Неточные совпадения
Избранная Вронским роль с переездом в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами, первое время он был спокоен. Он писал под руководством итальянского
профессора живописи этюды с натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь в последнее время так прельстила Вронского, что он даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски, что очень
шло к нему.
Слава Банькевича распространилась далеко за пределы Гарного Луга, и
к нему, как
к профессору этого дела, приезжали за советом все окрестные сутяги.
— Отстрадал, наконец, четыре года. Вот, думаю, теперь вышел кандидатом, дорога всюду открыта… Но… чтоб успевать в жизни, видно, надобно не кандидатство, а искательство и подличанье, на которое,
к несчастью, я не способен. Моих же товарищей, идиотов почти,
послали и за границу и понаделили бог знает чем, потому что они забегали
к профессорам с заднего крыльца и целовали ручки у их супруг, немецких кухарок; а мне выпало на долю это смотрительство, в котором я окончательно должен погрязнуть и задохнуться.
К А.В. Насонову
шли все охотно. Музыкальным отделом заведовал старый
профессор Московской консерватории, композитор А.И. Дюбюк, выпускавший ежемесячным бесплатным приложением музыкальные пьесы.
Но, кроме этой, оказались и другие причины отказа от места воспитателя: его соблазняла гремевшая в то время
слава одного незабвенного
профессора, и он, в свою очередь, полетел на кафедру,
к которой готовился, чтобы испробовать и свои орлиные крылья.
— Я на этом деле — генерал; я в Москву
к Троице ездил на словесное прение с ядовитыми учеными никонианами, попами и светскими; я, малый, даже с
профессорами беседы водил, да! Одного попа до того загонял словесным-то бичом, что у него ажио кровь носом
пошла, — вот как!
Вдруг в один вечер собралось
к Григорью Иванычу много гостей: двое новых приезжих
профессоров, правитель канцелярии попечителя Петр Иваныч Соколов и все старшие учителя гимназии, кроме Яковкина; собрались довольно поздно, так что я ложился уже спать; гости были веселы и шумны; я долго не мог заснуть и слышал все их громкие разговоры и взаимные поздравления: дело
шло о новом университете и о назначении в адъюнкты и профессоры гимназических учителей.
— Боже мой! Ведь даже нельзя представить себе всех последствий… —
Профессор с презрением ткнул левую калошу, которая раздражала его, не желая налезать на правую, и
пошел к выходу в одной калоше. Тут же он потерял носовой платок и вышел, хлопнув тяжелою дверью. На крыльце он долго искал в карманах спичек, хлопая себя по бокам, не нашел и тронулся по улице с незажженной папиросой во рту.
Ни одного человека ученый не встретил до самого храма. Там
профессор, задрав голову, приковался
к золотому
шлему. Солнце сладостно лизало его с одной стороны.
И Анна Сергеевна стала приезжать
к нему в Москву. Раз в два-три месяца она уезжала из С. и говорила мужу, что едет посоветоваться с
профессором насчет своей женской болезни, — и муж верил и не верил. Приехав в Москву, она останавливалась в «Славянском базаре» и тотчас же
посылала к Гурову человека в красной шапке. Гуров ходил
к ней, и никто в Москве не знал об этом.
Как на эшафот,
пошел я на прием
к нашему профессору-хирургу.
Я
пошел к профессору-терапевту. Не высказывая своих подозрений, я просто рассказал ему все, что со мною делается. По мере того как я говорил,
профессор все больше хмурился.
Профессор поморщился и
пошел обратно
к себе в кабинет. Вошел с террасы Дмитрий.
В Петербурге я не оставался равнодушным ко всему тому, что там исполнялось в течение сезона. Но, повторяю, тогдашние любители не
шли дальше виртуозности игры и пения арий и романсов. Число тех, кто изучал теорию музыки, должно было сводиться
к ничтожной кучке. Да я и не помню имени ни одного известного
профессора"генерал-баса", как тогда называли теорию музыки.
Все они могли иметь честные идеи, изящные вкусы, здравые понятия, симпатичные стремления; но они все были продукты старого быта, с привычкой мужчин их эпохи-и помещиков, и военных, и сановников, и чиновников, и артистов, и даже
профессоров —
к «скоромным» речам. У французских писателей до сих пор — как только дойдут до десерта и ликеров — сейчас начнутся разговоры о женщинах и
пойдут эротические и прямо «похабные» словца и анекдоты.
Закрытие университета подняло сочувствие
к нему всего города. На Невском в залах Думы открылись целые курсы с самыми популярными
профессорами. Начались, тогда еще совсем внове, и литературные вечера в публичных залах. В зале Пассажа, где и раньше уже состоялся знаменитый диспут Погодина с Костомаровым, читались лекции; а потом
пошло увлечение любительскими спектаклями, в которых и я принимал участие.
Папа очень сочувственно относился
к моему намерению. С радостью говорил, как мне будет полезна для занятий химией домашняя его лаборатория, как я смогу работать на каникулах под его руководством в Туле, сколько он мне сможет доставлять больных для наблюдения. Он надеялся, что я
пойду по научной дороге, стану
профессором.
К писательским моим попыткам он был глубоко равнодушен и смотрел на них как на занятие пустяковое.
Телеграммы
шли все самые противоречивые: одна — за мир, другая — за войну. Окончательное заседание постоянно отсрочивалось. Вдруг приносилась весть: «Мир заключен!» Оказывалось, неправда. Наконец, полетели черные, зловещие телеграммы: Витте не соглашается ни на какие уступки, ему уже взято место на пароходе, консультант
профессор Мартенс упаковывает свои чемоданы… Прошел слух, что командующие армиями съехались
к Линевичу на военный совет, что на днях готовится наступление.
В псаломщики меня не примут, в монахи
идти не хочется, потому что чувствую приверженность
к общественной жизни; чтоб сделаться доктором или
профессором, нужно учиться, а чтоб быть актером Александрийского театра, ничего этого не надо и достаточно уметь только читать.
— Да, мой друг, я все мои гроши кладу в это… У нас ведь в России разные
профессора толкуют тоже об искусстве, распинаются за него,
посылает их казна на свой счет в Италию, а зайди ты
к ним в квартиру, и увидишь, что они живут коллежскими асессорами. У них на стенах суздальские литографии!..
Постоянно болела голова. И работоспособность падала. Мутная вялость была в мозгах и неповоротливость. Исанка
пошла на прием
к их профессору-невропатологу. Вышла от него потрясенная. Села на скамейку в аллее Девичьего Поля.