Неточные совпадения
Нынче в Летнем
Саду была одна дама в лиловом вуале, за которой он с замиранием сердца, ожидая, что это она, следил, в то время как она
подходила к ним по дорожке.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой на боку, блестя лицом и глазами, веселым победителем входил в
сад. Но,
подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
Поставивши пред ними графины, он
подошел к дереву и, взявши прислоненный
к нему заступ, отправился в
сад.
Он встречался с ней большею частью по утрам рано, в
саду или на дворе; в комнату
к ней он не захаживал, и она всего раз
подошла к его двери, чтобы спросить его — купать ли ей Митю или нет?
Пожав плечами, Самгин вслед за ним вышел в
сад, сел на чугунную скамью, вынул папиросу.
К нему тотчас же
подошел толстый человек в цилиндре, похожий на берлинского извозчика, он объявил себя агентом «Бюро похоронных процессий».
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать в
сад, на двор, спрятаться; он
подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил
к роялю стул и стал играть кадриль в четыре руки с Таней.
Идя
садом, он увидал в окне своей комнаты Варвару, она поглаживала пальцами листья цветка. Он
подошел к стене и сказал тихонько, виновато...
Она
подходила то
к одному, то
к другому окну, задумчиво смотрела на дорогу, потом с другой стороны в
сад, с третьей на дворы. Командовали всей прислугой и распоряжались Василиса и Яков, а Савелий управлялся с дворней.
Райский
подошел сначала
к одному, потом
к другому окну. Из окон открывались виды на поля, деревню с одной стороны, на
сад, обрыв и новый дом с другой.
Он обошел весь
сад, взглянул на ее закрытые окна,
подошел к обрыву и погрузил взгляд в лежащую у ног его пропасть тихо шумящих кустов и деревьев.
Она, миновав аллею, умерила шаг и остановилась на минуту перевести дух у канавы, отделявшей
сад от рощи. Потом перешла канаву, вошла в кусты, мимо своей любимой скамьи, и
подошла к обрыву. Она подобрала обеими руками платье, чтоб спуститься…
«Опять вверх!» — ворчали мы, теряя терпение, и пошли на холм,
подошли к протестантской церкви, потом спустились с холма и очутились у
сада и домика миссионеров.
Нехлюдов вышел из
сада и
подошел к крыльцу, у которого стояли две растрепанные бабы, из которых одна, очевидно, была на сносе беременна. На ступеньках крыльца, сложив руки в карманы парусинного пальто, стоял приказчик. Увидав барина, бабы замолчали и стали оправлять сбившиеся платки на головах, а приказчик вынул руки из карманов и стал улыбаться.
— Давайте же поговорим, — сказала она,
подходя к нему. — Как вы живете? Что у вас? Как? Я все эти дни думала о вас, — продолжала она нервно, — я хотела послать вам письмо, хотела сама поехать
к вам в Дялиж, и я уже решила поехать, но потом раздумала, — бог знает, как вы теперь ко мне относитесь. Я с таким волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в
сад.
В его голове болезненный чад, соображение еще дремлет, но вот он в
саду,
подходит к освещенным окнам и слышит страшную весть от барина, который, конечно, ему обрадовался.
Я вдруг поднялся, спать более не захотел,
подошел к окну, отворил — отпиралось у меня в
сад, — вижу, восходит солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички.
Тюрьма стояла на самом перевале, и от нее уже был виден город, крыши домов, улицы,
сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный солдат
подошел к дверцам, взял у матери подорожную и унес ее в маленький домик, стоявший на левой стороне у самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий господин, «команду на заставе имеющий», в путейском мундире и с длинными офицерскими усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
Это они из деревни забрались в
сад, и
подходить к ним опасно.
Удивленная мать с каким-то странным чувством слушала этот полусонный, жалобный шепот… Ребенок говорил о своих сонных грезах с такою уверенностью, как будто это что-то реальное. Тем не менее мать встала, наклонилась
к мальчику, чтобы поцеловать его, и тихо вышла, решившись незаметно
подойти к открытому окну со стороны
сада.
