Неточные совпадения
И Степан Аркадьич встал и пошел вниз к новому начальнику. Инстинкт не обманул Степана Аркадьича. Новый страшный начальник
оказался весьма обходительным человеком, и Степан Аркадьич позавтракал с ним и засиделся так, что только
в четвертом часу
попал к Алексею Александровичу.
В другое время все это, конечно, внушало много уважения, но на этот раз Аркадий Иванович
оказался как-то особенно нетерпеливым и наотрез пожелал видеть невесту, хотя ему уже и доложили
в самом начале, что невеста легла уже
спать.
— Из Брянска
попал в Тулу. Там есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских мечах. Толстой сражался тем тупым мечом, который Христос приказал сунуть
в ножны. А я — тем, о котором было сказано: «не мир, но меч», но против этого меча Толстой
оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну, не понравились мы друг другу.
Оказалось, что у ней пропало и пренебрежение к чужому мнению. Ей стало больно
упасть в глазах даже и «глупцов», как выражался Марк. Она вздыхала по удивлению их к себе, ей стало жаль общего поклонения, теперь утраченного!
Если
оказывалась книга
в богатом переплете лежащею на диване, на стуле, — Надежда Васильевна ставила ее на полку; если западал слишком вольный луч солнца и играл на хрустале, на зеркале, на серебре, — Анна Васильевна находила, что глазам больно, молча указывала человеку пальцем на портьеру, и тяжелая, негнущаяся шелковая завеса мерно
падала с петли и закрывала свет.
И шесть камней разом вылетели из группы. Один угодил мальчику
в голову, и тот
упал, но мигом вскочил и с остервенением начал отвечать
в группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих
в группе тоже
оказались в кармане заготовленные камни.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую сторону костра. Спасаясь от тигра, Альпа бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и
в это время увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую собаку и медленно, не торопясь, точно понимая, что ему никто помешать не может, понес ее
в лес. Испуганная толчком, Альпа бросилась через огонь и
попала ко мне на грудь.
В это время я услышал крик Дерсу.
Оказалось, что
в бреду я провалялся более 12 часов. Дерсу за это время не ложился
спать и ухаживал за мною. Он клал мне на голову мокрую тряпку, а ноги грел у костра. Я попросил пить. Дерсу подал мне отвар какой-то травы противного сладковатого вкуса. Дерсу настаивал, чтобы я выпил его как можно больше. Затем мы легли
спать вместе и, покрывшись одной палаткой, оба уснули.
Я узнал только, что он некогда был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле
в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился
в ноги своей госпоже и,
в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней
в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность,
попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом,
оказался отпущенным на волю, приписался
в мещане, начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
После полудня мы как-то сбились с дороги и
попали на зверовую тропу. Она завела нас далеко
в сторону. Перейдя через горный отрог, покрытый осыпями и почти лишенный растительности, мы случайно вышли на какую-то речку. Она
оказалась притоком Мутухе. Русло ее во многих местах было завалено буреломным лесом. По этим завалам можно судить о размерах наводнений. Видно, что на Мутухе они коротки, но чрезвычайно стремительны, что объясняется близостью гор и крутизной их склонов.
Я долго не мог понять,
в чем дело.
Оказалось, что
в одну из ям
попал медведь. Конечно, он сейчас же вылез оттуда и принялся ломать забор и разбрасывать покрышки, которыми были замаскированы ямы.
Но когда
оказалось это, американский управляющий был отпущен с хлопчатобумажного ведомства и
попал винокуром на завод
в тамбовской губернии, дожил тут почти весь свой век, тут прижил сына Чарльза, а вскоре после того похоронил жену.
— Сегодня сообщили
в редакцию, что они арестованы. Я ездил проверить известие: оба эти князя никакие не князья, они
оказались атаманами шайки бандитов, и деньги, которые проигрывали, они привезли с последнего разбоя
в Туркестане. Они
напали на почту, шайка их перебила конвой, а они собственноручно зарезали почтовых чиновников, взяли ценности и триста тысяч новенькими бумажками, пересылавшимися
в казначейство. Оба они отправлены
в Ташкент, где их ждет виселица.
В карцер я, положим,
попал скоро. Горячий француз, Бейвель, обыкновенно
в течение урока оставлял по нескольку человек, но часто забывал записывать
в журнал. Так же он оставил и меня. Когда после урока я вместе с Крыштановичем подошел
в коридоре к Журавскому, то
оказалось, что я
в списке не числюсь.
