Размеренно лопалась в груди землемера тонкая перепонка, жалобно билась
о стекло муха, и часто, часто, как маленькие паровозики, дышали детские грудки.
Неточные совпадения
Агафья Михайловна вышла на цыпочках; няня спустила стору, выгнала
мух из-под кисейного полога кроватки и шершня, бившегося
о стекла рамы, и села, махая березовою вянущею веткой над матерью и ребенком.
Варвара Михайловна. Зачем взвешивать… рассчитывать!.. Как мы все боимся жить! Что это значит, скажите, что это значит? Как мы все жалеем себя! Я не знаю, что говорю… Может быть, это дурно и нужно не так говорить… Но я… я не понимаю!.. Я бьюсь, как большая, глупая
муха бьется
о стекло… желая свободы… Мне больно за вас… Я хотела бы хоть немножко радости вам… И мне жалко брата! Вы могли бы сделать ему много доброго! У него не было матери… Он так много видел горя, унижений… вы были бы матерью ему…
Множество
мух кружилось над головой, они бестолково ползали по объявлениям на стенах, по столам, стукались
о стёкла и в суете своей были подобны людям, наполнявшим эту душную, грязную клетку.
Муха билась
о стекло головой и звенела, как слабо натянутая струна.
Случалось, что в то время, когда я думал совсем
о другом и даже когда был сильно занят ученьем, — вдруг какой-нибудь звук голоса, вероятно, похожий на слышанный мною прежде, полоса солнечного света на окне или стене, точно так освещавшая некогда знакомые, дорогие мне предметы,
муха, жужжавшая и бившаяся на
стекле окошка, на что я часто засматривался в ребячестве, — мгновенно и на одно мгновение, неуловимо для сознания, вызывали забытое прошедшее и потрясали мои напряженные нервы.
По выходе в отставку Хозаров года два жил в губернии и здесь успел заслужить то же реноме; но так как в небольших городах вообще любят делать из
мухи слона и, по преимуществу, на недостатки человека смотрят сквозь увеличительное
стекло, то и
о поручике начали рассуждать таким образом: он человек ловкий, светский и даже, если вам угодно, ученый, но только мотыга, любит жить не по средствам, и что все свое состояньишко пропировал да пробарствовал, а теперь вот и ждет, не выпадет ли на его долю какой-нибудь дуры-невесты с тысячью душами, но таких будто нынче совсем и на свете нет.
Дальше — изрезанное глубокими оврагами, покрытое зеленым дерном бесплодное поле, а там, влево, на краю оврага, печально темная купа деревьев — под ними еврейское кладбище. Золотистые лютики качаются в поле, —
о грязное
стекло окна нелепо бьется тяжелая, черная
муха, — я вспоминаю тихие слова хозяина...
У осужденного на смерть своя психология. В душе его судорожно горит жадная, все принимающая любовь к жизни. Обычные оценки чужды его настроению.
Муха, бьющаяся
о пыльное
стекло тюремной камеры, заплесневелые стены, клочок дождливого неба — все вдруг начинает светиться не замечавшеюся раньше красотою и значительностью. Замена смерти вечною, самою ужасною каторгою представляется неоценимым блаженством.
Милиционер ушел, за ним ушел и солдат. В комнате было тихо,
мухи бились
о пыльные
стекла запертых окон. На великолепном письменном столе с залитым чернилами бордовым сукном стояла чернильная склянка с затычкой из газетной бумаги. По стенам висели портреты и воззвания.