Неточные совпадения
Я не пошел к ним, а отправился по берегу моря, по отмели, влез на холм, пробрался в грот, где расположились бивуаком матросы с наших судов, потом посетил в лесу нашу идиллию: матрос Кормчин
пас там
овец.
Наконец объяснилось, что Мотыгин вздумал «поиграть» с портсмутской леди, продающей рыбу. Это все равно что поиграть с волчицей в лесу: она отвечала градом кулачных ударов, из которых один
попал в глаз. Но и матрос в своем роде тоже не
овца: оттого эта волчья ласка была для Мотыгина не больше, как сарказм какой-нибудь барыни на неуместную любезность франта. Но Фаддеев утешается этим еще до сих пор, хотя синее пятно на глазу Мотыгина уже пожелтело.
Так она, этакая
овца, — да я думал, она изобьет меня за эту пощечину, ведь как
напала: «Ты, говорит, теперь битый, битый, ты пощечину от него получил!
— А что в Писании сказано?"
Пасите овцы ваша" — вот что сказано! Ты говоришь:"Не извольте беспокоиться", а кто в ответе будет?
— Хорошо говорите, — тянет сердце за вашей речью. Думаешь — господи! хоть бы в щелку посмотреть на таких людей и на жизнь. Что живешь?
Овца! Я вот грамотная, читаю книжки, думаю много, иной раз и ночь не
спишь, от мыслей. А что толку? Не буду думать — зря исчезну, и буду — тоже зря.
— Все эти разговоры — на нищий кафтан золотые пуговицы, на дурацкую башку бархатный колпак. Собрались
овцу пасти, да забыли её приобрести. Сначала бы жён да детей перестали чем попадя колотить, водку меньше лакали бы, а уж потом и поискать — где душа спряталась?
— Я еще не настолько дурак, чтобы равнять себя с Варламовым, — ответил Соломон, насмешливо оглядывая своих собеседников. — Варламов хоть и русский, но в душе он жид пархатый; вся жизнь у него в деньгах и в наживе, а я свои деньги
спалил в печке. Мне не нужны ни деньги, ни земля, ни
овцы, и не нужно, чтоб меня боялись и снимали шапки, когда я еду. Значит, я умней вашего Варламова и больше похож на человека!
Вспомнил, как целых четыре года копил шкуры, закалывая
овец, своих, доморощенных, перед Рождеством, и продавал мясо кабатчику; вспомнил он, как в Кубинском ему выдубили шкуры, как потом пришел бродячий портной Николка Косой и целых две недели кормился у него в избе,
спал на столе с своими кривыми ногами, пока полушубок не был справлен, и как потом на сходе долго бедняки-соседи завидовали, любуясь шубой, а кабатчик Федот Митрич обещал два ведра за шубу…
Стояли такие холода, что в хлевах замерзали ночами
овцы, а воробьи и галки
падали на мерзлую землю окоченелые.
Михайлица и рассуждает: «Господи Исусе Христе! что это такое:
овец у нас во всей нашей пришлой слободе нет и ягниться нечему, а откуда же это молозиво к нам забежало?» И в ту пору стренулася: «Да и как, мол, он в избу
попал?
Он не мог войти без провожатого в темную комнату, хотя бы она была ему как нельзя более известна; убегал из-за стола, если
падала соль; замирал, если в комнате появлялись три свечки; обходил далеко кругом каждую корову, потому что она «может боднуть», обходил лошадь, потому что она «может брыкнуть»; обходил даже и
овцу и свинью и рассказывал, что все-таки с ним был раз такой случай, что свинья остановилась перед ним и завизжала.
Тогда Яков рассказал ему, что лошадь у них
пала, хлеб весь они съели еще в начале февраля; заработков не было. Сена тоже не хватило, корова чуть с голоду не сдохла. Пробились кое-как до апреля, а потом решили так: ехать Якову после пахоты к отцу, на заработки, месяца на три. Об этом они написали ему, а потом продали трех
овец, купили хлеба да сена, и вот Яков приехал.
