Неточные совпадения
Тут действует то же чувство, которое заставляло меня походом [На военной службе — до 1825 г.] сидеть на лошади и вести ее в поводу, когда спешивала вся
батарея, — чуть ли не я один это делал и нисколько не винил других
офицеров, которым не хотелось в жар, по глубокому песку проходить по нескольку верст.
— Да потому, что если взять того же батарейного командира, конечно, он получает довольно… но ведь он всех
офицеров в
батарее содержит на свой счет: они у него и пьют и едят, только не ночуют, — в кармане-то в итоге ничего и не осталось.
— А вот я рад, что и вы здесь, капитан, — сказал он морскому
офицеру, в штаб-офицерской шинели, с большими усами и Георгием, который вошел в это время в блиндаж и просил генерала дать ему рабочих, чтобы исправить на его
батарее две амбразуры, которые были засыпаны. — Мне генерал приказал узнать, — продолжал Калугин, когда командир
батареи перестал говорить с генералом, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью?
Это чувство было и у смертельно раненого солдата, лежащего между пятьюстами такими же ранеными на каменном полу Павловской набережной и просящего Бога о смерти, и у ополченца, из последних сил втиснувшегося в плотную толпу, чтобы дать дорогу верхом проезжающему генералу, и у генерала, твердо распоряжающегося переправой и удерживающего торопливость солдат, и у матроса, попавшего в движущийся батальон, до лишения дыхания сдавленного колеблющеюся толпой, и у раненого
офицера, которого на носилках несли четыре солдата и, остановленные спершимся народом, положили наземь у Николаевской
батареи, и у артиллериста, 16 лет служившего при своем орудии и, по непонятному для него приказанию начальства, сталкивающего орудие с помощью товарищей с крутого берега в бухту, и у флотских, только-что выбивших закладки в кораблях и, бойко гребя, на баркасах отплывающих от них.
Молодые
офицеры, которые, как он тотчас же по одному виду решил, только что ехали из корпуса, понравились ему и, главное, напомнили, что брат его, тоже из корпуса, на-днях должен был прибыть в одну из
батарей Севастополя.
Офицер этот расскажет вам, — но только, ежели вы его расспросите, — про бомбардирование 5-го числа, расскажет, как на его
батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось 8 человек, и как всё-таки на другое утро 6-го он палил [Моряки все говорят палить, а не стрелять.] из всех орудий; расскажет вам, как 5-го попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет вам из амбразуры
батареи и траншеи неприятельские, которые не дальше здесь, как в 30-40 саженях.
— Требуют
офицера с прислугой на какую-то там мортирную
батарею. У меня и так всего 4 человека
офицеров и прислуги полной в строй не выходит, — ворчал батарейный командир, — а тут требуют еще. — Однако, надо кому-нибудь итти, господа, — сказал он, помолчав немного: — приказано в 7 часов быть на Рогатке… Послать фельдфебеля! Кому же итти, господа, решайте, — повторил он.
— Старший
офицер в
батарее, капитан, невысокий рыжеватый мужчина, с хохолком и гладенькими височками, воспитанный по старым преданиям артиллерии, дамский кавалер и будто бы ученый, расспрашивал Володю о знаниях его в артиллерии, новых изобретениях, ласково подтрунивал над его молодостью и хорошеньким личиком и вообще обращался с ним, как отец с сыном, что очень приятно было Володе.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря на черную изрытую землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же в трубу рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их
батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и всё с тем же жаром стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
— Господа
офицеры! — сказал Блесткин, подскакав к
батарее, — его превосходительство приказал вам быть в готовности, и если французы откроют по вас огонь, то сейчас отвечать.
— Вот что? Ну, в самом деле прекрасная выдумка! Я всегда замечал в этом Дерикуре необычайные способности; однако ж не говорите ничего нашим молодым людям; рубиться с неприятелем, брать
батареи — это их дело; а всякая хитрость, как бы умно она ни была придумана, кажется им недостойною храброго
офицера. Чего доброго, пожалуй, они скажут, что за эту прекрасную выдумку надобно произвесть Дерикура в полицейские комиссары.
Широкоплечий вахмистр принял лошадь Зарецкого, который, пройдя шагов сто вперед, подошел к
батарее. Канонеры, раздувая свои фитили, стояли в готовности подле пушек, а командующий орудиями артиллерийской поручик и человека три пехотных
офицеров толпились вокруг зарядного ящика, из которого высокий фейерверкер вынимал манерку с водкою, сыр и несколько хлебов.
