Неточные совпадения
Голоса двух
женщин. Милости твоей,
отец, прошу! Повели, государь, выслушать!
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его
отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как
женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем чтобы всё оставалось по старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет с сыном.
Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская
женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету.
Отца своего он почти не помнил и был воспитан в Пажеском Корпусе.
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем, я вас, господа, отыскал не с тем, чтобы говорить вам комплименты; но с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро обедать будем; а во-вторых, мне хотелось предварить тебя, Евгений… Ты умный человек, ты знаешь людей, и
женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить хотела по случаю твоего приезда. Ты не воображай, что я зову тебя присутствовать на этом молебне: уж он кончен; но
отец Алексей…
Вспомнилось, как назойливо возился с ним, как его отягощала любовь
отца, как равнодушно и
отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую руку
отца на голове своей, на шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как
отец и брат плакали в саду якобы о «Русских
женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода
отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная
женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
— Хотя не верю, чтоб человек с такой рожей и фигурой… отнимал себя от
женщины из философических соображений, а не из простой боязни быть
отцом… И эти его сожаления, что
женщины не родят…
— Ненависть — я не признаю. Ненавидеть — нечего, некого. Озлиться можно на часок, другой, а ненавидеть — да за что же? Кого? Все идет по закону естества. И — в гору идет. Мой
отец бил мою мать палкой, а я вот… ни на одну
женщину не замахивался даже… хотя, может, следовало бы и ударить.
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и
женщин, вступили в единоборство с самодержавцем, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его
отца званием почетного гражданина.
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать
отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая
женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
Крылатая
женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность мужчин, и заметно, что
женщины тоже возбуждаются, поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти
отцы, матери о студентах, которых предположено отдавать в солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь, люди, настроенные революционно, и потомок удельных князей одобрительно говорит о бомбе анархиста.
— Вы даже не понимаете, я вижу, как это оскорбительно! Осмелились бы вы глядеть на меня этими «жадными» глазами, если б около меня был зоркий муж, заботливый
отец, строгий брат? Нет, вы не гонялись бы за мной, не дулись бы на меня по целым дням без причины, не подсматривали бы, как шпион, и не посягали бы на мой покой и свободу! Скажите, чем я подала вам повод смотреть на меня иначе, нежели как бы смотрели вы на всякую другую, хорошо защищенную
женщину?
Мы, сильный пол,
отцы, мужья, братья и дети этих
женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и валяются в грязи, бегают по кровлям…
Видите, голубчик, славный мой папа, — вы позволите мне вас назвать папой, — не только
отцу с сыном, но и всякому нельзя говорить с третьим лицом о своих отношениях к
женщине, даже самых чистейших!
Почему
женщина, устраненная от всякой общественной деятельности, даже у себя дома не имеет своего собственного угла, и ее всегда могут выгнать из дому
отец, братья, муж, наконец собственные сыновья?
— Надя, мать — старинного покроя
женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем не стесняю и выдавать силой замуж не буду, только мать все-таки дело говорит: прежде
отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
— Слышите ли, слышите ли вы, монахи, отцеубийцу, — набросился Федор Павлович на
отца Иосифа. — Вот ответ на ваше «стыдно»! Что стыдно? Эта «тварь», эта «скверного поведения
женщина», может быть, святее вас самих, господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности пала, заеденная средой, но она «возлюбила много», а возлюбившую много и Христос простил…
Господа присяжные, клянусь вам всем, что есть свято, будь это не
отец ему, а посторонний обидчик, он, пробежав по комнатам и удостоверясь, что этой
женщины нет в этом доме, он убежал бы стремглав, не сделав сопернику своему никакого вреда, ударил бы, толкнул его, может быть, но и только, ибо ему было не до того, ему было некогда, ему надо было знать, где она.
Что же, господа присяжные, я не могу обойти умолчанием эту внезапную черту в душе подсудимого, который бы, казалось, ни за что не способен был проявить ее, высказалась вдруг неумолимая потребность правды, уважения к
женщине, признания прав ее сердца, и когда же — в тот момент, когда из-за нее же он обагрил свои руки кровью
отца своего!