— Тебе
спать хочется, а я, как
овца, по твоей милости кашляю… Вот погоди, ты меня и в гроб скоро вгонишь… Тогда выспишься, змея.
— Ничего… — ответил Игнат. — Пустое дело. Повадился наш Белолобый с
овцами спать, в тепле. Только нет того понятия, чтобы в дверь, а норовит все как бы в крышу. Намедни ночью разобрал крышу и гулять ушел, подлец, а теперь вернулся и опять разворошил крышу.
Прыгнув в дыру, волчиха
упала передними лапами и грудью на что-то мягкое и теплое, должно быть, на барана, и в это время в хлеву что-то вдруг завизжало, залаяло и залилось тонким, подвывающим голоском,
овцы шарахнулись к стенке, и волчиха, испугавшись, схватила, что первое попалось в зубы, и бросилась вон…
[Точно так же нельзя верить и существованию
овец, которые бы за честь считали
попасть на зубы к льву, или людей, от природы имеющих наклонность к тому, чтобы их таскали за нос и плевали им в физиономию.
Лошади, коровы,
овцы и ульи мало-помалу, друг за дружкой стали исчезать со двора, долги росли, жена становилась постылой… Все эти
напасти, как говорил Максим, произошли оттого, что у него злая, глупая жена, что бог прогневался на него и на жену… за больного казака. Он всё чаще и чаще напивался. Когда был пьян, то сидел дома и шумел, а трезвый ходил по степи и ждал, не встретится ли ему казак…
Но лошади, коровы,
овцы не могут сами
пасти себя, потому что они все одинаковы по своей природе.
К осени мужик порадовался на свои лозины: шесть штук принялись. На другую весну
овцы обгрызли четыре лозины, и две только остались. На другую весну и эти обгрызли
овцы. Одна совсем пропала, а другая справилась, стала окореняться и разрослась деревом. Но веснам пчелы гудьмя гудели на лозине. В роевщину часто на лозину сажались рои, и мужики огребали их. Бабы и мужики часто завтракали и
спали под лозиной; а ребята лазили на нее и выламывали из нее прутья.
Овцы спали. На сером фоне зари, начинавшей уже покрывать восточную часть неба, там и сям видны были силуэты не спавших
овец; они стояли и, опустив головы, о чем-то думали. Их мысли, длительные, тягучие, вызываемые представлениями только о широкой степи и небе, о днях и ночах, вероятно, поражали и угнетали их самих до бесчувствия, и они, стоя теперь как вкопанные, не замечали ни присутствия чужого человека, ни беспокойства собак.
А в воздухе чувствуется легкость; на широкой печи в ней способно и
спать, и отогреться, и онучи и лапти высушить, и веретье оттаять, и нечисть из курной избы бежит, да и что теленок с
овцой насмердят, — во время топки все опять дверью вон вытянет.
— Господин Аполлон! похитив у царя Адмета [Адмет — царь в Древней Греции, у которого Аполлон за совершенное им преступление был присужден богами
пасти стада (греч. миф.).] его
овец, не вздумали ли вы прибрать к своим рукам и мое достояние?
— Бог ее ведает, откуда она проявилась такая, только не из нашего места была, а дальняя, откуда-то вишь из-за Москвы. В своем месте, как сказывают, спервоначалу просто овчаркой была,
овец, значит,
пасла; а опосля, как граф ее купил, так туман на него напустила и в такую силу
попала, что и не приведи Господи.
А ночь становилась все темней и темней: мелкие тучи бродили, как
овцы, и, сдвигаяся плотною массой, все тесней и тесней укутывали небо. Дождя не
пало до сих пор ни капли, но вдали за горою, за черною массой пустого деевского дома, скользила сухая зарница и порой где-то далеко гудели раскаты сердитого грома.