Неточные совпадения
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать
к баракам. От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок.
Подходя к конюшне, он встретился с белоногим
рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Остались сидеть только шахматисты, все остальное офицерство, человек шесть, постепенно
подходило к столу, становясь по другую сторону его против Тагильского, рядом с толстяком. Самгин заметил, что все они смотрят на Тагильского хмуро, сердито, лишь один равнодушно ковыряет зубочисткой в зубах.
Рыжий офицер стоял рядом с Тагильским, на полкорпуса возвышаясь над ним… Он что-то сказал — Тагильский ответил громко...
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и
подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта —
рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он думал не лестно для нее.
— Мы знакомы, — сказал Самгин,
подходя к Томилину, — не вставая, облизывая губы, Степан Томилин поднял на Самгина
рыжие зрачки, медленно и важно поднял руку и недоверчиво спросил...
Сухо рассказывая ей, Самгин видел, что теперь, когда на ней простенькое темное платье, а ее лицо, обрызганное веснушками, не накрашено и
рыжие волосы заплетены в косу, — она кажется моложе и милее, хотя очень напоминает горничную. Она убежала, не дослушав его, унося с собою чашку чая и бутылку вина. Самгин
подошел к окну; еще можно было различить, что в небе громоздятся синеватые облака, но на улице было уже темно.
— Значит — ложная тревога, — сказал Макаров,
подходя к Самгину и глядя на часы в руке. — Мне пора на работу, до свидания! На днях зайду еще. Слушай, — продолжал он, понизив голос, — обрати внимание на
рыжего мальчишку — удивительно интересен!
В это время
рыжая женщина, запустив обе покрытые веснушками руки в свои спутанные густые
рыжие волосы и скребя ногтями голову,
подошла к пившим вино аристократкам.
Купец вручил приказчику небольшую пачку бумаги, поклонился, тряхнул головой, взял свою шляпу двумя пальчиками, передернул плечами, придал своему стану волнообразное движение и вышел, прилично поскрипывая сапожками. Николай Еремеич
подошел к стене и, сколько я мог заметить, начал разбирать бумаги, врученные купцом. Из двери высунулась
рыжая голова с густыми бакенбардами.
С утра до вечера он, в
рыжей кожаной куртке, в серых клетчатых штанах, весь измазанный какими-то красками, неприятно пахучий, встрепанный и неловкий, плавил свинец, паял какие-то медные штучки, что-то взвешивал на маленьких весах, мычал, обжигал пальцы и торопливо дул на них,
подходил, спотыкаясь,
к чертежам на стене и, протерев очки, нюхал чертежи, почти касаясь бумаги тонким и прямым, странно белым носом.
Подходя к самому монастырю, путники наши действительно увидели очень много монахов в поле; некоторые из них в рубашках, а другие в худеньких черных подрясниках — пахали; двое севцов сеяло, а
рыжий монах, в клобуке и подряснике поновее, должно быть, казначей, стоял у телеги с семянами.
Но
к ним уже
подходили, пробираясь сквозь толпу, Венсан с огненно-рыжей ирландкой, мисс Дэлли.
Никита Романович
подошел прямо
к рыжему песеннику.
Тут он заметил Серебряного, узнал его и хотел
к нему
подойти. Но
рыжий песенник схватил его за ворот.
— Атаман! — шепнул,
подходя к нему, тот самый
рыжий песенник, который остановил его утром, — часового-то я зарезал! Давай проворней ключи, отопрем тюрьму, да и прощай; пойду на пожар грабить с ребятами! А где Коршун?
После обеда, когда в гостиной обносили кофе, князь особенно ласков был со всеми и,
подойдя к генералу с
рыжими щетинистыми усами, старался показать ему, что он не заметил его неловкости.
Остриженные в кружок темно-русые волосы казались почти черными от противоположности с белизною лица, цветущего юностью и здоровьем; отвага и добродушие блистали в больших голубых глазах его; а улыбка, с которою он повторил свое приветствие,
подойдя к столу, выражала такое радушие, что все проезжие, не исключая
рыжего земского, привстав, сказали в один голос: «Милости просим, господин честной, милости просим!» — и даже молчаливый незнакомец отодвинулся
к окну и предложил ему занять почетное место под образами.
Дверь на блоке завизжала, и на пороге показался невысокий молодой еврей,
рыжий, с большим птичьим носом и с плешью среди жестких, кудрявых волос; одет он был в короткий, очень поношенный пиджак, с закругленными фалдами и с короткими рукавами, и в короткие триковые брючки, отчего сам казался коротким и кургузым, как ощипанная птица. Это был Соломон, брат Мойсея Мойсеича. Он молча, не здороваясь, а только как-то странно улыбаясь,
подошел к бричке.
