Неточные совпадения
А именно: однажды Микаладзе забрался
ночью к жене местного казначея, но едва успел отрешиться
от уз (так называет летописец мундир), как был застигнут врасплох ревнивцем мужем.
В ту же
ночь в бригадировом доме случился пожар, который,
к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась
к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и
ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей,
от всего отпирался.
Основу основал, проткал насквозь всю
ночь,
Поставил свой товар на-диво,
Засел, надувшися, спесиво,
От лавки не отходит прочь
И думает: лишь только день настанет,
То всех покупщиков
к себе он переманит.
Легко ли в шестьдесят пять лет
Тащиться мне
к тебе, племянница?.. — Мученье!
Час битый ехала с Покровки, силы нет;
Ночь — светопреставленье!
От скуки я взяла с собой
Арапку-девку да собачку; —
Вели их накормить, ужо, дружочек мой,
От ужина сошли подачку.
Княгиня, здравствуйте!
Друг. Нельзя ли для прогулок
Подальше выбрать закоулок?
А ты, сударыня, чуть из постели прыг,
С мужчиной! с молодым! — Занятье для девицы!
Всю
ночь читает небылицы,
И вот плоды
от этих книг!
А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды
к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
И книжных и бисквитных лавок...
— Представьте, он — спит! — сказала она, пожимая плечами. — Хотел переодеться, но свалился на кушетку и — уснул, точно кот. Вы, пожалуйста; не думайте, что это
от неуважения
к вам! Просто: он всю
ночь играл в карты, явился домой в десять утра, пьяный, хотел лечь спать, но вспомнил про вас, звонил в гостиницу,
к вам, в больницу… затем отправился на кладбище.
Слева
от Самгина сидел Корнев. Он в первую же
ночь после ареста простучал Климу, что арестовано четверо эсдеков и одиннадцать эсеров, а затем, почти каждую
ночь после поверки, с аккуратностью немца сообщал Климу новости с воли. По его сведениям выходило, что вся страна единодушно и быстро готовится
к решительному натиску на самодержавие.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим человеком, как будто вырос за
ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия
к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть
от всех новое свое настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной
ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся
от деревни
к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной
ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел
к Самгину пить кофе и, желтый
от злобы, заявил...
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел
к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту
ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти
к окну шум, необычно тяжелый,
от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Унизительно было Климу сознаться, что этот шепот испугал его, но испугался он так, что у него задрожали ноги, он даже покачнулся, точно
от удара. Он был уверен, что
ночью между ним и Лидией произойдет что-то драматическое, убийственное для него. С этой уверенностью он и ушел
к себе, как приговоренный на пытку.
В таких воспоминаниях он провел всю
ночь, не уснув ни минуты, и вышел на вокзал в Петербурге полубольной
от усталости и уже почти равнодушный
к себе.
Ночами перед Самгиным развертывалась картина зимней, пуховой земли, сплошь раскрашенной по белому огромными кострами пожаров; огненные вихри вырывались точно из глубины земной, и всюду, по ослепительно белым полям,
от вулкана
к вулкану двигались, яростно шумя, потоки черной лавы — толпы восставших крестьян.
Лидия заставила ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале
ночь была светлая, но душная, в раскрытые окна из сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у окна, прислушиваясь
к тишине, вздрагивая
от непонятных звуков
ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
С полгода по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку
к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не ела, не пила, питалась только чаем и часто по
ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась
от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась
от всех, даже
от Анисьи. Никто не знал, каково у ней на душе.
— Да, да, — повторял он, — я тоже жду утра, и мне скучна
ночь, и я завтра пошлю
к вам не за делом, а чтоб только произнести лишний раз и услыхать, как раздастся ваше имя, узнать
от людей какую-нибудь подробность о вас, позавидовать, что они уж вас видели… Мы думаем, ждем, живем и надеемся одинаково. Простите, Ольга, мои сомнения: я убеждаюсь, что вы любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни…
Он едва повидался с Аяновым, перетащил
к нему вещи с своей квартиры, а последнюю сдал. Получив
от опекуна — за заложенную землю — порядочный куш денег, он в январе уехал с Кириловым, сначала в Дрезден, на поклон «Сикстинской мадонне», «
Ночи» Корреджио, Тициану, Поль Веронезу и прочим, и прочим.
Марк, по-своему, опять
ночью, пробрался
к нему через сад, чтоб узнать, чем кончилось дело. Он и не думал благодарить за эту услугу Райского, а только сказал, что так и следовало сделать и что он ему, Райскому, уже тем одним много сделал чести, что ожидал
от него такого простого поступка, потому что поступить иначе значило бы быть «доносчиком и шпионом».