Первый
офицер. Вторая
батарея, стой!
Когда корвет поравнялся с Петровской
батареей и старший
офицер махнул артиллеристу головой, он скомандовал...
Наша палатка стояла недалеко от орудий, на сухом и высоком месте, с которого вид был особенно обширен. Подле палатки, около самой
батареи, на расчищенной площадке была устроена нами игра в городки, или чушки. Услужливые солдатики тут же приделали для нас плетеные лавочки и столик. По причине всех этих удобств артиллерийские
офицеры, наши товарищи, и несколько пехотных любили по вечерам собираться к нашей
батарее и называли это место клубом.
— От живота крепко мучился. Как стоим, бывало, ничего, а как тронемся, то криком кричит. Богом просил, чтоб оставили, да все жалко было. Ну, а как он стал нас уж крепко донимать, трех людей у нас убил в орудии,
офицера убил, да и от
батареи своей отбились мы как-то. Беда! совсем не думали орудия увезти. Грязь же была.
В коляске, на паре белых лошадей, прокатил бригадный генерал. Он остановился около второй
батареи и закричал что-то такое, чего никто не понял. К нему поскакали несколько
офицеров, в том числе и Рябович.
Он давно уже знает, для чего впереди каждой
батареи рядом с
офицером едет солидный фейерверке? и почему он называется уносным; вслед за спиной этого фейерверкера видны ездовые первого, потом среднего выноса...
Офицерам всех шести
батарей живо припомнился прошлогодний случай, когда во время маневров они, и с ними
офицеры одного казачьего полка, таким же вот образом были приглашены на чай одним помещиком-графом, отставным военным; гостеприимный и радушный граф обласкал их, накормил, напоил и не пустил в деревню на квартиры, а оставил ночевать у себя.
Вдруг мчавшаяся
батарея стала задерживаться. Казаки-буряты натягивали поводья, лошади заезжали в сторону, орудия остановились. Громко ругаясь, проехал офицер-артиллерист.
Произведенный в
офицеры, я сделан был репетитором и позднее помощником профессора русской словесности, но, не поладив со своим премьером в методе преподавания, перешел на службу сначала в гвардейскую, а потом в армейскую
батарею.
На одной из наших
батарей, попавшую на позицию, к которой японцы пристрелялись, выбыли из строя все
офицеры, начальство принял унтер-офицер, у которого уже была оторвана кисть правой руки — он, кое-как перевязав её рукавом рубахи, левой рукой работает над орудием, пока не падает мёртвым, сражённый шрапнелью. Тут же на полях Вафангоу выказалась во всём своём блеске доблесть русской женщины — сестра милосердия г-жа Воронова под градом пуль, спокойно сидя на коне, распоряжалась действиями санитаров.
Отец ее был весел, гордясь, что имеет зятем своим полковника, украшенного знаками отличия; я старался всячески изъявлять ему мое уважение, особенно при значительных лицах города;
офицеры моей
батареи, любя меня, оказывали ему свое внимание.
Верст за десять от города жил панцирный боярин Яскулка (по-русски Ласточка), у которого стоял
офицер моей
батареи.
Тело графа было положено в роскошный гроб. В Грузино был вызван полк имени графа Аракчеева, прибывший на подводах, и
батарея артиллерии. К гробу был приставлен почетный караул из
офицеров, которых сменяли через каждые два часа днем и ночью; диакон читал псалтырь.
Всё время, что он был на
батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов
офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что́ они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
Ополченцы и те, которые были в деревне, и те, котóрые работали на
батарее, побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчими. За ними солдаты и
офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Вот сейчас я сижу у
офицеров, пишу письмо и пью чай из стакана с подстаканником, но вот-вот затрещит телефон и… все меняется, как сон: переведут
батарею на версту в сторону или вперед, придется рыть тугую, холодную землю, вырыть к ночи холодную землянку — ох, как холодно теперь в окопах! — и завалиться в ней спать, сырому и голодному.
Про
батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть
батарее отступать как можно скорее.
С
батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили
офицеры.
Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из-под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб-офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до
батареи Тушина.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал
офицер с кургана, как на центр позиции, и у которого на берегу лежали ряды скошенной пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского или курганной
батареи.
Объехав всю линию войск от правого до левого фланга князь Андрей поднялся на ту
батарею, с которой, по словам штаб-офицера, всё поле было видно.
— Вот тут наша
батарея стоит, — сказал штаб-офицер, указывая на самый высокий пункт, — того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.