Когда учитель, человек с лысой головой и отвислой нижней губой, позвал: «Смолин, Африкан!» —
рыжий мальчик, не торопясь, поднялся на ноги,
подошел к учителю, спокойно уставился в лицо ему и, выслушав задачу, стал тщательно выписывать мелом на доске большие круглые цифры.
— Савоська обнаковенно пирует, — говорил
рыжий пристанский мужик в кожаных вачегах, — а ты его погляди, когда он в работе… Супротив него, кажись, ни единому сплавщику не сплыть; чистенько плавает. И народ не томит напрасной работой, а ежели слово сказал — шабаш, как ножом отрезал. Под бойцами ни единой барки не убил… Другой и хороший сплавщик, а как
к бойцу барка
подходит — в ем уж духу и не стало. Как петух, кричит-кричит, руками махает, а, глядишь, барка блина и съела о боец.
Через минуту вошел небольшого роста мужчина с огромными
рыжими бакенбардами, в губернском мундире военного покроя, подпоясанный широкой портупеею,
к которой прицеплена была сабля с серебряным темляком. Не кланяясь никому, он
подошел прямо
к хозяину и сказал...
Лица их были пасмурны, омрачены обманутой надеждой;
рыжий Петруха, избитый, полуживой, остался на дворе; он, охая и стоная, лежал на земле; мать содрогаясь
подошла к нему, но в глазах ее сияла какая-то высокая, неизъяснимая радость: он не высказал, не выдал своей тайны душегубцам.
Покуда Борис Петрович переодевался в смурый кафтан и обвязывал запачканные онучи вокруг ног своих, солдатка
подошла к дверям овина, махнула рукой, явился малый лет 17-и глупой наружности, с
рыжими волосами, но складом и ростом богатырь… он шел за матерью, которая шептала ему что-то на ухо; почесывая затылок и кивая головой, он зевал беспощадно и только по временам отвечал: «хорошо, мачка».
Лизавета Васильевна тотчас подхватила какую-то
рыжую даму и начала с ней ходить по зале; Бахтиарову, кажется, очень хотелось
подойти к Масуровой; но он не
подходил и только следил за нею глазами. Проиграли сигнал. Волнение Лизаветы Васильевны, когда она села с своим кавалером, было слишком заметно: грудь ее подымалась, руки дрожали, глаза искали брата; но Павел сидел задумавшись и ничего не видел.
Рыжий медвежатник только делал вид, что не узнал Половецкого, и с расчетом назвал его фамилию. Ишь, как перерядился, точно собрался куда-нибудь на богомолье. Когда пароход, наконец, отвалил, он
подошел к Егорушке и спросил...
Калашников чему-то усмехнулся и поманил ее
к себе пальцем. Она
подошла к столу, и он показал ей в книге на пророка Илию, который правил тройкою лошадей, несущихся
к небу. Любка облокотилась на стол; коса ее перекинулась через плечо — длинная коса,
рыжая, перевязанная на конце красной ленточкой, — и едва не коснулась пола. И она тоже усмехнулась.
Лодка была тут же, привязанная
к болту от ставни. Алексей Степанович и Никита переправились на мельницу и вышли на галерейку, висевшую над рекой на высоте третьего этажа. Там уже собрался народ, рабочие и управительская семья, и женщины ахали и боялись
подойти к перилам. Сухо поздоровавшись с управляющим, толстым и
рыжим мужчиною, Алексей Степанович стал смотреть на реку.
Наутро видит Жилин — ведет красный кобылу за деревню, а за ним трое татар идут. Вышли за деревню, снял
рыжий бешмет, засучил рукава, — ручищи здоровые, — вынул кинжал, поточил на бруске. Задрали татары кобыле голову кверху,
подошел рыжий, перерезал глотку, повалил кобылу и начал свежевать — кулачищами шкуру подпарывает. Пришли бабы, девки, стали мыть кишки и нутро. Разрубили потом кобылу, стащили в избу. И вся деревня собралась
к рыжему поминать покойника.
Почти с благоговением
подходила она
к столам и стульям и перетирала ручки и ножки хрупких вещей с трепетом и почти со страхом.
К статуям, вазочкам и картинам она не решилась прикоснуться, помня строгий наказ
рыжей Жени.
Сейчас можно было узнать, что это англичанка. Ярко-рыжие волосы взбиты были выше и пышнее, чем у всех остальных женщин. Меня поразили белизна и блеск ее кожи. Она вязала шнурок рогулькой. Когда я
подошла к ней, она оставила работу, подняла голову и улыбнулась мне, как всегда улыбаются англичанки, выставив зубы…
Мосягин встал, перекрестился на все ближайшие образа, и весело, с радостной готовностью заплясали и закрутились огненно-рыжие волоски, когда он снова
подошел к попу. Теперь он знал наверное, что ему полегчает, и спокойно ждал дальнейших приказаний.