Неточные совпадения
Райский обогнул весь город и из
глубины оврага
поднялся опять
на гору, в противоположном конце от своей усадьбы. С вершины холма он стал спускаться в предместье. Весь город лежал перед ним как
на ладони.
Наши съезжали всякий день для измерения
глубины залива, а не то так поохотиться;
поднимались по рекам внутрь, верст
на двадцать, искали города.
Местами брусники было так много, что целые площади казались как будто окрашенными в бордовый цвет. Подбирая ягоды, мы понемногу подвигались вперед и незаметно
поднялись на вершину, высота которой равнялась 1290 м. Здесь мы впервые ступили в снег, он был
глубиной около 15 сантиметров.
Все накоплялись мелкие, почти забывающиеся впечатления слов и поступков Кирсанова,
на которые никто другой не обратил бы внимания, которые ею самою почти не были видимы, а только предполагались, подозревались; медленно росла занимательность вопроса: почему он почти три года избегал ее? медленно укреплялась мысль: такой человек не мог удалиться из — за мелочного самолюбия, которого в нем решительно нет; и за всем этим, не известно к чему думающимся, еще смутнее и медленнее
поднималась из немой
глубины жизни в сознание мысль: почему ж я о нем думаю? что он такое для меня?
Горами
поднимаются заморские фрукты; как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый; необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы; перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства — жители неведомых океанских
глубин, а над всем этим блещут электрические звезды
на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте.
Растущая душа стремилась пристроить куда-то избыток силы, не уходящей
на «арифметики и грамматики», и вслед за жгучими историческими фантазиями в нее порой опять врывался религиозный экстаз. Он был такой же беспочвенный и еще более мучительный. В
глубине души еще не сознанные начинали роиться сомнения, а навстречу им
поднималась жажда религиозного подвига, полетов души ввысь, молитвенных экстазов.
Бугуруслан течет по долине; по обеим сторонам его тянутся, то теснясь, то отступая, отлогие, а иногда и крутые горы; по скатам и отрогам их изобильно рос всякий черный лес;
поднимешься на гору, — там равнина — непочатая степь, чернозем в аршин
глубиною.
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: «Его рано судить». Слова Бутлера звучали правильно; в них были и горький упрек себе, и искренняя радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в
глубине огромного двора, послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив
на это особенного внимания, я стал
подниматься по лестнице, сказав Бутлеру...
Выбор мест бывает различен не только по времени года, но и по времени дня. Весною, пока вода еще несколько мутна, рыба бродит зря, как говорят охотники, и клюет везде
на всех
глубинах, ибо берега рек еще не определились, не заросли по местам густою осокой, аиром или камышом; еще не
поднялись со дна водяные травы, не всплыли лопухи; береговые деревья и кусты не оделись листьями, не покрыли прозрачные воды тенью зеленого навеса, маня рыбу пищею во всякое время и прохладою в полдень.
Места, где деревья зелеными ветвями своими наклонились над водою, где гибкие кусты омывают длинные листья свои в прозрачных струях, тихо ропщущих от их прикосновения, благонадежны для уженья не очень раннего и не очень позднего: ибо в это время рыба, уже
поднявшись со дна, ходит
на умеренной
глубине и очень любит держаться около зелени листьев.
Для погружения себя в воду и стояния
на всех ее
глубинах имеет она во внутренности своей пузырь, лежащий вдоль спинного хребта, наполненный воздухом и перетянутый
на две неравные половинки: должно предположить, что посредством сжиманья и разжиманья этого пузыря рыба погружается вниз или
поднимается вверх.
На полу тоже валялись связки книг, в
глубине лавки, загромождая заднюю стену, они
поднимались грудой почти до потолка.
Ни одной секунды не заподозрил он ее искренности. Голос ее звучал чисто и высоко, и в нем ее сердечность сквозила слишком открыто. Будь это не она, он нашел бы такое поведение ханжеством или смешной простоватостью. Но тут слезы навертывались
на его глазах. Его восхищала хрустальность этого существа. Из
глубины его собственной души
поднимался новый острый позыв к полному разоблачению того, в чем он еще не смел сознаться самому себе.
Восточно-сибирского стрелка, с разбитою вдребезги ногою, понесли в операционную для ампутации. Желто-восковое лицо все было в черных пятнышках от ожогов,
на опаленной бороде кончики волос закрутились. Когда его хлороформировали, стрелок, забываясь, плакал и ругался. И, как из темной, недоступной
глубины,
поднимались слова, выдававшие тайные думы солдатского моря...
Но вот из двери коридора, ведущего
на двор, выглянуло молодое личико и быстро скрылось. Во флигеле узнали о приближении матушки-игуменьи и в нем сразу все стихло. Мать Досифея, со своей спутницей, поспешно
поднялась на крыльцо и вошла в коридор. Из кельи Марии промелькнула еще одна черная фигура и скрылась в
глубине коридора. Это была, видимо, одна из последних любопытных.