Неточные совпадения
В сущности, понимавшие, по мнению Вронского, «как должно» никак не понимали этого, а держали себя вообще, как держат себя благовоспитанные люди относительно всех сложных и неразрешимых вопросов, со всех сторон
окружающих жизнь, — держали себя прилично, избегая намеков и неприятных вопросов. Они делали вид, что вполне понимают значение и смысл положения, признают и даже одобряют его, но
считают неуместным и лишним объяснять всё это.
Сначала Нехлюдов боролся, но бороться было слишком трудно, потому что всё то, что он, веря себе,
считал хорошим, считалось дурным другими, и, наоборот, всё, что, веря себе, он
считал дурным, считалось хорошим всеми
окружающими его.
Так, когда Нехлюдов думал, читал, говорил о Боге, о правде, о богатстве, о бедности, — все
окружающие его
считали это неуместным и отчасти смешным, и мать и тетка его с добродушной иронией называли его notre cher philosophe; [наш дорогой философ;] когда же он читал романы, рассказывал скабрезные анекдоты, ездил во французский театр на смешные водевили и весело пересказывал их, — все хвалили и поощряли его.
Я начинал уже
считать себя выходящим из ребячьего возраста: чтение книг, разговоры с матерью о предметах недетских, ее доверенность ко мне, ее слова, питавшие мое самолюбие: «Ты уже не маленький, ты все понимаешь; как ты об этом думаешь, друг мой?» — и тому подобные выражения, которыми мать, в порывах нежности, уравнивала наши возрасты, обманывая самое себя, — эти слова возгордили меня, и я начинал свысока посматривать на
окружающих меня людей.
Или, что еще удивительнее, в остальном разумный и кроткий человек, только оттого, что на него надета бляха или мундир и ему сказано, что он сторож или таможенный солдат, начинает стрелять пулей в людей, и ни он, ни
окружающие не только не
считают его в этом виноватым, но
считают его виноватым, когда он не стрелял; не говорю уже про судей и присяжных, приговаривающих к казням, и про военных, убивающих тысячи без малейшего раскаяния только потому, что им внушено, что они не просто люди, а присяжные, судьи, генералы, солдаты.
О том, что «возвышенность» — следствие превосходства над
окружающим, говорится у Канта и вслед за ним у позднейших эстетиков [у Гегеля, у Фишера]: «Мы сравниваем, — говорят они, — возвышенное в пространстве, с
окружающими его предметами; для этого на возвышенном предмете должны быть легкие подразделения, дающие возможность, сравнивая,
считать, во сколько раз он больше
окружающих его предметов, во сколько раз, напр., гора больше дерева, растущего на ней.
Даже наиболее образованные люди, притом люди с живою натурою, с теплым сердцем, чрезвычайно легко отступаются в практической жизни от своих идей и планов, чрезвычайно скоро мирятся с
окружающей действительностью, которую, однако, на словах не перестают
считать пошлою и гадкою.
Образованный человек не
считает ничего человеческого чуждым себе: он сочувствует всему
окружающему; для ученого — наоборот: ему все человеческое чуждо, кроме избранного им предмета, как бы этот предмет сам в себе ни был ограничен.
По меньшей мере нам угрожал целоденный голод, если не
считать ни во что других ужасов, которые чувствовались во всем
окружающем.
Тут, стоя перед этим спящим дурачком, я был поражен мыслью, которая преследовала меня всю жизнь. С чего люди,
окружающие его, воображают, что они лучше его, отчего
считают себя вправе презирать, гнать это существо, тихое, доброе, никому никогда не сделавшее вреда? И какой-то таинственный голос шептал мне: «Оттого, что и все остальные — юродивые, только на свой лад, и сердятся, что Левка глуп по-своему, а не по их».
Человек, владея по наследству миллионами или десятками тысяч десятин, вследствие того, что у него большой дом, лошади, автомобили, прислуга,
считает себя особенным человеком. Вся
окружающая его роскошь так опьяняет его, что он не можетперенестись в жизнь того рабочего, который устраивает стачку на его заводе, или нищего мужика, который срубает дерево в его лесу, и без укоров совести казнит, если может, и рабочего и крестьянина.
Она жила в расколе с
окружающей действительностью, которую
считала злой, и в ней выработалась фанатическая раскольничья мораль.
Она была действительно неглупая девочка, но
считала себя, со своим английским языком и свитою громких ученых имен, такою умною и образованною, что все, ее
окружающее, должно было пасть перед нею безмолвно на колени и восторгаться ею.
Ему все казалось, что княжна Маргарита, которую он
считал в живых, там, в далекой каторге, вдруг одумается, и наученная
окружающими ее новыми, опытными людьми, донесет на него, раскроет все, что так упорно скрывала на суде, и его, по этому доносу, позовут к ответу.