обеда, который подавался чрезвычайно медлительно, последовал кофей; потом надо было по-родственному побеседовать — наелись, напились, да сейчас уж и ехать! — потом посидеть на дорожку, потом Богу помолиться, перецеловаться…
Наконец наступила счастливая минута, когда и я покидал тихий городок, оставшийся позади в своей лощине. А передо мной расстилалась далекая лента шоссе, и на
горизонте клубились неясные очертания:
полосы лесов, новые дороги, дальние города, неведомая новая жизнь…
Часам к десяти они ушли далеко. Лес остался синей
полосой на
горизонте. Кругом была степь, и впереди слышался звон разогреваемой солнцем проволоки на шоссе, пересекавшем пыльный шлях. Слепцы вышли на него и повернули вправо, когда сзади послышался топот лошадей и сухой стук кованых колес по щебню. Слепцы выстроились у края дороги. Опять зажужжало деревянное колесо по струнам, и старческий голос затянул...
Солнце, еще не скрытое облаками, ярко освещает ее мрачную фигуру и серые
полосы, которые от нее идут до самого
горизонта.
А на самом верху, сквозь густую чащу верхушек и дальних стволов, над ровной, высокой чертой
горизонта рдела узкая
полоса зари — не красного и не багрового цвета, а темно-пурпурного, необычайного, похожего на угасающий уголь или на пламя, преломленное сквозь густое красное вино.
Над
горизонтом моря, по которому дымилась
полоса черного дыма какого-то парохода, ползли длинные белые облака, обещая ветер.
Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки не было видно берега, и оттого ощущение бесконечности и величия морского простора еще больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми гладкими
полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на
горизонте.
Был знойный летний день 1892 года. В высокой синева тянулись причудливые клочья рыхлого белого тумана. В зените они неизменно замедляли ход и тихо таяли, как бы умирая от знойной истомы в раскаленном воздухе. Между тем кругом над чертой
горизонта толпились, громоздясь друг на друга, кудрявые облака, а кое-где пали как будто синие
полосы отдаленных дождей. Но они стояли недолго, сквозили, исчезали, чтобы пасть где-нибудь в другом месте и так же быстро исчезнуть…
Рассвет быстро яснел, и пока солнце умывалось в тумане за дымящимся бором, золотые стрелы его лучей уже остро вытягивались на
горизонте. Легкий туман всполохнулся над рекой и пополз вверх по скалистому берегу; под мостом он клубится и липнет около черных и мокрых свай. Из-под этого тумана синеет бакша и виднеется белая
полоса шоссе. На всем еще лежат тени полусвета, и нигде, ни внутри домов, ни на площадях и улицах, не заметно никаких признаков пробуждения.
На юго-восток от него раскинулась обширная равнина, вся покрытая нивами, на
горизонте переходящими в синие
полосы еще уцелевших лесов.
Бледная
полоса света, показавшаяся на востоке, окрасилась пурпуром и обняла весь
горизонт; зарево росло и разливалось по небу.
Тучи быстро неслись теперь к западу, укладывались темно-сизыми слоями и медленно потом опускались к
горизонту, который замыкался косыми
полосами ливней.
Темно-синяя
полоса, висевшая неподвижно уже несколько суток сряду над
горизонтом, предвещала, в совокупности с такими же верными признаками, надолго установившееся тепло.
Такая заря горела, когда Ида взяла с этажерки свою библию. Одна самая нижняя
полоса уже вдвигалась в янтарный фон по красной черте
горизонта. Эта
полоса была похожа цветом на
полосу докрасна накаленного чугуна. Через несколько минут она должна была остывать, синеть и, наконец, сравняться с темным фоном самого неба.
…Впереди лодки, далеко на
горизонте, из черной воды моря поднялся огромный огненно-голубой меч, поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам в небе и лег на грудь моря широкой, голубой
полосой.
Белый господский дом и церковь, расположенные на горе, вдруг ярко засияли посреди темных, покрытых еще густою тенью дерев и избушек; в свою очередь сверкнуло за ними дальнее озеро; с каждою минутой выскакивали из мрака новые предметы: то ветряная мельница с быстро вращающимися крыльями, то клочок озими, который как бы мгновенно загорался; правда, слева все еще клубились сизые хребты туч и местами косая
полоса ливня сливала сумрачное небо с отдаленным
горизонтом; но вот и там мало-помалу начало светлеть…
Солнце висело под самым
горизонтом, и красноватые лучи заката врывались сквозь щели дырявой крыши пыльными
полосами.
Когда надоедало ходить, я останавливался в кабинете у окна и, глядя через свой широкий двор, через пруд и голый молодой березняк, и через большое поле, покрытое недавно выпавшим, тающим снегом, я видел на
горизонте на холме кучу бурых изб, от которых по белому полю спускалась вниз неправильной
полосой черная грязная дорога.
Барак стоял далеко за городом, среди длинной, зелёной равнины, с одной стороны ограниченной тёмной
полосой леса, с другой — линией городских зданий; на севере поле уходило вдаль и там, зелёное, сливалось с мутно-голубым
горизонтом; на юге его обрезывал крутой обрыв к реке, а по обрыву шёл тракт и стояли на равном расстоянии друг от друга старые, ветвистые деревья.
