Неточные совпадения
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый
мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес. Роса уже пала, и косцы только на горке были на солнце, а в низу, по которому поднимался
пар, и на той стороне шли в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Я стал смотреть кругом: на волнующиеся поля спелой ржи, на темный
пар, на котором кое-где виднелись соха,
мужик, лошадь с жеребенком, на верстовые столбы, заглянул даже на козлы, чтобы узнать, какой ямщик с нами едет; и еще лицо мое не просохло от слез, как мысли мои были далеко от матери, с которой я расстался, может быть, навсегда.
В канаве лежал
мужик, опершись головой в пригорок; около него валялись мешок и палка, на которой навешаны были две
пары лаптей.
Деревеньки содержат гоньбу всем миром, то есть с каждого
мужика требуется
пара лошадей.
Молодой купец-золотопромышленник, сын
мужика, в сшитой в Лондоне фрачной
паре с брильянтовыми запонками, имевший большую библиотеку, жертвовавший много на благотворительность и державшийся европейски-либеральных убеждений, был приятен и интересен Нехлюдову, представляя из себя совершенно новый и хороший тип образованного прививка европейской культурности на здоровом мужицком дичке.
Вот он будто бы где-то едет в степи, там, где служил давно, еще прежде, и везет его в слякоть на телеге, на
паре,
мужик.
Оглянувшись, Анфим так и обомлел. По дороге бежал Михей Зотыч, а за ним с ревом и гиком гналась толпа
мужиков. Анфим видел, как Михей Зотыч сбросил на ходу шубу и прибавил шагу, но старость сказывалась, и он начал уставать. Вот уже совсем близко разъяренная, обезумевшая толпа. Анфим даже раскрыл глаза, когда из толпы вылетела
пара лошадей Ермилыча, и какой-то
мужик, стоя в кошевой на ногах, размахивая вожжами, налетел на Михея Зотыча.
К своему ужасу он слышал, что
пара уже гонится за ним. Лошадь устала и плохо прибавляла ходу. Где же одной уйти от
пары? Анфим уже слышал приближавшийся топот и, оглянувшись, увидел двух
мужиков в кошевке. Они были уже совсем близко и что-то кричали ему. Анфим начал хлестать лошадь вожжами.
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил уши, я собрал западни и клетки, перелез через забор в дедов сад и пошел домой, — ворота на улицу были открыты, огромный
мужик сводил со двора тройку лошадей, запряженных в большие крытые сани, лошади густо курились
паром,
мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
Уж на третий день, совсем по другой дороге, ехал
мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала лапами снег разгребать;
мужик был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда
пар идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что в ней человек лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
— Именно оттого, — хе-хе-хе, — что просто. Именно оттого. Веревка — вервие простое. Для него, во-первых, собака — что такое? Позвоночное, млекопитающее, хищное, из породы собаковых и так далее. Все это верно. Нет, но ты подойди к собаке, как к человеку, как к ребенку, как к мыслящему существу. Право, они со своей научной гордостью недалеки от
мужика, полагающего, что у собаки, некоторым образом, вместо души
пар.
Хозяин, он же и Архип,
мужик, раздувшийся от чрезмерного употребления чая, с румяным лицом, украшенным окладистою бородкой и
парою маленьких и веселых глаз, в одной александрийской рубашке, подпоясанной ниже пупка, подходит к тарантасу Ивана Онуфрича, окидывает взглядом кузов, потом нагибается и ощупывает оси и колеса, потряхивает легонько весь тарантас и говорит...
Я разменял пятиалтынный, положил три копейки под
пару бабок в длинный кон; кто собьет эту
пару — получает деньги, промахнется — я получу с него три копейки. Мне посчастливилось: двое целились в мои деньги, и оба не попали, — я выиграл шесть копеек со взрослых, с
мужиков. Это очень подняло дух мой…
—
Мужик — умный, — сказал Никон, усмехаясь. — Забавно мы с ним беседуем иной раз: он мне — хорошая, говорит, у тебя душа, а человек ты никуда не годный! А я ему — хороший ты человек, а души у тебя вовсе нет, одни руки везде,
пар шестнадцать! Смеётся он.
Мужик надёжный, на пустяки себя не разобьёт и за малость не продаст ни себя, ни другого. Ежели бы он Христа продавал — ограбил бы покупателей, прямо бы и сразу по миру пустил.
Когда он успел туда прыгнуть, я и не видал. А медведя не было, только виднелась громадная яма в снегу, из которой шел легкий
пар, и показалась спина и голова Китаева. Разбросали снег, Китаев и лесник вытащили громадного зверя, в нем было, как сразу определил Китаев, и оказалось верно, — шестнадцать пудов. Обе пули попали в сердце. Меня поздравляли, целовали, дивились на меня
мужики, а я все еще не верил, что именно я, один я, убил медведя!