Надо всем стоял, как гора, главный, роковой и неразрешимый вопрос: чем кончится у
отца с братом Дмитрием пред этою страшною
женщиной?
Издалека,
отец, издалека, — проговорила
женщина нараспев, как-то покачивая плавно из стороны в сторону головой и подпирая щеку ладонью.
Отец ревнует сына к скверного поведения
женщине и сам с этою же тварью сговаривается засадить сына в тюрьму…
— Я должен вам сообщить, — произнес тоже дрожащим голосом Алеша, — о том, что сейчас было у него с
отцом. — И он рассказал всю сцену, рассказал, что был послан за деньгами, что тот ворвался, избил
отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше, идти «кланяться»… — Он пошел к этой
женщине… — тихо прибавил Алеша.
И очень было бы трудно объяснить почему: может быть, просто потому, что сам, угнетенный всем безобразием и ужасом своей борьбы с родным
отцом за эту
женщину, он уже и предположить не мог для себя ничего страшнее и опаснее, по крайней мере в то время.
— Значит, все же лазеечка к барыням-то из скита проведена. Не подумайте,
отец святой, что я что-нибудь, я только так. Знаете, на Афоне, это вы слышали ль, не только посещения
женщин не полагается, но и совсем не полагается
женщин и никаких даже существ женского рода, курочек, индюшечек, телушечек…
— Верочка, слушайся во всем матери. Твоя мать умная
женщина, опытная
женщина. Она не станет тебя учить дурному. Я тебе как
отец приказываю.
Отец давал ей довольно много денег на булавки, она, как и всякая добрая
женщина, помогала бедным.
Или вы думаете, что после взятия Бастилии, после террора, после войны и голода, после короля-мещанина и мещанской республики я поверю вам, что Ромео не имел прав любить Джульетту за то, что старые дураки Монтекки и Капулетти длили вековую ссору и что я ни в тридцать, ни в сорок лет не могу выбрать себе подруги без позволения
отца, что изменившую
женщину нужно казнить, позорить?
Моя мать действительно имела много неприятностей.
Женщина чрезвычайно добрая, но без твердой воли, она была совершенно подавлена моим
отцом и, как всегда бывает с слабыми натурами, делала отчаянную оппозицию в мелочах и безделицах. По несчастью, именно в этих мелочах
отец мой был почти всегда прав, и дело оканчивалось его торжеством.
Я вообще не любил важных людей, особенно
женщин, да еще к тому же семидесятилетних; но
отец мой спрашивал второй раз, был ли я у Ольги Александровны Жеребцовой?
В этой шутке Прудон, смеясь, выразил серьезную основу своего воззрения на
женщину. Понятия его о семейных отношениях грубы и реакционны, но и в них выражается не мещанский элемент горожанина, а скорее упорное чувство сельского pater familias'a, [
отца семейства (лат.).] гордо считающего
женщину за подвластную работницу, а себя за самодержавную главу дома.
Мой
отец считал религию в числе необходимых вещей благовоспитанного человека; он говорил, что надобно верить в Священное писание без рассуждений, потому что умом тут ничего не возьмешь, и все мудрования затемняют только предмет; что надобно исполнять обряды той религии, в которой родился, не вдаваясь, впрочем, в излишнюю набожность, которая идет старым
женщинам, а мужчинам неприлична.
Вдова тоже приходила к
отцу, хотя он не особенно любил эти посещения. Бедная
женщина, в трауре и с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые
отец только отмахивался и произносил обычную у него в таких случаях фразу...
Если бы я имел ясное понятие о творении, то, вероятно, сказал бы тогда, что мой
отец (которого я знал хромым) так и был создан с палкой в руке, что бабушку бог сотворил именно бабушкой, что мать моя всегда была такая же красивая голубоглазая
женщина с русой косой, что даже сарай за домом так и явился на свет покосившимся и с зелеными лишаями на крыше.
— Пошел вон! — сказал
отец. Крыжановский поцеловал у матери руку, сказал: «святая
женщина», и радостно скрылся. Мы поняли как-то сразу, что все кончено, и Крыжановский останется на службе. Действительно, на следующей день он опять, как ни в чем не бывало, работал в архиве. Огонек из решетчатого оконца светил на двор до поздней ночи.
