Неточные совпадения
— Это такое важное дело, Марья Егоровна, — подумавши, с достоинством сказала Татьяна Марковна, потупив глаза в
пол, — что вдруг
решить я ничего не могу. Надо подумать и поговорить тоже с Марфенькой. Хотя девочки мои из повиновения моего не выходят, но все я принуждать их не могу…
«Тушины — наша истинная „партия действия“, наше прочное „будущее“, которое выступит в данный момент, особенно когда все это, — оглядываясь кругом на
поля, на дальние деревни,
решал Райский, — когда все это будет свободно, когда все миражи, лень и баловство исчезнут, уступив место настоящему «делу», множеству «дела» у всех, — когда с миражами исчезнут и добровольные «мученики», тогда явятся, на смену им, «работники», «Тушины» на всей лестнице общества…»
«Нужна деятельность», —
решил он, — и за неимением «дела» бросался в «миражи»: ездил с бабушкой на сенокос, в овсы, ходил по
полям, посещал с Марфенькой деревню, вникал в нужды мужиков и развлекался также: был за Волгой, в Колчине, у матери Викентьева, ездил с Марком удить рыбу, оба поругались опять и надоели один другому, ходил на охоту — и в самом деле развлекся.
— Сбросил, должно быть, надо на
полу искать, —
решил кто-то.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как
решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на
полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на
поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики
решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
Дело пошло в сенат. Сенат
решил, к общему удивлению, довольно близко к здравому смыслу. Наломанный камень оставить помещику, считая ему его в вознаграждение за помятые
поля. Деньги, истраченные казной на ломку и работу, до ста тысяч ассигнациями, взыскать с подписавших контракт о работах. Подписавшиеся были: князь Голицын, Филарет и Кушников. Разумеется — крик, шум. Дело довели до государя.
Мальчика
решили вывести в
поле, на берег ближней реки.
Юлия была уж взволнована ожиданием. Она стояла у окна, и нетерпение ее возрастало с каждой минутой. Она ощипывала китайскую розу и с досадой бросала листья на
пол, а сердце так и замирало: это был момент муки. Она мысленно играла в вопрос и ответ: придет или не придет? вся сила ее соображения была устремлена на то, чтоб
решить эту мудреную задачу. Если соображения говорили утвердительно, она улыбалась, если нет — бледнела.
Я стоял около окна, в которое утреннее солнце сквозь двойные рамы бросало пыльные лучи на
пол моей невыносимо надоевшей мне классной комнаты, и
решал на черной доске какое-то длинное алгебраическое уравнение.
Накануне народного праздника вечером, усталый от дневной корреспондентской работы, я прямо из редакции «Русских ведомостей»
решил поехать в скаковой павильон на Ходынку и осмотреть оттуда картину
поля, куда с полудня шел уже народ.
«Аще, — подумал он, — целому стаду, идущу одесную, единая овца идет ошую, пастырь ту овцу изъемлет из стада и закланию предает!» Так подумал Иоанн и
решил в сердце своем участь Серебряного. Казнь ему была назначена на следующий день; но он велел снять с него цепи и послал ему вина и пищи от своего стола. Между тем, чтобы разогнать впечатления, возбужденные в нем внутреннею борьбою, впечатления непривычные, от которых ему было неловко, он вздумал проехаться в чистом
поле и приказал большую птичью охоту.
Понимая, что он не шутит, я
решил украсть деньги, чтобы разделаться с ним. По утрам, когда я чистил платье хозяина, в карманах его брюк звенели монеты, иногда они выскакивали из кармана и катились по
полу, однажды какая-то провалилась в щель под лестницу, в дровяник; я позабыл сказать об этом и вспомнил лишь через несколько дней, найдя двугривенный в дровах. Когда я отдал его хозяину, жена сказала ему...
— Хозяйка, — сказал он, бросая на
пол связку хвороста, старых ветвей и засохнувшего камыша, — на вот тебе топлива: берегом идучи, подобрал. Ну-ткась, вы, много ли дела наделали? Я чай, все более языком выплетали… Покажь: ну нет, ладно, поплавки знатные и неводок, того, годен теперь стал… Маловато только что-то сработали… Утро, кажись, не один час: можно бы и весь невод
решить… То-то, по-вашему: день рассвел — встал да поел, день прошел — спать пошел… Эх, вы!
Кроме того, княгиня посягнула для «нелюбимой дочери» на свою собственную часть: чтобы соединить выделяемые ей
поля, бабушка
решила просить собственного выдела, с тем чтоб при новой нарезке соединить интервалы дочерних
полей на счет своей вдовьей части.
