Неточные совпадения
— Это, однако же, ужасно, твое
положение! — воскликнул я… и, не зная, что прибавить, спросил: — А что же
Поляков Василий? — Очень глуп был этот вопрос.
Вообще
поляков, сосланных на житье, не теснят, но материальное
положение ужасно для тех, которые не имеют состояния. Правительство дает неимущим по 15 рублей ассигнациями в месяц; из этих денег следует платить за квартиру, одеваться, есть и отапливаться. В довольно больших городах, в Казани, Тобольске, можно было что-нибудь выработать уроками, концертами, играя на балах, рисуя портреты, заводя танцклассы. В Перми и Вятке не было и этих средств, И несмотря на то, у русских они не просили ничего.
В городе Дубно нашей губернии был убит уездный судья. Это был
поляк, принявший православие, человек от природы желчный и злой.
Положение меж двух огней озлобило его еще больше, и его имя приобрело мрачную известность. Однажды, когда он возвращался из суда,
поляк Бобрик окликнул его сзади. Судья оглянулся, и в то же мгновение Бобрик свалил его ударом палки с наконечником в виде топорика.
Поляк, не отвечая ни слова, принялся есть, а Юрий, не переменяя
положения, продолжал его потчевать. Бедный пан спешил глотать целыми кусками, давился. Несколько раз принимался он просить помилования; но Юрий оставался непреклонным, и умоляющий взор
поляка встречал всякий раз роковое дуло пистолета, взведенный курок и грозный взгляд, в котором он ясно читал свой смертный приговор.
— Вот эта ж самая служба родине, — заговорил он немножко нараспев и вкрадчивым голосом, — я думаю, и нуждалась бы, чтобы вы не расходились с князем: он — человек богатый ж и влиятельный, и добрый! Мы ж
поляки, по нашему несчастному политическому
положению, не должны ничем пренебрегать, и нам извинительны все средства, даже обман, кокетство и лукавство женщин…
— Мы ж,
поляки, часто, по нашему политическому
положению, интересуемся и спрашиваем друг друга о самых, казалось бы, ненужных и посторонних нам людях и вещах.
«Да, как
поляк, я не имел права полюбить русскую женщину. Какое жестокое, ужасное
положение!.. Будь проклята и эта пламенная, историческая вражда, и то, чтó породило ее! Благодаря ей, вся моя личная жизнь (да и одна ли моя только!) построена на фальши, на противоестественном умерщвлении в себе самых лучших, самых святых и заветных чувств во имя одной идеи.
Радзивил увидел, что предприятие его рушилось, и стал придумывать средства, как бы выйти из комического
положения, в которое он поставил себя перед всею Европой, а особенно перед
поляками.
Но она не знала того, что
поляки, доставлявшие ей сведения о
положении России, скрывали
положение своего отечества, находившегося еще более в бедственном состоянии, чем Россия.
Ему поручено было собрать нужные сведения о
положении дел и испросить у султана фирман на поездку Радзивила с
поляками и французами в Турцию.
Я еще застал нескольких студентов-поляков, которые были как бы на
положении ссыльных. Те были куда развитее нас в этом смысле, но им следовало „держать ухо востро“ более, чем кому-либо.
Поляк первый обнаружил к нему самое большее и даже трогательное участие. Забывая свое уединенное и вполне невыгодное, нерасполагающее
положение, он с выражением какого-то заразительного ужаса закричал...
Поляки возликовали, и вместо того, чтобы действовать с удвоенной энергией, они возложили все свои надежды на Турцию, больше прежнего стали держаться выжидательного
положения и вели войну вяло. Наступило нечто в роде затишья, очень выгодного для русских по малочисленности их сил.
Ротный командир, как это часто бывает, испытывал антипатию к подсудимому, усиленную еще догадкой о ненависти к себе этого человека за то, что офицер был
поляк, ненавидел своего подчиненного и, пользуясь своим
положением, находил удовольствие быть всегда недовольным всем, что бы ни делал писарь, и заставлял его переделывать по нескольку раз то, что писарь считал безукоризненно хорошо сделанным.
Писарь же, с своей стороны, ненавидел ротного и за то, что он
поляк, и за то, что он оскорблял его, не признавая за ним знания его писарского дела, и, главное, за его спокойствие и за неприступность его
положения.
Николай Павлович требовал, чтобы разжалованные
поляки не только несли всю тяжесть суровой солдатской жизни, но и терпели все те унижения, которым подвергались в это время рядовые солдаты; но большинство тех простых людей, которые должны были исполнять эти его распоряжения, понимали всю тяжесть
положения этих разжалованных и, несмотря на опасность неисполнения его воли, где могли, не исполняли ее.
Да и мало ли что могло быть! Могло быть и то, что вместо нашего банкирского дома, который крепок, как стена, и выдержит всякую войну, я мог бы служить в каком-нибудь жиденьком дельце, которое сейчас уже рухнуло бы, как рухнули многие… вот и остался бы я на улице с моей Лидочкой, выигрышным билетом и пятью сотнями рублей из сберегательной кассы — тоже
положение! А мог бы быть
поляком из Калища, или евреем, и тоже бы лежал сейчас во рву, как падаль, или болтался на веревке! У всякого своя судьба.