По городу грянула весть, что крест посадили в кутузку. У полиции весь день собирались толпы народа. В костеле
женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская толпа, все в глубоком трауре, двинулась к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский дом на Киевской улице оказался в осаде.
Отец, проезжая мимо, видел эту толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Период формирования девочке стоил очень дорого, и на ее лице часто появлялось пугавшее
отца выражение взрослой
женщины.
Дальше писарь узнал, как богато живет Стабровский и какие порядки заведены у него в доме. Все
женщины от души жалели Устеньку Луковникову,
отец которой сошел с ума и отдал дочь полякам.
—
Отец, да прости ты ей Христа ради, прости! И не эдакие сани подламываются. Али у господ, у купцов не бывает этого?
Женщина — гляди какая! Ну, прости, ведь никто не праведен…
По этим варварским помещениям и их обстановке, где девушки 15 и 16 лет вынуждены спать рядом с каторжниками, читатель может судить, каким неуважением и презрением окружены здесь
женщины и дети, добровольно последовавшие на каторгу за своими мужьями и
отцами, как здесь мало дорожат ими и как мало думают о сельскохозяйственной колонии.
Во-первых, он полагал, что если
женщина умеет записать белье и вести домашнюю расходную книгу, то этого совершенно достаточно; во-вторых, он был добрый католик и считал, что Максиму не следовало воевать с австрийцами, вопреки ясно выраженной воле «
отца папежа».
— Пальцами? Я бы никогда не выучилась читать пальцами… Я и глазами плохо читаю.
Отец говорит, что
женщины плохо понимают науку.
— Как истинный друг
отца вашего, желаю предупредить, — сказал генерал, — я, вы видите сами, я пострадал, по трагической катастрофе; но без суда! Без суда! Нина Александровна —
женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!
— Если вы говорите, — начала она нетвердым голосом, — если вы сами верите, что эта… ваша
женщина… безумная, то мне ведь дела нет до ее безумных фантазий… Прошу вас, Лев Николаич, взять эти три письма и бросить ей от меня! И если она, — вскричала вдруг Аглая, — если она осмелится еще раз мне прислать одну строчку, то скажите ей, что я пожалуюсь
отцу и что ее сведут в смирительный дом…
В пакете лежали лицом к лицу пастелевый портрет его
отца в молодости, с мягкими кудрями, рассыпанными по лбу, с длинными томными глазами и полураскрытым ртом, и почти стертый портрет бледной
женщины в белом платье, с белым розаном в руке, — его матери.
Ее пленяли и Гретхен, и пушкинская Татьяна, и мать Гракхов, и та
женщина, кормящая своею грудью
отца, для которой она могла служить едва ли не лучшей натурщицей в целом мире.
— Ну, глуп
отец, одним словом, а он умен; тут же при мне и при двух сестрах, очень почтенных
женщинах, монастыри обругал, назвал нас устрицами, приросшими к своим раковинам.
К тому же ей приходилось при найме иметь дело исключительно с
женщинами, а те тоже каким-то внутренним безошибочным инстинктом угадывали в ней старинного врага — совратительницу их мужей, братьев,
отцов и сыновей.
Но зато какая страшная, голая, ничем не убранная, откровенная правда в этом деловом торге о цене ночи, в этих десяти мужчинах в — вечер, в этих печатных правилах, изданных
отцами города, об употреблении раствора борной кислоты и о содержании себя в чистоте, в еженедельных докторских осмотрах, в скверных болезнях, на которые смотрят так же легко и шутливо, так же просто и без страдания, как на насморк, в глубоком отвращении этих
женщин к мужчинам,таком глубоком, что все они, без исключения, возмещают его лесбийским образом и даже ничуть этого не скрывают.
Здесь бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики — кадеты и гимназисты — почти дети; бородатые
отцы семейств, почтенные столпы общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности — педагоги, и передовые писатели — авторы горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и шпионы, и беглые каторжники, и офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и здоровые, познающие впервые
женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами порока...