Если курица какого-нибудь пана Кунцевича
попадала в огород Антония, она, во — первых, исчезала, а во — вторых, начинался иск о потраве. Если, наоборот, свинья Банькевича забиралась
в соседний огород, — это было еще хуже. Как бы почтительно ни выпроводил ее бедный Кунцевич, — все-таки
оказывалось, что у нее перебита нога, проколот бок или каким иным способом она потерпела урон
в своем здоровье, что влекло опять уголовные и гражданские иски. Соседи дрожали и откупались.
Короткая фраза
упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он
оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на самый пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал
в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из города.
Высаживанье это производится таким образом: весною, как только
окажутся проталины, из клетки, где куропатки провели зиму, разбирают самцов и самок
в отдельные коробки, наблюдая, чтобы
в них входил воздух и чтобы
в тесноте куропатки не задохлись; потом едут
в избранное для высиживанья место, для чего лучше выбирать мелкий кустарник, где бы впоследствии было удобно стрелять, преимущественно
в озимом поле, потому что там не
пасут стад и не ездят туда для пашни крестьяне, обыкновенно пускающие своих лошадей, во время полдневного отдыха,
в близлежащий кустарник;
в ржаное поле вообще никто почти до жатвы не ходит и не мешает высаженным куропаткам выводиться.
Погода нас недолго баловала, и вскоре небо стало заволакиваться тучами. Подвигались мы теперь медленно. На западных склонах Сихотэ-Алиня снега
оказались гораздо глубже, чем
в бассейне рек Тумнина. Собаки тонули
в них, что
в значительной степени затрудняло наше передвижение. К вечеру мы вышли на какую-то речку, ширина ее была не более 6–8 метров. Если это Хунгари, значит, мы
попали в самое верховье ее и, значит, путь наш до Амура будет длинный и долгий.
Все они наскоро после вскрытия были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его товарищами. Что им было за дело, если порою мозг
попадал в желудок, а печенью начиняли череп и грубо соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за свою кошмарную, неправдоподобную пьяную жизнь, да и, кстати, у их безгласных клиентов почти никогда не
оказывалось ни родных, ни знакомых…
«Зачем это она пришла ко мне?» — думал он, желая
в это время куда-нибудь провалиться. Первое его намерение было продолжать
спать; но это
оказалось совершенно невозможным, потому что становиха, усевшись
в соседней комнате на диване, начала беспрестанно ворочаться, пыхтеть, кашлять, так что он, наконец, не вытерпел и, наскоро одевшись, вышел к ней из спальни; лицо у него было страшно сердитое, но становиха этим, кажется, нисколько не смутилась.
Оказалось, что Вихров
попал ногой прямо
в живот спавшей
в коридоре горничной, и та, испугавшись, куда-то убежала. Он очень хорошо видел, что продолжать далее розыски было невозможно: он мог перебудить весь дом и все-таки не найти Клеопатры Петровны.
На первом же полустанке
оказалось четыре загнанных тройки; покрытые пеной, лошади тяжело вздрагивали, точно дышали всем телом, опускали головы и
падали в конвульсиях.
Потом случилось что-то странное. Ромашову показалось, что он вовсе не
спал, даже не задремал ни на секунду, а просто
в течение одного только момента лежал без мыслей, закрыв глаза. И вдруг он неожиданно застал себя бодрствующим, с прежней тоской на душе. Но
в комнате уже было темно.
Оказалось, что
в этом непонятном состоянии умственного оцепенения прошло более пяти часов.
Оказалось, что умертвия тут нет никакого, а последовала смерть от стужи, а рана на голове оттого, мол, что
упала девка
в гололедь и расшибла себе голову.
А
в результате
оказывалось чистой прибыли все-таки триста рублей. Хорошо, что еще помещение,
в котором он ютился с семьей, не
попало в двойную бухгалтерию, а то быть бы убытку рублей
в семьсот — восемьсот.
Затем,
в течение каких-нибудь двух-трех дней,
пало регентство 10,
оказалось несостоятельным эфемерное министерство Одилона Барро (этому человеку всю жизнь хотелось кому-нибудь послужить и наконец удалось-таки послужить Бонапарту 11, и
в заключение бежал сам Луи-Филипп.
