Неточные совпадения
А на другой день вечером они устроили пышный праздник примирения — чай с пирожными, с конфектами, музыкой и танцами. Перед началом торжества они заставили Клима и Бориса поцеловаться, но Борис, целуя, крепко сжал зубы и закрыл глаза, а Клим почувствовал желание укусить его. Потом Климу предложили прочитать стихи Некрасова «Рубка
леса», а хорошенькая подруга Лидии Алина Телепнева сама вызвалась читать,
отошла к роялю и, восторженно закатив глаза, стала рассказывать вполголоса...
И рассказал я ему, как приходил раз медведь
к великому святому, спасавшемуся в
лесу, в малой келейке, и умилился над ним великий святой, бесстрашно вышел
к нему и подал ему хлеба кусок: «Ступай, дескать, Христос с тобой», и
отошел свирепый зверь послушно и кротко, вреда не сделав.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней
к лесу. Скоро я заметил, что ветки деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего не нашел.
Утром, как только мы
отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела нас
к зверовой фанзе. Теперь смешанный
лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку
леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что деревня недалеко.
Рожков и Ноздрин молчали. Не давая им опомниться, я быстро пошел назад по лыжнице. Оба они сняли лямки с плеч и пошли следом за мной.
Отойдя немного, я дождался их и объяснил, почему необходимо вернуться назад. До Вознесенского нам сегодня не дойти, дров в этих местах нет и, значит, остается один выход — итти назад
к лесу.
— Тише, полегоньку, не так… что вы это? — кричал Костяков, проворно перехватывая
лесу. — Батюшки! тяжесть какая! не дергайте; водите, водите, а то оборвет. Вот так, направо, налево, сюда,
к берегу!
Отходите! дальше; теперь тащите, тащите, только не вдруг; вот так, вот так…
И, неосмысленно лживые в своем сопротивлении, люди подчинились велению и
отошли от человека, и стал он доступен всем смертям, какие есть на свете; и отовсюду, изо всех темных углов, из поля, из
леса, из оврага, двинулись они
к человеку, пошатываясь, ковыляя, тупые, покорные, даже не жадные.
Как только мы
отошли от берега, мы сразу попали в непролазную чащу: неровная почва, сухие протоки, полосы гальки, рытвины и ямы, заваленные колодником и заросшие буйными, теперь уже засохшими травами; кустарниковая ольха, перепутавшаяся с пригнутыми
к земле ветвями черемушника; деревья с отмершими вершинами и мусор, нанесенный водой, — таков поемный
лес в долине реки Самарги, куда мы направились с Глеголой на охоту.
Следы тигра шли прямо в
лес. По ним видно было, что зверь, схватив собаку, уходил сначала прыжками, потом бежал рысью и последние 500 метров шел шагом. Оборванный собачий поводок волочился по снегу.
Отойдя с километр, он остановился на небольшой полянке и стал есть собаку. Заслышав наше приближение, тигр бросил свою добычу и убежал. Когда мы подошли
к собаке, она оказалась наполовину съеденной. Мы стали настораживать здесь ружья.
Брама-Глинский (так он зовется по театру, в паспорте же он значится Гуськовым)
отошел к окну, заложил руки в карманы и стал глядеть на улицу. Перед его глазами расстилалась громадная пустошь, огороженная серым забором, вдоль которого тянулся целый
лес прошлогоднего репейника. За пустошью темнела чья-то заброшенная фабрика с наглухо забитыми окнами. Около трубы кружилась запоздавшая галка. Вся эта скучная, безжизненная картина начинала уже подергиваться вечерними сумерками.