Неточные совпадения
— Слышите ли, слышите ли вы, монахи, отцеубийцу, — набросился Федор Павлович на отца Иосифа. — Вот ответ на ваше «стыдно»! Что стыдно? Эта «
тварь», эта «скверного поведения женщина», может быть, святее вас самих, господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности
пала, заеденная средой, но она «возлюбила много», а возлюбившую много и Христос простил…
Свобода была сознана творением не как норма бытия, а как произвол, как нечто безразличное и беспредметное; свобода почуялась
тварью как свобода «от», а не свобода «для» и
попала в сети лжи, растворилась в необходимости.
В полдень гуси также
спят, сидя на берегу, и менее наблюдают осторожности; притом дневной шум, происходящий от всей живущей
твари, мешает сторожевому гусю услышать шорох приближающегося охотника: всего лучше подъезжать на лодке, если это удобно.
Это довольно странно: орлы, беркуты — не пешеходные
твари, но дело доказывается тем, что эти хищники
попадают иногда в капканы, которые ставятся на зайцев, именно на сплетении маликов, называемом заячьею тропой.
Еще сильнее рассердился Комар Комарович и полетел. Действительно, в болоте лежал медведь. Забрался в самую густую траву, где комары жили с испокон веку, развалился и носом сопит, только свист идет, точно кто на трубе играет. Вот бессовестная
тварь!.. Забрался в чужое место, погубил напрасно столько комариных душ да еще
спит так сладко!
Казалось, что все эти
твари кричали и пели нарочно, чтобы никто не
спал в этот весенний вечер, чтобы все, даже сердитые лягушки, дорожили и наслаждались каждой минутой: ведь жизнь дается только один раз!
— Жалко! — вздохнул он после некоторого молчания. — И, боже, как жалко! Оно, конечно, божья воля, не нами мир сотворен, а всё-таки, братушка, жалко. Ежели одно дерево высохнет или, скажем, одна корова
падет, и то жалость берет, а каково, добрый человек, глядеть, коли весь мир идет прахом? Сколько добра, господи Иисусе! И солнце, и небо, и леса, и реки, и
твари — всё ведь это сотворено, приспособлено, друг к дружке прилажено. Всякое до дела доведено и свое место знает. И всему этому пропадать надо!
Сатана может внести соблазн в мир только чрез человека, а победа над человеком является и победой над всем миром, ибо вместе с человеком
падает в «стенании» вся
тварь (вот почему полное воплощение в человека, антихрист, есть последняя цель сатаны).
— Какой умный мальчик! Конечно, себя! Вы очень умный американец, м-р Вандергуд, и я искренне удивляюсь, что вы сделали такую плохую карьеру. Идите
спать, милые дети, спокойной ночи. Что ты так смотришь, Вандергуд: находишь, что час слишком ранний? Тогда возьми ее и прогуляйся по саду. Когда ты увидишь Марию при лунном свете, три тысячи Магнусов не в силах будут доказать, что это небесно чистое существо такая же
тварь, как…
То, что она
пала, как раз и обнаруживает силу ее свободы, ее самостоятельность, силу ее греховной воли быть больше, чем
тварь.
Тварь считают ничтожной и низкой потому, что она сотворена, а не потому, что она
пала.
Король же после своих бессвязных речей вдруг начинает говорить иронические речи, сначала о том, как льстецы говорили на все, как богословы, и да и нет и уверяли его, что он все может, а когда он
попал в бурю без приюта, он увидал, что это неправда; потом, что так как вся
тварь блудит и незаконный сын Глостера обошелся лучше с отцом (хотя Лир по ходу драмы не мог ничего знать об обхождении Эдмунда с Глостером), чем с ним его дочери, то пусть процветает разврат, тем более что ему, как королю, нужны солдаты.
Великий мистик православного Востока св. Симеон Новый Богослов красиво говорит: «Все
твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели более повиноваться ему, ни луна, ни прочие звезды не хотели показываться ему; источники не хотели источать воду, и реки продолжать течение свое; воздух думал не дуть более, чтобы не давать дышать Адаму, согрешившему; звери и все животные земные, когда увидели, что он обнажился от первой славы, стали презирать его, и все тотчас готовы были
напасть на него; небо устремлялось было
пасть на него, и земля не хотела носить его более.
Человек, который мнил себя Наполеоном, великим человеком, человекобогом, преступив границы дозволенного богоподобной человеческой природой, низко
падает, убеждается, что он не сверхчеловек, а бессильная, низкая, трепещущая
тварь.
Покрутил Сундуков головой… Ах ты, Царица Небесная! Ужели русскому генералиссимусу из-за такой последней
твари не
спать?.. Ишь, как притомился!
— Как я, Ваше Величество, после немоты своей заговорил, заодно с бессловесной
тварью в обратную линию
попавши, — тут собачка моя, миловидный Шарик, с разговором ко мне и прилетает.