Неточные совпадения
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату,
положила ему руку на руку и что-то оживленно
начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
— Я
полагаю… —
начала было Дарья Александровна, но в это время Васенька Весловский, наладив коба на галоп с правой ноги, грузно шлепаясь в своей коротенькой жакетке о замшу дамского седла, прогалопировал мимо них.
— Нисколько, — сказал он, — позволь. Ты не можешь видеть своего положения, как я. Позволь мне сказать откровенно свое мнение. — Опять он осторожно улыбнулся своею миндальною улыбкой. — Я
начну сначала: ты вышла замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или не зная любви. Это была ошибка,
положим.
— Я не переставая думаю о том же. И вот что я
начал писать,
полагая, что я лучше скажу письменно и что мое присутствие раздражает ее, — сказал он, подавая письмо.
Так как смолоду у него была способность к живописи и так как он, нe зная, куда тратить свои деньги,
начал собирать гравюры, он остановился на живописи, стал заниматься ею и в нее
положил тот незанятый запас желаний, который требовал удовлетворения.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности.
Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и
начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
— Да ведь соболезнование в карман не
положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует, а как
начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!
Поверяя богу в теплой молитве свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она
клала себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська
начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
—
Положим, Лужин теперь не захотел, —
начал он, не взглядывая на Соню. — Ну а если б он захотел или как-нибудь в расчеты входило, ведь он бы упрятал вас в острог-то, не случись тут меня да Лебезятникова. А?
— Вот ваше письмо, —
начала она,
положив его на стол. — Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Вы слишком ясно намекаете, вы не смеете теперь отговариваться. Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и не верю ей ни в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение. Я знаю историю и как и отчего она выдумалась. У вас не может быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам не верю! Не верю!..
В молодой и горячей голове Разумихина твердо укрепился проект
положить в будущие три-четыре года, по возможности, хоть
начало будущего состояния, скопить хоть несколько денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и капиталов мало; там поселиться в том самом городе, где будет Родя, и… всем вместе
начать новую жизнь.
Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием,
положил перед собою на стол и
начал свое письмо.
— Отчего не упоминать? Но я
полагаю, что вы и тут придаете слишком большое значение мгновенному впечатлению. Я
начинаю подозревать, что вы склонны к преувеличению.
— Итак, вы
полагаете, —
начал он…
Она замолчала, взяв со стола книгу, небрежно перелистывая ее и нахмурясь, как бы решая что-то. Самгин подождал ее речей и
начал рассказывать об Инокове, о двух последних встречах с ним, — рассказывал и думал: как отнесется она?
Положив книгу на колено себе, она выслушала молча, поглядывая в окно, за плечо Самгина, а когда он кончил, сказала вполголоса...
— Разумеется, — ворчливо сказал Варавка и,
положив руку на плечо Клима, раскачивая его,
начал убеждать...
Варавка вытащил бороду из-под салфетки,
положил ее на ладонь, полюбовался ею и снова
начал есть, не прерывая своих жалоб.
Ведь мое сердце
начало биться давно:
положим, билось фальшиво, невпопад, но это самое научило меня различать его правильное биение от случайного.
Захар
начал шарить в карманах, вынул полтинник, гривенник и
положил на стол.
Но глубоко и тяжело завален
клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в
начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…
Он видел, что собирается гроза, и
начал метаться в беспокойстве, не зная, чем отвратить ее! Он поджимал под себя ноги и
клал церемонно шляпу на колени или вдруг вскакивал, подходил к окну и высовывался из него почти до колен.
После каждого выстрела он прислушивался несколько минут, потом шел по тропинке, приглядываясь к кустам, по-видимому ожидая Веру. И когда ожидания его не сбывались, он возвращался в беседку и
начинал ходить под «чертову музыку», опять бросался на скамью, впуская пальцы в волосы, или ложился на одну из скамей,
кладя по-американски ноги на стол.
Он молчал, она подала ему чашку и подвинула хлеб. А сама
начала ложечкой пить кофе,
кладя иногда на ложку маленькие кусочки мякиша.
— Ну,
положим, я… люблю, — понизив еще голос,
начала она.
— Послушайте, cousin… —
начала она и остановилась на минуту, затрудняясь, по-видимому, продолжать, —
положим, если б… enfin si c’etait vrai [словом, если б это была правда (фр.).] — это быть не может, — скороговоркой, будто в скобках, прибавила она, — но что… вам… за дело после того, как…
Одним словом, я
положил обдумать Ламберта прежде всего, когда решусь
начать думать.
— А я все ждала, что поумнеешь. Я выглядела вас всего с самого
начала, Аркадий Макарович, и как выглядела, то и стала так думать: «Ведь он придет же, ведь уж наверно кончит тем, что придет», — ну, и
положила вам лучше эту честь самому предоставить, чтоб вы первый-то сделали шаг: «Нет, думаю, походи-ка теперь за мной!»
Напротив, Стебельков выпучил глаза, выгнулся вперед и
начал вслушиваться в их разговор,
полагая, вероятно, что это и вежливо и любезно.
Уединение — главное: я ужасно не любил до самой последней минуты никаких сношений и ассоциаций с людьми; говоря вообще,
начать «идею» я непременно
положил один, это sine qua.