Разговаривая, они вышли из
сада и, не заходя в комнаты, перешли дворик и
подошли к калитке.
В белом платье, с нерасплетенными косами по плечам, она тихонько
подошла к столу, нагнулась над ним, поставила свечку и чего-то поискала; потом, обернувшись лицом
к саду, она приблизилась
к раскрытой двери и, вся белая, легкая, стройная, остановилась на пороге.
Я сейчас попросился гулять в
сад вместе с сестрой; мать позволила, приказав не
подходить к реке, чего именно я желал, потому что отец часто разговаривал со мной о своем любезном Бугуруслане и мне хотелось посмотреть на него поближе.
Суета на балконе затихла. Барыня с мальчиком и господин в золотых очках
подошли к самым перилам; остальные почтительно остановились на заднем плане. Из глубины
сада пришел садовник в фартуке и стал неподалеку от дедушки. Откуда-то вылезший дворник поместился позади садовника. Это был огромный бородатый мужчина с мрачным, узколобым, рябым лицом. Одет он был в новую розовую рубашку, по которой шли косыми рядами крупные черные горошины.
После обеда я отправился в
сад, но без ружья. Я дал было себе слово не
подходить к «засекинскому
саду», но неотразимая сила влекла меня туда — и недаром. Не успел я приблизиться
к забору, как увидел Зинаиду. На этот раз она была одна. Она держала в руках книжку и медленно шла по дорожке. Она меня не замечала.
Я перед чаем отправился в
сад, но не
подходил слишком близко
к забору и никого не видел.
Действительно, с тех пор как умерла моя мать, а суровое лицо отца стало еще угрюмее, меня очень редко видели дома. В поздние летние вечера я прокрадывался по
саду, как молодой волчонок, избегая встречи с отцом, отворял посредством особых приспособлений свое окно, полузакрытое густою зеленью сирени, и тихо ложился в постель. Если маленькая сестренка еще не спала в своей качалке в соседней комнате, я
подходил к ней, и мы тихо ласкали друг друга и играли, стараясь не разбудить ворчливую старую няньку.
Мы гуляли с публикой по
саду. Содержащиеся в казематах крепости каторжники также гуляли между публикой, позвякивая цепями, и никто не
подходил к ним, никто не заговаривал с ними, зная, что этого нельзя, — таков закон.
В
саду «Эрмитаж» как-то
к нам
подошел щеголевато одетый пожилой, худенький брюнет с бриллиантовым перстнем и протянул с любезными словами Н.И. Пастухову руку. Тот молча подал ему два пальца и, отвернувшись, продолжал разговаривать со мной. Брюнет постоял и немного конфузливо отошел от стола.
Начальство
сада перепугалось и послало по трактирам отыскивать сторожа. Мирно
подошел слон
к заставе, остановился около полицейской будки, откуда выскочил городовой и, обнажив ржавую «селедку», бросился
к великану, «делающему непорядок».
Когда-то в
саду было посажено несколько разных сортов тополей; теперь эти тополи разостлали свои корни по всему
саду и
подошли к самому дому.
Морозов вышел; в
саду было темно.
Подходя к ограде, он увидел белую ферязь. Он стал всматриваться.
Пословица говорится: пешего до ворот, конного до коня провожают. Князь и боярин расстались на пороге сеней. Было уже темно. Проезжая вдоль частокола, Серебряный увидел в
саду белое платье. Сердце его забилось. Он остановил коня.
К частоколу
подошла Елена.
Матвей
подошёл к окну и стал за косяком, выглядывая в
сад, светло окроплённый солнцем. Перед ним тихо качались высокие стебли мальвы, тесно усаженные лиловыми и жёлтыми цветами в росе. Сверкающий воздух был пропитан запахом укропа, петрушки и взрытой, сочной земли.
«Экой ты какой!» — упрекнул его Кожемякин,
подходя к окну и глядя в синий сумрак
сада.
Ночь была лунная, в густом монастырском
саду, покрытом тенями, лежала дремотная тишина; вдруг одна тень зашевелилась, зашуршала травою и — чёрная, покачиваясь,
подошла к забору.
