Неточные совпадения
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей, в них яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях;
над мелким кустарником в сизоватом воздухе
плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все было приятно пестро, но не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная опера.
Снова стало тихо; певец запел следующий куплет; казалось, что голос его стал еще более сильным и уничтожающим, Самгина пошатывало, у него дрожали ноги, судорожно сжималось горло; он ясно видел вокруг себя напряженные, ожидающие лица, и ни одно из них не казалось ему пьяным, а из угла, от большого человека
плыли над их
головами гремящие слова...
Она все сидела, точно спала — так тих был сон ее счастья: она не шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный взгляд в какую-то тихую, голубую ночь, с кротким сиянием, с теплом и ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и
плыла медленно, как облако в небе,
над ее
головой.
Волнение стало слабее — мы обогнули мыс и входили в бухту Старка. Минут десять мы
плыли под парусом и работали веслами. Хотя ветер дул с прежней силой и шел мелкий частый дождь, но здесь нам казалось хорошо. Мы благословляли судьбу за спасение. Сзади слышался грозный рев морского прибоя. Вдруг слева от нас вынырнула из темноты какая-то большая темная масса, и вслед за тем что-то длинное белесоватое пронеслось
над нашими
головами и сбило парус.
Стоят по сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая
над головой моей мокрые сучья; слева, под горой,
над черной Волгой,
плывут, точно в бездонную пропасть уходя, редкие огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по воде, гудят свистки.
Матвей думал, что далее он увидит отряд войска. Но, когда пыль стала ближе и прозрачнее, он увидел, что за музыкой идут — сначала рядами, а потом, как попало, в беспорядке — все такие же пиджаки, такие же мятые шляпы, такие же пыльные и полинялые фигуры. А впереди всей этой пестрой толпы, высоко
над ее
головами,
плывет и колышется знамя, укрепленное на высокой платформе на колесах. Кругом знамени, точно стража, с десяток людей двигались вместе с толпой…
Над ним наклонилась Палага, но он не понимал её речи, с ужасом глядя, как бьют Савку: лёжа у забора вниз лицом, парень дёргал руками и ногами, точно
плывя по земле; весёлый, большой мужик Михайло, высоко поднимая ногу, тяжёлыми ударами пятки, чёрной, точно лошадиное копыто, бухал в его спину, а коренастый, добродушный Иван, стоя на коленях, истово ударял по шее Савки, точно стараясь отрубить
голову его тупым, красным кулаком.
Итак, они
плыли молча. Челнок приближался уже к кустам ивняка и находился недалеко от высокой ветлы, висевшей
над омутом, как внезапно посреди тишины снова раздался крик совы, но на этот раз так близко, что оба рыбака подняли
голову.
Тёмные стены разной высоты окружали двор,
над ним медленно
плыли тучи, на стенах разбросанно и тускло светились квадраты окон. В углу на невысоком крыльце стоял Саша в пальто, застёгнутом на все пуговицы, с поднятым воротником, в сдвинутой на затылок шапке.
Над его
головой покачивался маленький фонарь, дрожал и коптил робкий огонь, как бы стараясь скорее догореть. За спиной Саши чернела дверь, несколько тёмных людей сидели на ступенях крыльца у ног его, а один, высокий и серый, стоял в двери.
Пели зяблики, зорянки, щебетали чижи, тихо, шёлково шуршали листья деревьев, далеко на краю города играл пастух, с берега Ватаракши, где росла фабрика, доносились человечьи голоса, медленно
плывя в светлой тишине. Что-то щёлкнуло; вздрогнув, Наталья подняла
голову, —
над нею, на сучке яблони висела западня для птиц, чиж бился среди тонких прутьев.
А
над ними, пригибая
головы их к земле,
плывёт жёлтой птицей икона, и кажется, что тяжесть её непомерно велика для всех.
Но она уже оставила его и, по-мужски загребая руками,
плыла к берегу. Там, ловко взобравшись снова на баркас, она стала на корме и, смеясь, смотрела на Якова, торопливо подплывавшего к ней. Мокрая одежда, пристав к ее телу, обрисовывала его формы от колен по плечи, и Яков, подплыв к лодке и уцепившись рукой за нее, уставился жадными глазами на эту почти
голую женщину, весело смеявшуюся
над ним.
Небо, как будто, низко-низко опустилось
над ее
головой, a красные круги
плыли перед глазами…
Мы сели в лодку и отплыли. Месяц скрылся за тучами, стало темней; в лощинке за дубками болезненно и прерывисто закричала цапля, словно ее душили. Мы долго
плыли молча. Наташа сидела, по-прежнему опустив
голову. Из-за темных деревьев показался фасад дома; окна были ярко освещены, и торжествующая музыка разливалась
над молчаливым садом; это была последняя, заключительная часть симфонии, — победа верящей в себя жизни
над смертью, торжество правды и красоты и счастья бесконечного.