Неточные совпадения
Но словам этим не поверили и решили: сечь аманатов до тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем больше секли, тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до того неожиданно, что Бородавкин растерзал на себе мундир и,
подняв правую
руку к небесам, погрозил пальцем и сказал...
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив
руки и
подняв глаза
к небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась
к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
Подняли ее ангелы под
руки и понесли
к небесам.
Самгин подвинулся
к решетке сада как раз в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял,
подняв левую
руку в
небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор...
Я покорно пошел, размахивая ненужными, посторонними
руками. Глаз нельзя было
поднять, все время шел в диком, перевернутом вниз головой мире: вот какие-то машины — фундаментом вверх, и антиподно приклеенные ногами
к потолку люди, и еще ниже — скованное толстым стеклом мостовой
небо. Помню: обидней всего было, что последний раз в жизни я увидел это вот так, опрокинуто, не по-настоящему. Но глаз
поднять было нельзя.
Подняв глаза
к небу и крепко прижав
руку к груди, он с жаром сказал про себя: «Клянусь, клянусь, что в последний раз приходил
к ним. Не хочу больше испытывать такого унижения. Клянусь!»
Тот бережно положил его в боковой карман — и, еще раз повторив: «Через час!» — направился было
к дверям; но круто повернул назад, подбежал
к Санину, схватил его
руку — и, притиснув ее
к своему жабо,
подняв глаза
к небу, воскликнул...
Весь следующий день Егор Егорыч провел, запершись в своей комнате, и только
к вечеру спросил чаю с хлебом и затем снова заперся. Вероятно, он этот день провел в умном делании, потому что сидел неподвижно на своем кресле и, держа свою
руку под ложечкой, потом все более и более стал
поднимать глаза
к небу и, видимо, одушевлялся.
Хаджи-Мурат
поднял глаза и
руки к небу и сказал мне, что всё в
руках бога, но что он никогда не отдастся в
руки своему врагу, потому что он вполне уверен, что Шамиль его не простит и что он бы тогда недолго остался в живых.
Суетилась строгая окуровская полиция, заставляя горбатого Самсона собирать осколки костей; картузник едва держался на ногах с похмелья, вставал на четвереньки,
поднимая горб
к небу, складывал кости в лукошко и после каждого куска помахивал
рукой в воздухе, точно он пальцы себе ожёг.
— Четырнадцатого декабря! — произнес вслед за мною в некоем ужасе генерал и, быстро отхватив с моих плеч свои
руки,
поднял их с трепетом вверх над своею головой и, возведя глаза
к небу, еще раз прошептал придыханием: «Четырнадцатого декабря!» и, качая в ужасе головою, исчез за дверью, оставив меня вдвоем с его адъютантом.
Егорушка слез с передка. Несколько
рук подхватило его,
подняло высоко вверх, и он очутился на чем-то большом, мягком и слегка влажном от росы. Теперь ему казалось, что
небо было близко
к нему, а земля далеко.
Бросив картуз на палубу, подрядчик
поднял лицо
к небу и стал истово креститься. И все мужики,
подняв головы
к тучам, тоже начали широко размахивать
руками, осеняя груди знамением креста. Иные молились вслух; глухой, подавленный ропот примешался
к шуму волн...
Та встала, поцеловала
руку Зайончека,
подняла к небу свои большие голубые глаза, полные благоговейного страха, и сказала...
Дело было перед последним моим экзаменом Я сел на порожке и читаю; вдруг, вижу я, за куртиной дядя стоит в своем белом парусинном халате на коленях и жарко молится:
поднимет к небу руки, плачет, упаде! в траву лицом и опять молится, молится без конца Я очень любил дядю и очень ему верил и верю.
— Attendez, mesdames [Подождите, сударыни (франц.).], я вас помирю!.. — сказал,
поднимая знаменательно свою
руку, граф Хвостиков. — Каждая из вас любит то, что требует ее наружность!.. Madame Олухова брюнетка,
к ней идет всякий блеск, всякий яркий цвет, а Лиза — существо эфира: ей надобно
небо я легко облегающий газ!..
— Мы погибли! — молвил Юрий, сложив
руки и
подняв глаза
к небу. — Один бог может сохранить нас!.. молитесь ему, если можете…
Nicolas, как благовоспитанный юноша, поник на минуту головой, потом
поднял глаза
к небу и как-то порывисто поцеловал
руку матери. При этом ему очень кстати вспомнились стихи из хрестоматии...
Марья Павловна начала читать. Веретьев стал перед ней, скрестил
руки на груди и принялся слушать. При первом стихе Марья Павловна медленно
подняла глаза
к небу, ей не хотелось встречаться взорами с Веретьевым. Она читала своим ровным, мягким голосом, напоминавшим звуки виолончели; но когда она дошла до стихов...
Весть, что еврейская просьба об освобождении их от рекрутства не выиграла, стрелою пролетела по пантофлевой почте во все места их оседлости. Тут сразу же и по городам, и по местечкам поднялся ужасный гвалт и вой. Жиды кричали громко, а жидовки еще громче. Все всполошились и заметались как угорелые. Совсем потеряли головы и не знали, что делать. Даже не знали, какому богу молиться, которому жаловаться. До того дошло, что
к покойному императору Александру Павловичу
руки вверх все
поднимали и вопили на
небо...