Он говорил просто, свободно переходя
от предмета
к предмету, всегда знал обо всем, что делается в мире, в свете и в городе; следил за подробностями войны, если была война, узнавал равнодушно о перемене английского или французского министерства, читал последнюю речь в парламенте и во французской палате депутатов, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали
ночью на Выборгской стороне.
У обрыва Марк исчез в кустах, а Райский поехал
к губернатору и воротился
от него часу во втором
ночи. Хотя он поздно лег, но встал рано, чтобы передать Вере о случившемся. Окна ее были плотно закрыты занавесками.
Она порицала и осмеивала подруг и знакомых, когда они увлекались, живо и с удовольствием расскажет всем, что сегодня на заре застали Лизу, разговаривающую с письмоводителем чрез забор в саду, или что вон
к той барыне (и имя, отчество и фамилию скажет) ездит все барин в карете и выходит
от нее часу во втором
ночи.
— Ты прав, но ни слова более, умоляю тебя! — проговорил он и вышел
от меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только прибавил
к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так что я всю
ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне было хорошо.
9-го мы думали было войти в Falsebay, но
ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать по ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные
от ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто
к средине, а основания выдается в море. Вершины гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
Сегодня, 19-го, штиль вдруг превратился почти в шторм; сначала налетел
от NO шквал, потом задул постоянный, свежий, а наконец и крепкий ветер, так что у марселей взяли четыре рифа. Качка сделалась какая-то странная, диагональная, очень неприятная: и привычных
к морю немного укачало. Меня все-таки нет, но голова немного заболела, может быть,
от этого. Вечером и
ночью стало тише.
Нехлюдов оглянулся на англичанина, готовый итти с ним, но англичанин что-то записывал в свою записную книжку. Нехлюдов, не отрывая его, сел на деревянный диванчик, стоявший у стены, и вдруг почувствовал страшную усталость. Он устал не
от бессонной
ночи, не
от путешествия, не
от волнения, а он чувствовал, что страшно устал
от всей жизни. Он прислонился
к спинке дивана, на котором сидел, закрыл глаза и мгновенно заснул тяжелым, мертвым сном.
Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть
от бессонной
ночи косящие глянцовитые черные глаза, и на всем ее существе две главные черты: чистота девственности любви не только
к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только есть в мире, —
к тому нищему, с которым она поцеловалась.
— Уж позволь мне знать лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь
к Нехлюдову, — всё вышло оттого, что одна личность просила меня приберечь на время его бумаги, а я, не имея квартиры, отнесла ей. А у ней в ту же
ночь сделали обыск и взяли и бумаги и ее и вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала,
от кого получила.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и
от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда
к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую
ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать
к себе.
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви
к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную
ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно
от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
— Не мудрено, Lise, не мудрено…
от твоих же капризов и со мной истерика будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю
ночь была так больна, в жару, стонала! Я насилу дождалась утра и Герценштубе. Он говорит, что ничего не может понять и что надо обождать. Этот Герценштубе всегда придет и говорит, что ничего не может понять. Как только вы подошли
к дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда в свою прежнюю комнату перевезть…
Когда намеченный маршрут близится
к концу, то всегда торопишься: хочется скорее закончить путь. В сущности, дойдя до моря, мы ничего не выигрывали.
От устья Кумуху мы опять пойдем по какой-нибудь реке в горы; так же будем устраивать биваки, ставить палатки и таскать дрова на
ночь; но все же в конце намеченного маршрута всегда есть что-то особенно привлекательное. Поэтому все рано легли спать, чтобы пораньше встать.
Вечером я имел случай наблюдать интересное метеорологическое явление. Около 10 часов взошла луна, тусклая, почти не дающая света. Вслед за тем туман рассеялся, и тогда
от лунного диска вверх и вниз протянулись два длинных луча, заострившихся
к концам. Явление это продолжалось минут пятнадцать, затем опять надвинулся туман, и луна снова сделалась расплывчатой и неясной; пошел мелкий дождь, который продолжался всю
ночь, до рассвета.
К вечеру небо очистилось
от туч, и
ночь обещала быть холодной.
Но каким образом умудрился вор украсть
ночью, из запертой конюшни, Малек-Аделя? Малек-Аделя, который и днем никого чужого
к себе не подпускал, — украсть его без шума, без стука? И как растолковать, что ни одна дворняжка не пролаяла? Правда, их было всего две, два молодых щенка, и те
от холоду и голоду в землю зарывались — но все-таки!
Чертопханов толкнул его ногою, примолвив: «Вставай, ворона!» Потом отвязал недоуздок
от яслей, снял и сбросил на землю попону — и, грубо повернув в стойле послушную лошадь, вывел ее вон на двор, а со двора в поле,
к крайнему изумлению сторожа, который никак не мог понять, куда это барин отправляется
ночью, с невзнузданною лошадью в поводу?
