Неточные совпадения
Острое переживание одиночества и
тоски не делает человека счастливым.
Когда же ужас переходит в
тоску, то
острая болезнь переходит в хроническую.
Иона отъезжает на несколько шагов, изгибается и отдается
тоске… Обращаться к людям он считает уже бесполезным. Но не проходит и пяти минут, как он выпрямляется, встряхивает головой, словно почувствовал
острую боль, и дергает вожжи… Ему невмоготу.
И по мере того, как природа становилась доступнее, понятнее и проще, по мере того, как душа лозищанина все более оттаивала и смягчалась, раскрываясь навстречу спокойной красоте мирной и понятной ему жизни; по мере того, как в нем, на месте тупой вражды, вставало сначала любопытство, а потом удивление и тихое смирение, — по мере всего этого и наряду со всем этим его
тоска становилась все
острее и глубже.
«Нет, — снова подумал Кожемякин, в припадке
тоски, внезапной и
острой, — от этого разговора не укроешься…»
Войницкий(закрывает лицо руками). Стыдно! Если бы ты знал, как мне стыдно! Это
острое чувство стыда не может сравниться ни с какою болью. (С
тоской.) Невыносимо! (Склоняется к столу.) Что мне делать? Что мне делать?
Невыразимая словами и
острая, как нож,
тоска впилась в сердце Ильи.
Из-за бору, бору зеленова
Протекала свет быстрая речка,
Стучала, гремела по каменьям
острым,
Обрастала быстра речка калиной, малиной.
На калиновом мосточке сидела голубка, —
Ноженьки мыла, полоскала,
Сизые перышки перебирала,
Бедную головушку чесала,
Расчесав головушку, взворковала:
«Завтра поутру батюшка будет…
Хоть он будет иль не будет,
тоска не убудет:
Вдвое, втрое у голубки печали прибудет».
Но скоро тело привыкло и к этому режиму, и страх смерти появился снова, — правда, не такой
острый, не такой огневый, но еще более нудный, похожий на тошноту. «Это оттого, что тянут долго, — подумал Сергей, — хорошо бы все это время, до казни, проспать», — и старался как можно дольше спать. Вначале удавалось, но потом, оттого ли, что переспал он, или по другой причине, появилась бессонница. И с нею пришли
острые, зоркие мысли, а с ними и
тоска о жизни.
Иногда доктор возбуждал в Коле
тоску своими насмешками, но чаще эти речи наполняли юношу некоторой гордостью: повторяя их знакомым, он вызывал общее удивление, а это позволяло ему чувствовать себя особенным человеком — очень интеллигентным и весьма
острого ума.
Он жил в полусонном состоянии расслабленности и отупения: мысли его пересекали одна другую и вдруг проваливались куда-то в темную глубину души, где притаилась жадная
тоска и откуда по всем жилам
острою отравою растекалась злая горечь.
«Неужто Козловский прав? — подумал я с ощущением
острой грусти… — Неужели Степан оказал мне услугу именно потому, что ожидал татар? Не выдержал наконец говора своей тайги, прозаической добродетели своей Маруси и ровной невозмутимости Тимохи?.. Захотелось опять шири и впечатлений? Что мудреного? Ведь вот даже мое легкое приключение освежило и обновило мое настроение, застоявшееся от
тоски и одиночества…
Острая, жгучая
тоска… Боль пережитых воспоминаний… Сожаление о минувшем… Все это вихрем поднялось из глубины детской души и закружилось, и завертелось, и зашумело в ней, наполняя неописуемым страданием эту бедную маленькую душу!
Я была общей любимицей, да к тому же многое приписывалось моим нервам и
острым проявлениям
тоски по родине.
Я ласкалась к отцу, и сердце мое уже не разрывалось
тоскою по покойной маме, — оно было полно тихой грусти… Я плакала, но уже не
острыми и больными слезами, а какими-то тоскливыми и сладкими, облегчающими мою наболевшую детскую душу…
Славные дни провела я в лазарете, даже
тоска по дому как-то сглаживалась и перестала проявляться прежними
острыми порывами. Иногда меня охватывала даже непреодолимая жажда пошалить и попроказничать. Ведь мне было только 11 лет, и жизнь била во мне ключом.
Острое впечатление от неожиданного визита Лопухина миновало, но хорошее расположение духа лишь изредка за эти дни посетило Александра Васильевича. Скука и
тоска одолевала его все больше и больше, тем более что он не имел самого необходимого условия для довольства настоящим — личной свободы.
Но тотчас же он вспомнил, как неожиданная молния осветила полураздетую Исанку. И откровенная, сосущая, до
тоски жадная страсть прибойною волною всплеснулась в душе и смыла все самоупреки: сладко заныла душа и вся сжалась в одно узкое,
острое, державное желание — владеть этим девичьим телом. Только бы это, а остальное все пустяки. И уже далеко от души, как легкие щепки на темных волнах, бессильно трепались самоупреки, стыд, опасения за последствия.
Она старательно подгоняла свои маленькие шажки к крупным, рассеянным шагам матери, исподлобья, с
тоскою оглядывала сад, знакомый, но вечно таинственный и манящий, — и свободная рука ее угрюмо тянулась к кислому крыжовнику и незаметно рвала, царапаясь об
острые колючки.