Ей приснились две большие черные собаки с клочьями прошлогодней шерсти на бедрах и на боках; они из большой лохани с жадностью ели помои, от которых шел белый
пар и очень вкусный запах; изредка они оглядывались на Тетку, скалили зубы и ворчали: «А тебе мы не дадим!» Но из дому выбежал
мужик в шубе и прогнал их кнутом; тогда Тетка подошла к лохани и стала кушать, но, как только
мужик ушел за ворота, обе черные собаки с ревом бросились на нее, и вдруг опять раздался пронзительный крик.
Паром, нагруженный возами и
мужиками, задвигался по реке, противоположный берег которой заслонялся совершенно серым мутным туманом; в кузницах подле постоялого двора загудели меха, зазвенело железо.
Пестрая толпа из
мужиков, баб, девок, ребят и даже младенцев, которых заботливые матери побаивались оставить одних-одинешеньких в качках, окружала с шумом и говором две подводы, запряженные
парою тощих деревенских кляч.
Янкель стал смотреть на свет какие-то шаровары, чтобы ошибкой не дать чорту новых, а в это время за рекой, по дороге из лесу, показалась
пара волов. Волы сонно качали головами, телега чуть-чуть поскрипывала колесами, а на телеге лежал
мужик Опанас Нескорый, без свитки, без шапки и сапогов, и во все горло орал песни.
Ей все казалось милым и дорогим: и «наш» пароход — необыкновенно чистенький и быстрый пароход! — и «наш» капитан — здоровенный толстяк в парусиновой
паре и клеенчатом картузе, с багровым лицом, сизым носом и звериным голосом, давно охрипшим от непогод, оранья и пьянства, — «наш» лоцман — красивый, чернобородый
мужик в красной рубахе, который вертел в своей стеклянной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищуренные глаза твердо и неподвижно смотрели вдаль.
Ухватываются старики по двое и, шатаясь, идут и уходят — одна
пара, потом другая. Хозяин идет к дому, не доходит, спотыкается, падает и бормочет что-то непонятное, подобно хрюканью. Дед с
мужиками поднимается и уходит.
Никита не отвечал, и старик понял, что забрили, и не стал расспрашивать. Они вышли из управы на улицу. Был ясный, морозный день. Толпа
мужиков и баб, приехавших с молодежью, стояла в ожидании. Многие топтались и хлопали руками; снег хрустел под лаптями и сапогами.
Пар валил от закутанных голов и маленьких лохматых лошаденок; дым поднимался из труб городка прямыми высокими столбами.
Опустилось солнышко за черную полосу темного леса; воротились
мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать — после Николина дня грешно в избах огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался [Раздевался.], Фекла с дочерьми ставила на стол ужину… Вдруг к воротам подкатила
пара саврасок.
Заяц опять остановился подле дороги.
Мужики шли подле саней с поднятыми воротниками кафтанов. Лица их были чуть видны. Бороды, усы, ресницы их были белые. Изо ртов и носов их шел
пар. Лошади их были потные, и к поту пристал иней. Лошади толкались в хомутах, пыряли, выныривали в ухабах.
Мужики догоняли, обгоняли, били кнутами лошадей. Два старика шли рядом, и один рассказывал другому, как у него украли лошадь.
Не успели они таким образом обойти деревню из двора во двор, как уж на том конце, с которого они начали, закурилася не в урочный час лохматая, низкая кровля, а через час все большое село, как кит на море, дохнуло: сизый дым взмыл кверху как покаянный вздох о греховном ропоте, которым в горе своем согрешил народ, и, разостлавшись облаком, пошел по поднебесью; из щелей и из окон пополз на простор густой потный
пар, и из темных дверей то одной, то другой избы стали выскакивать докрасна взогретые
мужики.
— Дело нечисто, тут что-то сделано, — загудел народ и, посбросав последнее платье с плеч,
мужики так отчаянно заработали, что на плечах у них задымились рубахи; в воздухе стал потный
пар, лица раскраснелись, как репы; набожные восклицания и дикая ругань перемешивались в один нестройный гул, но проку все нет; дерево не дает огня.
Через час мы все были пьяны, и не знавшие что с нами делать
мужики запрягли
парою одну из своих крытых телег, упаковали нас туда как умели и отвезли в корпус.
В кабаке Семена, переименованном недавно в трактир — титул, совсем не идущий избенке с ощипанной крышей и с
парой тусклых окошек, — сидят двое охотников-мужиков.
Оба
мужика, видимо по привычке, оглянулись по сторонам и быстро перебежали дорогу. Очутившись у балагана, один из них привычной рукой взялся за железной кольцо и, повернув его, распахнул дверь. Столб
пара выбился наружу вместе с резкими звуками множества голосов, видимо старавшихся перекричать друг друга. Новые посетители вошли вовнутрь балагана.
— Ну, пошла, поехала, душу… В нас, вон
мужики гутарят, в бабах, и души нет, так,
пар один, как в кошках, — засмеялась Салтыкова.