Сумрачная
ночь близилась
к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую
от росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и наконец пошел чистый и мелкий дождь.
День близился
к концу. Солнце клонилось на запад,
от деревьев по земле протянулись длинные тени. Надо было становиться на
ночь. Выбрав место, где есть вода, мы стали устраивать бивак.
В переходе
от дня
к ночи в тайге всегда есть что-то торжественное. Угасающий день нагоняет на душу чувство жуткое и тоскливое. Одиночество родит мысли, воспоминания. Я так ушел в себя, что совершенно забыл о том, где я нахожусь и зачем пришел сюда в этот час сумерек.
Опасения Дерсу сбылись. Во вторую половину
ночи пал стал двигаться прямо на нас, но, не найдя себе пищи, прошел стороной. Вопреки ожиданиям,
ночь была теплая, несмотря на безоблачное небо. В тех случаях, когда я видел что-либо непонятное, я обращался
к Дерсу и всегда получал
от него верные объяснения.
Ночью был туманный мороз. Откровенно говоря, я был бы очень рад, если бы
к утру разразилась непогода. По крайней мере мы отдохнули бы и выспались как следует, но едва взошло солнце, как туман сразу рассеялся. Прибрежные кусты и деревья около проток заиндевели и сделались похожими на кораллы. На гладком льду иней осел розетками. Лучи солнца играли в них, и
от этого казалось, будто по реке рассыпаны бриллианты.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел
к огню и стал думать о пережитом.
Ночь была ясная, тихая. Красные блики
от огня, черные тени
от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили
к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
В переходе
от дня
к ночи всегда есть что-то таинственное. В лесу в это время становится сумрачно и тоскливо. Кругом воцаряется жуткое безмолвие. Затем появляются какие-то едва уловимые ухом звуки. Как будто слышатся глубокие вздохи. Откуда они исходят? Кажется, что вздыхает сама тайга. Я оставил работу и весь отдался влиянию окружающей меня обстановки. Голос Дерсу вывел меня из задумчивости.
Купчиха Трюхина скончалась в эту самую
ночь, и нарочный
от ее приказчика прискакал
к Адриану верхом с этим известием.
В начале зимы его перевезли в Лефортовский гошпиталь; оказалось, что в больнице не было ни одной пустой секретной арестантской комнаты; за такой безделицей останавливаться не стоило: нашелся какой-то отгороженный угол без печи, — положили больного в эту южную веранду и поставили
к нему часового. Какова была температура зимой в каменном чулане, можно понять из того, что часовой
ночью до того изнемог
от стужи, что пошел в коридор погреться
к печи, прося Сатина не говорить об этом дежурному.
Следует еще несколько вопросов и ответов непечатного свойства, и собеседники переходят уже
к настоящим «комедиям». Корнеич представляет разнообразные эпизоды из житейской практики соседних помещиков. Как Анна Павловна Затрапезная повару обед заказывает; как Пес (Петр) Васильич крестьянские огороды по
ночам грабит; как овсецовская барыня мужа по щекам бьет и т. д. Все это Корнеич проделывает так живо и образно, что Струнников захлебывается
от наслаждения.
Несмотря на недостатки, она, однако ж, не запиралась
от гостей, так что
от времени до времени
к ней наезжали соседи. Угощенье подавалось такое же, как и у всех, свое, некупленное; только ночлега в своем тесном помещении она предложить не могла. Но так как в Словущенском существовало около десяти дворянских гнезд, и в том числе усадьба самого предводителя, то запоздавшие гости обыкновенно размещались на
ночь у соседних помещиков, да кстати и следующий день проводили у них же.
Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился дорогой работе и чудному происшествию минувшей
ночи; умылся, оделся как можно лучше, надел то самое платье, которое достал
от запорожцев, вынул из сундука новую шапку из решетиловских смушек с синим верхом, который не надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще в бытность в Полтаве; вынул также новый всех цветов пояс; положил все это вместе с нагайкою в платок и отправился прямо
к Чубу.
После обеда, когда гурманы переваривали пищу, а игроки усаживались за карты, любители «клубнички» слушали певиц, торговались с Анной Захаровной и, когда хор уезжал, мчались
к «Яру» на лихачах и парных «голубчиках», биржа которых по
ночам была у Купеческого клуба. «Похищение сабинянок» из клуба не разрешалось, и певицам можно было уезжать со своими поклонниками только
от «Яра».
Эта
ночь у нас прошла тревожно: старший брат, проснувшись, увидел, что
к нему тянутся черные бархатные руки, и закричал… Я тоже спал плохо и просыпался в поту
от бессвязных сновидений…