— Я видела из окна, как вы
подошли к дому. Идёмте в
сад, познакомлю с хозяйкой, вы знаете — у неё совсем ноги отнялись!
Когда мы
подходили к училищу, чтобы явиться
к сроку,
к 9 часам, я, решив, что еще есть свободные полчаса, свернул налево и пошел в
сад.
Юрий, оставшись один,
подошел к окну, из которого виден был
сад, или, по-тогдашнему, огород, который и в наше время не заслужил бы другого названия.
Девочка Маша, дочь смотрителя, которую он любил встречать в больничном
саду, теперь, когда он с улыбкой
подходил к ней, чтобы погладить ее по головке, почему-то убегала от него.
— Николай Саввич! — остановил я его, когда он
подошел к входу в
сад.
И сестра тоже жила своею особою жизнью, которую тщательно скрывала от меня. Она часто шепталась с Машей. Когда я
подходил к ней, она вся сжималась, и взгляд ее становился виноватым, умоляющим; очевидно, в ее душе происходило что-то такое, чего она боялась или стыдилась. Чтобы как-нибудь не встретиться в
саду или не остаться со мною вдвоем, она все время держалась около Маши, и мне приходилось говорить с нею редко, только за обедом.
Как-то вечером я тихо шел
садом, возвращаясь с постройки. Уже начинало темнеть. Не замечая меня, не слыша моих шагов, сестра ходила около старой, широкой яблони, совершенно бесшумно, точно привидение. Она была в черном и ходила быстро, все по одной линии, взад и вперед, глядя в землю. Упало с дерева яблоко, она вздрогнула от шума, остановилась и прижала руки
к вискам. В это самое время я
подошел к ней.
Прочие гости тоже все ушли в
сад гулять, и в зале остался только Елпидифор Мартыныч, который, впрочем, нашел чем себя занять: он
подошел к официанту, стоявшему за буфетом, и стал с ним о том, о сем толковать, а сам в это время таскал с ваз фрукты и конфеты и клал их в шляпу свою.
Высмотрев на гулянье в
саду княгиню и узнав с достоверностью, кто она такая, г-жа Петицкая раз, когда княгиня сидела одна на террасе,
подошла к решетке их садика.
— Ну что, страстные голубки, наговорились, что ль? — закричал Ижорской,
подойдя к ним вместе с своей сестрой и Ильменевым. — Что, Прохор Кондратьевич, ухмыляешься? Небось, любуешься на жениха и невесту? То-то же! А что, чай, и ты в старину гулял этак по
саду с твоей теперешней супругою?
Рудин ничего не сказал и
подошел к раскрытому окну. Душистая мгла лежала мягкой пеленою над
садом; дремотной свежестью дышали близкие деревья. Звезды тихо теплились. Летняя ночь и нежилась и нежила. Рудин поглядел в темный
сад — и обернулся.
— Я тебе говорю. Такие у нас барчуки необнаковенные! Особенно Давыдка этот… как есть иезоп [Иезоп — бранное слово, произведенное от имени древнегреческого баснописца Эзопа.]. На самой на зорьке встал я, да и
подхожу этак
к окну… Гляжу: что за притча? Идут наши два голубчика по
саду, несут эти самые часы, под яблонькой яму вырыли — да туда их, словно младенца какого! И землю потом заровняли, ей-богу, такие беспутные!
Ночью, разбуженная плачем ребёнка, покормив, успокоив его, она
подходила к окну и долго смотрела в
сад, в небо, без слов думая о себе, о матери, свёкре, муже, обо всём, что дал ей незаметно прошедший, нелёгкий день.
Артамонов
подошёл к окну, — в
саду стоял Тихон Вялов и, задрав голову, указывал пальцем на яблоню какой-то девчонке.
В пуховой постели было жарко; он соскочил на пол,
подошёл к окну, распахнул раму, — из
сада в лицо ему хлынул пьяный гул, хохот, девичий визг; в синеватом сумраке, между деревьями, бродили чёрные фигуры людей.