Софья Ивановна всплеснула
руками и подпрыгнула на дрожках; Марья Петровна прослезилась и
подняла очи
к небу; одна лишь поручица прослушала все это с обычным своим хладнокровием.
Это была бабушка, ослепшая от слез после побега моего отца из аула. Бабушка протянула ко мне слабые старческие
руки и стала водить пальцами по моему лицу, ощупывая каждую черту. Ее лицо, вначале бесстрастно-внимательное, какими бывают лица слепых, вдруг озарилось светом, счастливой улыбкой. Из незрячих глаз полились слезы. Она обхватила
руками мою голову и, прижав ее
к своей иссохшей груди, восклицала,
подняв угасший взгляд
к небу...
— Нет, я поеду, — сказала больная,
подняла глаза
к небу, сложила
руки и стала шептать несвязные слова. — Боже мой! за что же? — говорила она, и слезы лились сильнее. Она долго и горячо молилась, но в груди так же было больно и тесно, в
небе, в полях и по дороге было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла, ни чаще, ни реже, а все так же сыпалась на грязь дороги, на крыши, на карету и на тулупы ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, мазали и закладывали карету.
На дворе уже была ночь, звезды сияли во все
небо, ветер несся быстрою струей вокруг открытой платформы и прохлаждал горячечный жар майорши, которая сидела на полу между ящиками и бочками, в коленях у нее помещался поросенок и она кормила его булочкой, доставая ее из своего узелочка одною
рукой, меж тем как другою ударяла себя в грудь, и то порицала себя за гордыню, что сердилась на Лару и не видалась с нею последнее время и тем дала усилиться Жозефу и проклятому Гордашке, то,
подняв глаза
к звездному
небу, шептала вслух восторженные молитвы.
И она вдруг схватила обе его
руки, жарко их поцеловала — и,
подняв к небу лицо, на котором луна осветила полные слез глаза, воскликнула: «Прости! прости меня!» и бросилась бегом
к своему дому.
Он
поднял правую
руку к небу и твердо произнес...
И,
подняв к небу глаза, надзиратель горько качает головой, растопыривает
руки и говорит...
Эти знакомые слова показались внезапно так умны, так новы и справедливы Альберту, что он перестал играть и, стараясь не двигаться,
поднял руки и глаза
к небу.
Увидала звездочка с
неба плачущую девочку, ярко засветила в окошко пустой хатки, точно желая утешить сиротинку.
Подняла Галя свои заплаканные глаза
к небу, посмотрела на звездочку, протянула
к ней
руки и прошептала срывающимся голосом...
Прочтя это письмо, Паткуль задумался: какое-то подозрение колебало его мысли и тяготило сердце. «Неужели? — говорил он сам себе. — Нет, этого не может быть! Понимаю, откуда удар! Нет, Вольдемар мне верен». Окончив этот разговор с самим собою, он
поднял глаза
к небу, благодаря Бога за доставление в его
руки пасквиля, разодрал его в мелкие клочки и спокойно сказал присутствовавшим офицерам...
Они вышли на поляну. Вдруг, в десяти шагах от них, выбежала из лесу женщина с искаженным, видимо, безумием лицом, вся в лохмотьях, худая, как скелет, бледная, как смерть.
Подняв к небу свои костлявые
руки, она крикнула диким голосом...
— Еврей!.. — воскликнула баронесса, всплеснув
руками и
подняв глаза
к небу. — Мати божья! храни его под милостивым покровом своим! Ангелы господни! отгоните от него всякую недобрую силу!
На реке и кое-где на лугу поднимался туман. Высокие, узкие клочья тумана, густые и белые, как молоко, бродили над рекой, заслоняя отражения звезд и цепляясь за ивы. Они каждую минуту меняли свой вид и казалось, что одни обнимались, другие кланялись, третьи
поднимали к небу свои
руки с широкими поповскими рукавами, как будто молились… Вероятно, они навели Дмитрия Петровича на мысль о привидениях и покойниках, потому что он обернулся ко мне лицом и спросил, грустно улыбаясь...
„Роза!..” — мог только вымолвить несчастный от избытка и смеси разных чувств,
подняв взоры и
руку к небу.
— Mais si jamais il fut écrit dans les decrets de la Divine Providence, [Но если бы предназначено было божественным провидением,] — сказал он,
подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза
к небу, — que ma dinastie dût cesser de régner sur le trône de mes ancêtres, alors, après avoir épuisé tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croître la barbe jusqu’ici (государь показал
рукой на половину груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutôt, que de signer la honte de ma patrie et de ma chère nation, dont je sais apprécier les sacrifices!.. [чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих
руках, я отпущу бороду до сих пор, и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..]
Графиня с ужасом
подняла глаза
к небу, всплеснула
руками и сердито обратилась
к мужу...
Тогда Зенон, не желая ничем прибавлять розни, коротко ответил ближе стоявшим, что он имеет обычай молиться в благоговейном молчании, но не осуждает и тех, которые любят
поднимать к небу и глаза и
руки, нужно только, чтобы
руки молящихся были чисты от корысти, а душа — свободна от всякого зла и возносилась бы
к небу с мыслью о вечности. Тогда в ней исчезает страх за утрату кратковременной земной жизни и… гора начинает двигаться…