Неточные совпадения
— Да вот посмотрите на лето. Отличится. Вы гляньте-ка, где я сеял прошлую весну. Как рассадил! Ведь я, Константин Дмитрич, кажется, вот как
отцу родному стараюсь. Я и сам не люблю дурно делать и другим не велю. Хозяину хорошо, и нам хорошо. Как глянешь вон, — сказал Василий, указывая на поле, — сердце
радуется.
Она тоже не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и
отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и
радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
Девочка, любимица
отца, вбежала смело, обняла его и смеясь повисла у него на шее, как всегда,
радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его наконец в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но
отец удержал ее.
— Ну, вот и ты! — начала она, запинаясь от радости. — Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю, со слезами: это я смеюсь, а не плачу. Ты думаешь, я плачу? Нет, это я
радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слезы текут. Это у меня со смерти твоего
отца, от всего плачу. Садись, голубчик, устал, должно быть, вижу. Ах, как ты испачкался.
Отец и сын одинаково
обрадовались появлению его в эту минуту; бывают положения трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти.
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова
отцу, —
отец тоже непонятно
обрадовался.
«Да вон, кажется…» — говорил я, указывая вдаль. «Ах, в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно говорил он и капитану, и старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к карте в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» — твердил он,
радуясь, как будто увидел родного
отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Передали записку третьему: «Пудди, пудди», — твердил тот задумчиво.
Отец Аввакум пустился в новые объяснения: старик долго и внимательно слушал, потом вдруг живо замахал рукой, как будто догадался, в чем дело. «Ну, понял наконец», —
обрадовались мы. Старик взял
отца Аввакума за рукав и, схватив кисть, опять написал: «Пудди». «Ну, видно, не хотят дать», — решили мы и больше к ним уже не приставали.
Он мог ворваться, пробежать по комнатам, мог оттолкнуть
отца, мог даже ударить
отца, но, удостоверившись, что Светловой нет у него, убежал,
радуясь, что ее нет и что убежал,
отца не убив.
Да и не один Вепрёв и Штин должны
радоваться — а и земский моего
отца, Василий Епифанов, который, из глубоких соображений учтивости, писал своему помещику: «Повеление ваше по сей настоящей прошедшей почте получил и по оной же имею честь доложить…»
Вернувшись к
отцу, Устенька в течение целого полугода никак не могла привыкнуть к мысли, что она дома. Ей даже казалось, что она больше любит Стабровского, чем родного
отца, потому что с первым у нее больше общих интересов, мыслей и стремлений. Старая нянька Матрена страшно
обрадовалась, когда Устенька вернулась домой, но сейчас же заметила, что девушка вконец обасурманилась и тоскует о своих поляках.
Михей Зотыч, наоборот, нисколько не удивился возвращению Галактиона. Скитский старец попрежнему сидел в углу, и Галактион
обрадовался, что он здесь, как живой посредник между ним и
отцом.
— Подтянем, Илья Фирсыч? Ха-ха!
Отцом родным будешь. Озолочу… Истинно господь прислал тебя ко мне. Ведь вконец я захудал. Зятья-то на мои денежки живут да
радуются, а я в забвенном виде. Они
радуются, а мы их по шапке… Ха-ха!.. Есть и на зятьев закон?
Он даже рассказал целую историю этого отравления, пока следователь не догадался отправить его на испытание в больницу душевнобольных.
Отец тоже был ненормален и
радовался, как ребенок, что еще раз избавился от сына.
Поселились они с матерью во флигеле, в саду, там и родился ты, как раз в полдень —
отец обедать идет, а ты ему встречу. То-то
радовался он, то-то бесновался, а уж мать — замаял просто, дурачок, будто и невесть какое трудное дело ребенка родить! Посадил меня на плечо себе и понес через весь двор к дедушке докладывать ему, что еще внук явился, — дедушко даже смеяться стал: «Экой, говорит, леший ты, Максим!»
Появление
отца для Наташки было настоящим праздником. Яша Малый любил свое гнездо какой-то болезненной любовью и ужасно скучал о детях. Чтобы повидать их, он должен был сделать пешком верст шестьдесят, но все это выкупалось радостью свиданья. И Наташка, и маленький Петрунька так и повисли на отцовской шее. Особенно ластилась Наташка, скучавшая по
отце более сознательно. Но Яша точно стеснялся
радоваться открыто и потихоньку уходил с ребятишками куда-нибудь в огород и там пестовал их со слезами на глазах.