Положим, что я употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, — и к тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с
начала мира: «Если высшее существо, — говорю ему, — есть, и существует персонально, а не в виде разлитого там духа какого-то по творению, в виде жидкости, что ли (потому что это еще труднее понять), — то где же он живет?» Друг мой, c'etait bête, [Это было глупо (франц.).] без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся.
Некоторые, сидя,
клали голову на столик, а цирюльник, обрив, преприлежно
начинал поколачивать потом еще по спине, долго и часто, этих сибаритов.
Гости
начали с этого и до супу уничтожили все сладкие пирожки и конфекты,
полагая, что если поставлено, то медлить нечего.
Потом стало ворочать его то в одну, то в другую сторону с такой быстротой, что в тридцать минут, по словам рапорта, было сделано им сорок два оборота! Наконец
начало бить фрегат, по причине переменной прибыли и убыли воды, об дно, о свои якоря и
класть то на один, то на другой бок. И когда во второй раз
положило — он оставался в этом положении с минуту…
На одном берегу собралось множество народа; некоторые просили знаками наших пристать, показывая какую-то бумагу, и когда они пристали, то корейцы бумаги не дали, а привели одного мужчину,
положили его на землю и
начали бить какой-то палкой в виде лопатки.
Она бросалась на гроб, обнимала его руками,
клала на него голову, на минуту умолкала, потом со стоном
начинала опять свою плачевную песнь.
«
Положите метку, — сказал дедушка, — когда назад пойдем, так я вам и скажу, где кончится канал и где
начало океана…
«Помилуйте! —
начали потом пугать меня за обедом у начальника порта, где собиралось человек пятнадцать за столом, — в качках возят старух или дам». Не знаю, какое различие
полагал собеседник между дамой и старухой. «А старика можно?» — спросил я. «Можно», — говорят. «Ну так я поеду в качке».
Когда ему предоставлено было слово, он медленно встал, обнаружив всю свою грациозную фигуру в шитом мундире, и,
положив обе руки на конторку, слегка склонив голову, оглядел залу, избегая взглядом подсудимых, и
начал...
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…»
начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов
положил неконченное письмо в карман и, расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
— Видно, у них всё так, — сказала корчемница и, вглядевшись в голову девочки,
положила чулок подле себя, притянула к себе девочку между ног и
начала быстрыми пальцами искать ей в голове. — «Зачем вином торгуешь?» А чем же детей кормить? — говорила она, продолжая свое привычное дело.
Все лежали, некоторые захрапели, только старушка, всегда долго молившаяся, всё еще
клала поклоны перед иконой, а дочь дьячка, как только надзирательница ушла, встала и опять
начала ходить взад и вперед по камере.
— Год на год не приходится, Сергей Александрыч. А среднее надо
класть тысяч сто… Вот в третьем году адвоката Пикулькина тысяч на сорок обыграли, в прошлом году нотариуса Калошина на двадцать да банковского бухгалтера Воблина на тридцать. Нынче, сударь, Пареный большую силу забирать
начал: в шестидесяти тысячах ходит. Ждут к рождеству Шелехова — большое у них золото идет, сказывают, а там наши на Ирбитскую ярмарку тронутся.
Я понимаю, что всякое новое дело, особенно в области практических интересов, должно пройти через целый ряд препятствий и даже неудач, но великое дело —
положить именно
начало.
— Брат, — дрожащим голосом
начал опять Алеша, — я сказал тебе это потому, что ты моему слову поверишь, я знаю это. Я тебе на всю жизнь это слово сказал: не ты! Слышишь, на всю жизнь. И это Бог
положил мне на душу тебе это сказать, хотя бы ты с сего часа навсегда возненавидел меня…
«Там новые люди, — решил ты еще прошлою весной, сюда собираясь, — они
полагают разрушить все и
начать с антропофагии.
— А как бы я не ввязался-с? Да я и не ввязывался вовсе, если хотите знать в полной точности-с. Я с самого
начала все молчал, возражать не смея, а они сами определили мне своим слугой Личардой при них состоять. Только и знают с тех пор одно слово: «Убью тебя, шельму, если пропустишь!» Наверно
полагаю, сударь, что со мной завтра длинная падучая приключится.
Начали третью партию, мало-помалу разговор о Мите затих; но, докончив третью партию, Петр Ильич больше играть не пожелал,
положил кий и, не поужинав, как собирался, вышел из трактира.
— Ничего, ничего, капитан! Сейчас мы
кладем огонь поближе, — сказал он и
начал искать топор.
Вечером солон убил белку. Он снял с нее шкурку, затем насадил ее на вертел и стал жарить, для чего палочку воткнул в землю около огня. Потом он взял беличий желудок и
положил его на угли. Когда он зарумянился, солон с аппетитом стал есть его содержимое. Стрелки
начали плеваться, но это мало смущало солона. Он сказал, что белка — животное чистое, что она ест только орехи да грибки, и предлагал отведать этого лакомого блюда. Все отказались…
Я
начал подшучивать над своим приятелем, а Дерсу сел на землю,
положил ружье на колени и задумался.