Под Троицын день Лиза
решила, что надо сделать хорошую очистку дома, которой не делали со Святой, и позвала в помощь прислуге двух поденных баб, чтоб вымыть
полы, окна и выбить мебель и ковры и надеть чехлы.
В моем желанье тайный гнев я чую,
Мой замысел безжалостен и зол,
На власть ее теперь я негодую,
Как негодует раненый орел,
Когда
полет влачить он должен низко,
И не
решу, что мне волнует кровь:
Любовь ли здесь так к ненависти близко
Иль ненависть похожа на любовь?
Изувеченная боярыня
решила сама себе помогать: она прежде всего приподняла с
полу свои руки и хотела на них опереться, но вывернутые в суставах руки ей не повиновались.
Ватерлоо
решило на первый случай, кому владеть
полем: Наполеону-классику или романтикам — Веллингтону и Блюхеру.
Уж близко роковое
поле.
Кому-то пасть
решит судьба?
Вдруг им послышалась стрельба;
И каждый миг всё боле, боле,
И пушки голос громовой
Раздался скоро за горой.
И вспыхнул князь, махнул рукою:
«Вперед! — воскликнул он, — за мною!»
Сказал и бросил повода.
Нет! так прекрасен никогда
Он не казался! повелитель,
Герой по взорам и речам,
Летел к опасным он врагам,
Летел, как ангел-истребитель;
И в этот миг, скажи, Селим,
Кто б не последовал за ним?
Дьякон Тарас, всегда тяготевший к лесам и лугам, предложил бывшим людям идти в
поле, в один овраг и там, на лоне природы, распить водку Вавилова. Но ротмистр и все остальные единодушно обругали и дьякона и природу,
решив пить у себя на дворе.
Он помнит Глафиру, окруженную каким-то чехом, двумя южными славянами с греческим типом и двумя пожилыми русскими дамами с седыми пуклями; он помнит все эти лица и помнит, что прежде чем он
решил себе, чему приписать их присутствие в помещении Бодростиной, она, не дав ему вымолвить слова и не допустив его поставить на
пол его бедный саквояж, сказала...
Он убедился наконец что во дворце, где кишели интриги и было так много конкурентов, ему не найти желаемой грандиозной фортуны и
решил искать ее на
поле битвы.
Свадьбе положено быть не прежде, как суд божий
решит участь Хабара на
поле.
На самом же деле Ахенский конгресс не
решил ни одного из вопросов, волновавших тогда Европу. Вражда между Пруссией и Австрией не ослабевала, и обе державы только выжидали случая померить свои силы на
поле битвы. Это было, скорее, перемирие, чем что-либо другое. Верный преданиям Петра Великого и своего недруга Остермана, Бестужев с самого начала царствования Елизаветы Петровны держался, как мы знаем, союза с Австрией.
— Янтарный, да не такой! Который не бьется — не пять, а пятьдесят, может, стоить. Да ты попробуй об
пол ударить, — поглядев,
решило начальство и отошло.
Готовясь на
поле, Хабар желал примириться со всеми, кого обидел, разумеется, кроме Мамона, с которым спор должен был
решить суд божий.
Один раз в таком состоянии он
решил лишить себя жизни. В камере был душник, на котором можно было утвердить веревку с петлею и, став на койку, повеситься. Но не было веревки. Он стал разрывать простыню на узкие полосы, но полос этих оказалось мало. Тогда он
решил заморить себя голодом и не ел два дня, но на третий день ослабел, и припадок галлюцинаций повторился с ним с особенной силой. Когда принесли ему пищу, он лежал на
полу без чувств, с открытыми глазами.
И когда увидел Павла, соскочившего с велосипеда, веселого, живого, еще полного чистых запахов
полей, по которым он носился, — он еще раз
решил, что это не Павел сделал, и обрадовался.
Наступающий праздник требовал от него чего-нибудь праздничного, и завтра, в сочельник, капитан
решил устроить у себя пирушку, по количеству напитков, очевидно, не предназначенную для женского
пола.
Ответа не было, но кукла снова медленно сползла на
пол, и вся фигура девочки, ее узенькие и круглые плечики, завиточки русых волос на затылке выразили колебание; и я уже протянул руки, когда где-то через комнату послышался громкий смех самого Нордена. Я оставил девочку и быстро вышел,
решив как можно скорее объясниться с Норденом и уехать.