Небо было ясное, чистое, нежно-голубого цвета. Легкие белые облака, освещенные с одной стороны розовым блеском, лениво плыли в прозрачной вышине. Восток алел и пламенел, отливая в иных местах перламутром и серебром. Из-за
горизонта, точно гигантские растопыренные пальцы, тянулись вверх по небу золотые
полосы от лучей еще не взошедшего солнца.
Но жена не слышит, подавленная сном. Не дождавшись её ответа, Тихон Павлович встал, оделся и, сопровождаемый её храпом, вышел из комнаты на крыльцо, постоял на нём с минуту и отправился в сад. Уже светало. Восток бледнел, алая
полоса зари лежала на краю сизой тучи, неподвижно застывшей на
горизонте. Клёны и липы тихонько качали вершинами; роса падала невидимыми глазом каплями; где-то далеко трещал коростель, а за прудом в роще грустно посвистывал скворец. Свежо… И скворцу, должно быть, холодно…
За пологим, ровным берегом видно было отсюда огромное белое поле; в конце его, на самом
горизонте, тянулась темная
полоса дальнего леса.
Только далеко на
горизонте, в том месте, где зашло солнце, небо еще рдело багровыми
полосами, точно оно было вымазано широкими ударами огромной кисти, омоченной в кровь.
На небе, побледневшем от солнечного жара и света, не было ни одной тучки, но на пыльном
горизонте, как раз над сизой и зубчатой
полосой дальнего леса, кое-где протянулись тонкие белые облачка, отливавшие по краям, как мазки расплавленного металла.
Солнце только что выплыло из-за
горизонта, переливавшего золотисто-пурпурными цветами, и, ослепительное, медленно поднималось по голубому небосклону, то прячась в белоснежных перистых, быстро несущихся облаках, то снова показываясь из-за них и заливая блеском
полосу моря, на котором сверкали зайчики. Ветер заметно стихал, и скоро на обоих спутниках-корветах, почти одновременно, поставили топселя и лиселя с одной стороны.
Солнце быстро катилось к закату и скоро зажгло пылающим заревом далекий
горизонт, расцвечивая небо волшебными переливами всевозможных красок и цветов, то ярких, то нежных, и заливая блеском пурпура и золота и
полосу океана и обнаженные верхушки вулканических гор высокого зеленеющего острова, резко очерченного в прозрачной ясности воздуха.
Снег все становился белее и ярче, так что ломило глаза, глядя на него. Оранжевые, красноватые
полосы выше и выше, ярче и ярче расходились вверх по небу; даже красный круг солнца завиднелся на
горизонте сквозь сизые тучи; лазурь стала блестящее и темнее. По дороге около станицы след был ясный, отчетливый, желтоватый, кой-где были ухабы; в морозном, сжатом воздухе чувствительна была какая-то приятная легкость и прохлада.
Проехав еще несколько времени, я увидел, как мне показалось, далеко, на самом
горизонте, черную длинную двигавшуюся
полосу; но через минуту мне уже ясно стало, что это был тот же самый обоз, который мы обгоняли. Точно так же снег засыпал скрипучие колеса, из которых некоторые не вертелись даже; точно так же люди все спали под рогожами; и так же передовая пегая лошадь, раздувая ноздри, обнюхивала дорогу и настороживала уши.
Ножка тоже стала сокращаться и вся ушла в светлую полоску на
горизонте и затем вместе с нею яркой
полосой, все разрастаясь вширь, побежало по воде к нам навстречу.
Поглядели, как на
горизонте огромным факелом вздымался огонь, переходя в огненно-светящийся дым, как
полоса этого дыма, все чернея, уходила над крышами и садами вдаль.
Черная
полоса на
горизонте становилась все явственнее, и вскоре можно было разглядеть молы и другие высокие постройки одесского порта.
Вот показалась темная
полоса, и над ней переливается золотистая поверхность; еще далее, и для Вани закрылся румяный
горизонт — он ничего не видит, кроме стены высокой жатвы.
Три совершенно разные картины открывались перед взором из этих окон, прорезанных в толстых стенах и образующих как бы еще три маленьких комнатки, каждая глубиною в два аршина. С одной стороны темный лес тянулся, теряясь на краю
горизонта, целое море зелени, колеблемое порывами ветра; с другой — поля, луга и длинная серебристая
полоса реки; наконец, посредине, на довольно значительном расстоянии, мелькали церковь и избы села Покровского.
На
горизонте виднелась черная
полоса — это был русский берег. Сердце его томительно сжалось, его охватило гнетущее чувство страха неизвестности.
Гудки смолкли один за другим. Затих благовест. Только бесчисленные жаворонки звенели и заливались в ярком небе, и казалось, что это звенит само небо, — звенит однообразно, назойливо… Да и в небе ли это звенит? Не звенит ли кровь в разгоряченной голове?.. Ковыль волновался и сверкал под солнцем, как маленькие клубы белоснежного пара. По степи шныряли юркие рыжие овражки. Из рудничних труб лениво валил дым и длинными, мутными
полосами тянулся по
горизонту.
Только что солнце показалось на чистой
полосе из-под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, — и всё затихло. Солнце вышло совсем, показалось на
горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Всё засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.