Он прошел на прииск и разыскал Оксю, которая действительно находилась в интересном положении. Она, видимо,
обрадовалась отцу, чем и удивила, и тронула его. Грядущее материнство сгладило прежнюю мужиковатость Окси, хотя красивей она не сделалась. Усадив
отца на пустые вымостки, Окся расспрашивала про мать, про родных, а потом спокойно проговорила...
Когда уже мелькнули впереди огоньки Фотьянки, Феня догадалась, куда
отец везет ее, и внутренне
обрадовалась: баушку Лукерью она видала редко, но привыкла ее уважать.
Твой дядя [Так называла Аннушка Пущина своего
отца лично и в письмах — до самой его кончины.] заранее
радуется, когда опять тебя увидит. К тому времени ты все-таки будешь хорошо знать, что я, старик, буду у тебя снова учиться.
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею
отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии
радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Отец заранее наказал мне, чтобы я не только не плакал, но и не слишком
радовался, не слишком ласкался к матери.
Чтобы не так было скучно бабушке без нас, пригласили к ней Елизавету Степановну с обеими дочерьми, которая обещала приехать и прожить до нашего возвращенья, чему
отец очень
обрадовался.
Я так
обрадовался, что чуть не со слезами бросился на шею старику и, не помня себя, запрыгал и побежал домой, оставя своего
отца беседовать с Аничковым.
Едва мать и
отец успели снять с себя дорожные шубы, как в зале раздался свежий и громкий голос: «Да где же они? давайте их сюда!» Двери из залы растворились, мы вошли, и я увидел высокого роста женщину, в волосах с проседью, которая с живостью протянула руки навстречу моей матери и весело сказала: «Насилу я дождалась тебя!» Мать после мне говорила, что Прасковья Ивановна так дружески, с таким чувством ее обняла, что она ту же минуту всею душою полюбила нашу общую благодетельницу и без памяти
обрадовалась, что может согласить благодарность с сердечною любовью.
Я не видел или, лучше сказать, не помнил, что видел
отца, а потому,
обрадовавшись, прямо бросился к нему на шею и начал его обнимать и целовать.
Много содействовали тому разговоры с
отцом и Евсеичем, которые
радовались весне, как охотники, как люди, выросшие в деревне и страстно любившие природу, хотя сами того хорошенько не понимали, не определяли себе и сказанных сейчас мною слов никогда не употребляли.
Отец мой
радовался, глядя на такое изобилие хлеба, и говорил: «Вот крестьяне, так крестьяне!
Я
обрадовался, стал проситься;
отец охотно согласился.
Мать и мы с сестрицей очень ему
обрадовались, но
отец был невесел; многие башкирцы и все припущенники, то есть жители Киишек и Тимкина, объявили спор и дачу обошли черными (спорными) столбами: обмежеванье белыми столбами означало бесспорность владения.
В Уфе все знакомые наши друзья очень нам
обрадовались. Круг знакомых наших, особенно знакомых с нами детей, значительно уменьшился. Крестный
отец мой, Д. Б. Мертваго, который хотя никогда не бывал со мной ласков, но зато никогда и не дразнил меня — давно уже уехал в Петербург. Княжевичи с своими детьми переехали в Казань; Мансуровы также со всеми детьми куда-то уехали.
Мать
обрадовалась, но радость ее очень уменьшилась, когда она узнала, что
отец приехал по приказанию тетушки.
Наконец гости уехали, взяв обещание с
отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не
радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень
обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Сначала
отец не встревожился этим и говорил, что лошадям будет легче, потому что подмерзло, мы же с сестрицей
радовались, глядя на опрятную белизну полей; но снег продолжал идти час от часу сильнее и к вечеру выпал с лишком в полторы четверти; езда сделалась ужасно тяжела, и мы едва тащились шагом, потому что мокрый снег прилипал к колесам и даже тормозил их.
Павел при этом несколько даже удивился;
отец прежде всегда терпеть не мог, чтобы он хоть каплю какого-нибудь вина перед ним пил, а тут сам поить хочет: видно, уж очень
обрадовался ему!