В маленьком городишке все
пало ниц перед ее величием, тем более что генеральша
оказалась в обращении очень горда, и хотя познакомилась со всеми городскими чиновниками, но ни с кем почти не сошлась и открыто говорила, что она только и отдыхает душой, когда видится с князем Иваном и его милым семейством (князь Иван был подгородный богатый помещик и дальний ее родственник).
Старики Углаковы одновременно смеялись и удивлялись. Углаков, сделав с своей дамой тур — два, наконец почти
упал на одно из кресел. Сусанна Николаевна подумала, что он и тут что-нибудь шутит, но
оказалось, что молодой человек был
в самом деле болен, так что старики Углаковы, с помощью даже Сусанны Николаевны, почти перетащили его на постель и уложили.
Начали мы предлагать старичку вопросы, но
оказалось, что он только одно помнит: сначала родился, а потом жил. Даже об. Аракчееве утратил всякое представление, хотя, по словам большухи, последний пригрозил ему записать без выслуги
в Апшеронский полк рядовым, ежели не прекратит тунеядства. И непременно выполнил бы свою угрозу, если б сам,
в скором времени, не подпал
опале.
Когда между мной и шхуной
оказалось расстояние, не затруднительное для разговора, мне не пришлось начать первому. Едва я открыл рот, как с палубы закричали, чтобы я скорее подплывал. После того, среди сочувственных восклицаний, на дно шлюпки
упал брошенный матросом причал, и я продел его
в носовое кольцо.
Она приехала
в последние годы царствования покойной императрицы Екатерины портнихой при французской труппе; муж ее был второй любовник, но, по несчастию, климат Петербурга
оказался для него гибелен, особенно после того, как, оберегая с большим усердием, чем нужно женатому человеку, одну из артисток труппы, он был гвардейским сержантом выброшен из окна второго этажа на улицу; вероятно,
падая, он не взял достаточных предосторожностей от сырого воздуха, ибо с той минуты стал кашлять, кашлял месяца два, а потом перестал — по очень простой причине, потому что умер.
Жилка
оказалась чрезвычайно богатой, потому что на сто пудов
падало целых тридцать золотников, тогда как считается выгодным разрабатывать коренное золото при пятидесяти — шестидесяти долях, а
в Америке находят возможным эксплуатировать даже пятидолевое содержание.
Только обойдя всех адвокатов, Брагин вспомнил, что Михалко и Архип были
в городе, и отправился их разыскивать. Брагины всегда останавливались
в гостинице с номерами для господ проезжающих, и отыскать их Гордею Евстратычу было нетрудно. Михалко был дома, но
спал пьяный, а Архип
оказался в больнице.
Когда он успел туда прыгнуть, я и не видал. А медведя не было, только виднелась громадная яма
в снегу, из которой шел легкий пар, и показалась спина и голова Китаева. Разбросали снег, Китаев и лесник вытащили громадного зверя,
в нем было, как сразу определил Китаев, и
оказалось верно, — шестнадцать пудов. Обе пули
попали в сердце. Меня поздравляли, целовали, дивились на меня мужики, а я все еще не верил, что именно я, один я, убил медведя!
Оказался медвежатником, должно быть, каналья,
в Сибири медведей бить выучился, рассказывал обо всем, а потом
спать попросился да ночью и удрал.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого наказать хотели…
Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел на палубу; ночь темная, волны гудят, свищут, море злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул на счастье, да и очутился на необитаемом острове… Потом ушел
в Японию с ихними рыбаками, а через два года на «Палладу»
попал, потом
в Китай и
в Россию вернулся.
Оказывается, что Распротаков с утра пахать ушел, а к вечеру боронить будет (а по другим свидетельствам: ушел
в кабак и выйти оттуда не предполагает), а об Чацком я уже вам писал, что он нынче, ради избежания встреч, с одной стороны улицы на другую перебегает и на днях даже чуть под вагон впопыхах не
попал.
Когда он приехал
в больницу,
оказалось, что Якова только что купали
в ванне и теперь он
спит.
Оказывается, что Ага еще задолго до меня занимался переселением своих черкесов с Кавказа
в Турцию, его выследили, и тогда мы пробирались к нему на Ингур, чтобы скрыться
в его дебрях, и
попали в обвал. Я узнал только теперь от него, что он с Саматом отправил целый аул, а сам уехал
в Стамбул на войну. Через несколько лет он поехал на Кавказ, но те аулы, откуда он увел своих
в Турцию, все еще стояли
в развалинах.