— Что станешь с ним, сударь, делать! Жил-жил, все
радовался, а теперь вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего еще я, сударь, боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А ну, как он в ту пору, получивши деньги-то,
отцу вдруг скажет:"Я, скажет, папынька, много вами доволен, а денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон пошел!
Вижу я и старика
отца, и старуху мать, которые
радуются не нарадуются на ненаглядное детище, вижу урну с свернутыми в ней жеребьями, слышу слова: «лоб»,"лоб","лоб"…
— Нет, папаша, я лучше ему напишу; я сейчас напишу и пошлю, — сказала Настенька. Она заметно
обрадовалась намерению
отца.
Я воскрес, смотрю на сверкающее солнце и сам не верю. Открываю, нюхаю. И всю усталость, весь ужас пережитого как рукой сняло. Я никогда и ничему так не
радовался, как этой табакерке. Это был подарок моего
отца.
Лена очень
обрадовалась, узнав, что теперь подошла новая реформа и ее
отца зовут опять туда, где родилась, где жила, где любила ее мать, где она лежит в могиле… Лена думала, что она тоже будет жить там и после долгих лет, в которых, как в синей мреющей дали, мелькало что-то таинственное, как облако, яркое, как зарница, — ляжет рядом с матерью. Она дала слово умиравшей на Песках няне, что непременно привезет горсточку родной земли на ее могилу на Волковом кладбище.
— Ну вот, академик! Вишь чему вы
обрадовались! Нет, ей-богу, вы еще суетны,
отец Захария.
— Да ты не разговаривай, а оконфузь, оконфузь, — смеясь и
радуясь, частил Захария Бенефактов, глядя то на дьякона, то на чинно хранящего молчание
отца Туберозова.
«Пусть левая не знает, что делает правая», и «не надежен для царства божия работник, взявшийся за плуг и оглядывающийся назад». «Не
радуйтесь тому, что бесы повинуются вам, а ищите того, чтобы имена ваши были написаны на небесах». «Будьте совершенны, как совершенен
отец ваш небесный». «Ищите царствия божия и правды его».
Поздоровался я с ней, идя с кладбища, как будто
обрадовалась, а
отец, держа её за руку, хрипит мне...
Лизавета Степановна не изъявила ни малейшего удовольствия, а только одну почтительную покорность воле
отца; Танюша, верившая письму брата искренне,
обрадовалась от всего сердца.
— Грех? Где грех? — решительно отвечал старик. — На хорошую девку поглядеть грех? Погулять с ней грех? Али любить ее грех? Это у вас так? Нет,
отец мой, это не грех, а спа́сенье. Бог тебя сделал, Бог и девку сделал. Всё Он, батюшка, сделал. Так на хорошую девку смотреть не грех. На то она сделана, чтоб ее любить да на нее
радоваться. Так-то я сужу, добрый человек.
— Задумывается он все,
отец Крискент… А о чем ему думать? Слава богу, всего, кажется, вдоволь, и только жить да
радоваться нужно… Конечно, обнесли напраслиной внучков моих, про Гордея Евстратыча болтают разное, совсем неподобное…
Он вошел в свою комнату: письмо на столе бросилось ему в глаза."А! от Тани!" — подумал он и заранее
обрадовался; но письмо было из деревни, от
отца.
Не останавливаясь ни в Петербурге, ни в Москве, Литвинов вернулся в свое поместье. Он испугался, увидав
отца: до того тот похилел и опустился. Старик
обрадовался сыну, насколько может
радоваться человек, уже покончивший с жизнью; тотчас сдал ему все, сильно расстроенные, дела и, проскрипев еще несколько недель, сошел с земного поприща.
Несчастный вождь! как ярко просиял
Восход его шумящей, бурной жизни.
Я
радуюсь, великородный витязь,
Что кровь его с отечеством мирится.
Вины
отцов не должно вспоминать;
Мир гробу их! приближься, Курбский. Руку!
— Не странно ли? сын Курбского ведет
На трон, кого? да — сына Иоанна…
Всё за меня: и люди и судьба. —
Ты кто такой?
В это время Львов узнал о ее положении и поспешил к ней. Соня
обрадовалась ему, как родному, и, узнав, что
отец с труппой в Моршанске и что в Тамбове, кроме дворника Кузьмы с собакой Леберкой, в театре никого нет, решила поехать к
отцу по совету Львова. Он проводил ее — Соня была слаба и кашляла кровью.