Можно положительно сказать, что если б и
в монастырях тоже не
оказывалось каких-нибудь угнетенных людей, за которых Доримедонт Васильич считал своею непременною обязанностью вступаться и через это со всеми ссорился, то его ни одна обитель не согласилась бы уступить другой, но так как заступничества и неизбежно сопряженные с ними ссоры были его неразлучными сопутниками, то он частенько переменял места и наконец, заехав бог весть как далеко,
попал в обитель, имевшую большой архив древних рукописей, которые ему и поручили разобрать и привесть
в порядок.
По временам фортуна как бы благоприятствовала им: тот
в земскую управу
попал, тот,
в качестве мирового судьи, ребятишкам на молочишко доставал, но когда
оказалось необходимым и там делиться жалованьем с секретарями да письмоводителями тогда… тогда
в перспективе осталось уныние — и больше ничего.
Оказалось, что все это не больше как подпольная интрига,
в которой деятельными лицами являлись агенты Прокопа и жертвою которой должен был
пасть молодой Хлестаков! Что и Гаврюшка, и Иуда Стрельников — не только не лжесвидетели, но просто благонамереннейшие люди, изъявившие согласие, за известную плату, надуть моих новых пархатых родственников!
Я воображаю себе физиономию Петра Иваныча, когда он увидел, что дело принимает такой оборот. Его личный враг, его заведомый оскорбитель стоит перед ним — а
оказывается, что Петр Иваныч не только не может достать его, но что этот же враг ему же указывает,
в кого
в настоящую минуту
палить следует. Разве не трагическое это положение!
Мне рассказывали незадолго перед тем, что горничная у моих знакомых, обтирая окна снаружи,
упала с третьего этажа. По странной случайности, она стала прямо на ноги и даже пошла сама
в дом, На вопрос, что с ней, она спокойно отвечала: «ничего решительно». Но к вечеру она умерла:
оказалось, что-то оборвалось у нее внутри.
К Домне Осиповне Перехватов
попал в домашние врачи тоже довольно непонятным образом: она послала дворника за своим обычным старым доктором, и дворник, сказав, что того доктора не застал, пригласил к ней Перехватова, кучер которого, как
оказалось впоследствии, был большой приятель этому дворнику. Домна Осиповна, впрочем, рада была такой замене. Перехватов ей очень понравился своею наружностью и тем, что говорил несколько витиевато, а она любила это свойство
в людях и полагала, что сама не без красноречия!
Тогда господин, которого звали папой, принес три стеклянных, очень красивых колпака, налил
в них пива и поставил на тарелочки… Тут попались и самые благоразумные мухи.
Оказалось, что эти колпаки просто мухоловки. Мухи летели на запах пива,
попадали в колпак и там погибали, потому что не умели найти выхода.
Несмотря на то, что доктор нашел мой пульс также расстроенным, он отпустил меня без всяких медицинских пособий, уверяя, что дело поправятся и что натура преодолеет болезненное начало; но на другой день
оказалось, что дело не поправилось, а только изменилось; часу
в девятом утра, сидя
в арифметическом классе, вдруг я почувствовал, совершенно неожиданно, сильное стеснение
в груди, через несколько минут зарыдал,
упал и впал
в беспамятство.
Друзья крепко
спали, когда пришла нежданная беда. Арефа проснулся первым, хотел крикнуть, но у него во рту
оказался деревянный «кляп», так что он мог только мычать. Гарусов
в темноте с кем-то отчаянно боролся, пока у него кости не захрустели: на нем сидели четверо молодцов. Их накрыл разъезд, состоящий из башкир, киргизов и русских лихих людей. Связанных пленников посадили на кобылу и быстро поволокли куда-то
в сторону от большой дороги. Арефа и Гарусов поняли, что их везут
в «орду».
Когда похороны вышли из улицы на площадь,
оказалось, что она тесно забита обывателями, запасными, солдатами поручика Маврина, малочисленным начальством и духовенством
в центре толпы. Хладнокровный поручик парадно, монументом стоял впереди своих солдат, его освещало солнце; конусообразные попы и дьякона стояли тоже золотыми истуканами, они таяли, плавились на солнце, сияние риз тоже
падало на поручика Маврина; впереди аналоя подпрыгивал, размахивая фуражкой, толстый офицер с жестяной головою.
Я поднял глаза и понял,
в чем дело: фельдшер,
оказывается, стал
падать в обморок от духоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло.