Неточные совпадения
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно
оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел
у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Был с почтением
у губернатора, который, как
оказалось, подобно Чичикову, был ни толст, ни тонок
собой, имел на шее Анну, и поговаривали даже, что был представлен к звезде; впрочем, был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю.
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который
оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял
у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между
собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.
Оказалось, что в эту минуту Порфирий Петрович был
у себя в кабинете один.
Но Аркадий был прав. Анна Сергеевна пожелала повидаться с Базаровым и пригласила его к
себе через дворецкого. Базаров переоделся, прежде чем пошел к ней:
оказалось, что он уложил свое новое платье так, что оно было
у него под рукою.
И на вопрос — кто она? — Таисья очень оживленно рассказала: отец Агафьи был матросом военного флота, боцманом в «добровольном», затем открыл пивную и начал заниматься контрабандой. Торговал сигарами. Он вел
себя так, что матросы считали его эсером. Кто-то донес на него, жандармы сделали обыск, нашли сигары, и
оказалось, что
у него большие тысячи в банке лежат. Арестовали старика.
«
У него тоже были свои мысли, — подумал Самгин, вздохнув. — Да, “познание — третий инстинкт”.
Оказалось, что эта мысль приводит к богу… Убого. Убожество. “Утверждение земного реального опыта как истины требует служения этой истине или противодействия ей, а она, чрез некоторое время, объявляет
себя ложью. И так, бесплодно, трудится, кружится разум, доколе не восчувствует, что в центре круга — тайна, именуемая бог”».
Все сказанное матерью ничем не задело его, как будто он сидел
у окна, а за окном сеялся мелкий дождь. Придя к
себе, он вскрыл конверт, надписанный крупным почерком Марины, в конверте
оказалось письмо не от нее, а от Нехаевой. На толстой синеватой бумаге, украшенной необыкновенным цветком, она писала, что ее здоровье поправляется и что, может быть, к средине лета она приедет в Россию.
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь.
Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики
себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав
у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
Он так торжественно дал слово работать над
собой, быть другом в простом смысле слова. Взял две недели сроку! Боже! что делать! какую глупую муку нажил, без любви, без страсти: только одни какие-то добровольные страдания, без наслаждений! И вдруг
окажется, что он, небрежный, свободный и гордый (он думал, что он гордый!), любит ее, что даже
у него это и «по роже видно», как по-своему, цинически заметил это проницательная шельма, Марк!
Оказалось, что
у ней пропало и пренебрежение к чужому мнению. Ей стало больно упасть в глазах даже и «глупцов», как выражался Марк. Она вздыхала по удивлению их к
себе, ей стало жаль общего поклонения, теперь утраченного!
Он смущался, уходил и сам не знал, что с ним делается. Перед выходом
у всех
оказалось что-нибудь:
у кого колечко,
у кого вышитый кисет, не говоря о тех знаках нежности, которые не оставляют следа по
себе. Иные удивлялись, кто почувствительнее, ударились в слезы, а большая часть посмеялись над
собой и друг над другом.
Все знали тоже, что дело это получило всероссийскую огласку, но все-таки не представляли
себе, что оно до такой уже жгучей, до такой раздражительной степени потрясло всех и каждого, да и не
у нас только, а повсеместно, как
оказалось это на самом суде в этот день.
Производить съемку во время ненастья трудно. Бумага становится дряблой, намокшие рукава размазывают карандаш. Зонтика
у меня с
собой не было, о чем я искренно жалел. Чтобы защитить планшет от дождя, каждый раз, как только я открывал его, Чан Лин развертывал над ним носовой платок. Но скоро и это
оказалось недостаточным: платок намокал и стал сочить воду.
Вечером я услышал
у стрелков громкие разговоры. По настроению я догадался, что они немного выпили.
Оказалось, что Дерсу притащил с
собой бутылку спирта и угостил им солдат. Вино разгорячило людей, и они начали ссориться между
собой.
Походная острога удэгейцев имеет вид маленького гарпуна с ремнем. Носится она
у пояса и надевается на древко в минуту необходимости. Обыкновенно рыбу бьют с берега. Для этого к ней надо осторожно подкрасться. После удара наконечник соскакивает с древка, и рыба увлекает его с
собою, но так как он привязан к ремню, то и рыба
оказывается привязанною.
Прибыли мы наконец в Тулу; купил я дроби да кстати чаю да вина, и даже лошадь
у барышника взял. В полдень мы отправились обратно. Проезжая тем местом, где в первый раз мы услыхали за
собою стук телеги, Филофей, который, подвыпив в Туле,
оказался весьма разговорчивым человеком, — он мне даже сказки рассказывал, — проезжая тем местом, Филофей вдруг засмеялся.
Само
собой разумеется, впрочем, она не забыла и о другом сыне; но
оказалось, что
у нее внезапно сложилась в уме комбинация, с помощью которой можно было и Мисанку легко пристроить.
Однако на этот раз ее ожидания были обмануты: венскому инструменту
оказалось не по силам бороться с куском украинской вербы. Правда,
у венского пианино были могучие средства: дорогое дерево, превосходные струны, отличная работа венского мастера, богатство обширного регистра. Зато и
у украинской дудки нашлись союзники, так как она была
у себя дома, среди родственной украинской природы.
Оказалось также, что служба не пошла ему впрок, что все надежды свои он возлагал на откупщика, который взял его единственно для того, чтобы иметь
у себя в конторе «образованного человека».
С Петром Васильичем вообще что-то сделалось, и он просто бросался на людей, как чумной бык. С баушкой
у них шли постоянные ссоры, и они старались не встречаться. И с Марьей
у баушки все шло «на перекосых», — зубастая да хитрая
оказалась Марья, не то что Феня, и даже помаленьку стала забирать верх в доме. Делалось это само
собой, незаметно, так что баушка Лукерья только дивилась, что ей самой приходится слушаться Марьи.
Лицо
у Гермогена быстро заплывало багровою опухолью, верхняя губа
оказалась рассеченной, но старик пересилил
себя, улыбнулся и проговорил...
Полковник был от души рад отъезду последнего, потому что мальчик этот, в самом деле,
оказался ужасным шалуном: несмотря на то, что все-таки был не дома, а в гостях, он успел уже слазить на все крыши, отломил
у коляски дверцы, избил маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег
себе в кузнице страшно руку.
Когда он принялся работать, то снял свой синий кафтан и
оказался в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая на коленях около кресел, он весьма тщательно расстилал прежде
себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал
себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы
у него во рту ничего не было. Вихров заметил ему однажды, что он может подавиться.
Слава Благодетелю: еще двадцать минут! Но минуты — такие до смешного коротенькие, куцые — бегут, а мне нужно столько рассказать ей — все, всего
себя: о письме О, и об ужасном вечере, когда я дал ей ребенка; и почему-то о своих детских годах — о математике Пляпе, о и как я в первый раз был на празднике Единогласия и горько плакал, потому что
у меня на юнифе — в такой день —
оказалось чернильное пятно.
Это люди ограниченные, с сплюснутыми черепами, пришибленные с детства, что не мешает им, однако же, считать
себя столпами общественного благоустройства и спокойствия и с остервенением лаять на всякого,
у кого лоб
оказывается не сплюснутым.
Бил я и на то, что какая-нибудь скрытая связишка
у бабы была; однако и семьяне, и весь мир удостоверили, что баба во всех отношениях вела
себя примерно; бил и на то, что, быть может, ревность бабу мучила, — и это
оказалось неосновательным.
Через короткое время Ольга Васильевна, однако ж, заметила, что матушка-попадья имеет на нее какое-то неудовольствие.
Оказалось, что так как женской школы на селе не было, то матушка, за крохотное вознаграждение, набирала учениц и учила их
у себя на дому. Затея «барышни», разумеется, представляла для нее очень опасную конкуренцию.
С получением штатного места пришлось несколько видоизменить modus vivendi. [образ жизни (лат.)] Люберцев продолжал принимать
у себя раз в неделю, но товарищей посещал уже реже, потому что приходилось и по вечерам работать дома. Дружеский кружок редел; между членами его мало-помалу образовался раскол. Некоторые члены заразились фантазиями,
оказались чересчур рьяными и отделились.
— Ты вообразить
себе не можешь: старуха
оказалась злейшее существо, гордое, напыщенное, так что в полгода какие-нибудь я начала чувствовать, что
у меня решительно делается чахотка от этого постоянного унижения, вечного ожидания, что вот заставят тебя подать скамеечку или поднять платок.
У него, по смерти отдаленного родственника,
оказалось несколько тысяч рублей — и он решился прожить их за границею, перед поступлением на службу, перед окончательным возложением на
себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым.
Впрочем, прежде всего я должен описать сад, который был действительно между соседними помещичьими садами замечателен по той причине, что владелец его — Дмитрий Васильич Кавинин, теперь безногий и почти безрукий подагрик, всю молодость прожил в Англии, где, насмотревшись на прихотливые сады, задумал, переселясь на житье в деревню, устроить
у себя сад чисто в английском вкусе и, будучи человеком одиноким и богатым, выписал садовника-англичанина, который
оказался хоть пьяницею великим, но мастером своего дела.
Егора Егорыча несказанно поразило это письмо. Что Сусанна умна, он это предугадывал; но она всегда была так сосредоточенна и застенчива, а тут
оказалась столь откровенной и искренней, и главным образом его удивил смысл письма: Сусанна до того домолилась, что могла только повторять: «Господи, помилуй!». «Теперь я понимаю, почему она напоминает мадонну», — сказал он сам
себе и, не откладывая времени, сел за письмо к Сусанне, которое вылилось
у него экспромтом и было такого содержания...
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с лицом совершенно дряблым; на голове
у него совсем почти не
оказывалось волос, а потому дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно носил колпак, а при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль, проводил
у себя пальцем за ухом.
— Не замедлю-с, — повторил Тулузов и действительно не замедлил: через два же дня он лично привез объяснение частному приставу, а вместе с этим Савелий Власьев привел и приисканных им трех свидетелей, которые действительно
оказались все людьми пожилыми и по платью своему имели довольно приличный вид, но физиономии
у всех были весьма странные: старейший из них, видимо, бывший чиновник, так как на груди его красовалась пряжка за тридцатипятилетнюю беспорочную службу, отличался необыкновенно загорелым, сморщенным и лупившимся лицом; происходило это, вероятно, оттого, что он целые дни стоял
у Иверских ворот в ожидании клиентов, с которыми и проделывал маленькие делишки; другой, более молодой и, вероятно, очень опытный в даче всякого рода свидетельских показаний, держал
себя с некоторым апломбом; но жалчее обоих своих товарищей был по своей наружности отставной поручик.
Оказалось, что со стороны Ошмянского была предпринята целая комбинация. Объектрм ее был, впрочем, не он лично, а один его бедный родственник, Мошка, которого он из сострадания приютил
у себя. Вообще предприятие было очень запутанное, и впоследствии одна газета совершенно справедливо выразилась об нем так: вот горький, но вполне естественный плод ложного положения евреев во внутренних губерниях России!
Нынче он выдавал
себя за сына вельможного польского пана,
у которого «в тым месте», были несметные маетности; завтра
оказывался незаконным сыном легкомысленной польской графини и дипломата, который будто бы написал сочинение «La verite sur la Russie, par un diplomate» («От-то он самый и есть!» — прибавлял Кшепшицюльский).
— И паспорты. Что такое паспорты? Паспорты всегда и
у всех в исправности! Вот намеднись. Тоже по базару человек ходит. Есть паспорт? — есть! Смотрим: с иголочки! — Ну, с богом. А спустя неделю
оказывается, что этого самого человека уж три года ищут. А он, между прочим,
у нас по базару ходил, и мы его
у себя, как и путного, прописали. Да.
Голос его звучал пророчески. Обыкновенно он держал
себя молчаливо и даже робко, так что самые свойства его голоса; были нам почти неизвестны. И вдруг
оказалось, что
у него гневный бас, осложненный перепоем.
Еще не качало, но Елена, которая не успела пообедать в городе и рассчитывала поесть на пароходе, вдруг почувствовала, что потеряла аппетит. Тогда она спустилась вниз, в глубину каютных отделений, и попросила
у горничной дать ей койку.
Оказалось, однако, что все места заняты. Краснея от стыда за
себя и за другого человека, она вынула из портмоне рубль и неловко протянула его горничной. Та отказалась.
Встретив Бизюкину, он пожелал за ней приударить, и приударил; занимаясь ее развитием черт знает для чего, он метнул мыслью на возможность присвоить
себе бывшие на ней бриллианты и немедленно же привел все это в исполнение, и притом спрятал их так хитро, что если бы, чего боже сохрани, Бизюкины довели до обыска, то бриллианты
оказались бы, конечно, не
у Термосесова, а
у князя Борноволокова, который носил эти драгоценности чуть ли не на самом
себе; они были зашиты в его шинели.
В этот вечер Варвара нашла случай украсть
у Передонова первое поддельное письмо. Это было ей необходимо, по требованию Грушиной, чтобы впоследствии, при сравнении двух подделок, не
оказалось разницы. Передонов носил это письмо с
собою, но сегодня как-то случайно оставил его дома: переодеваясь из виц-мундира в сюртук, вынул его из кармана, сунул под учебник на комоде, да там и забыл. Варвара сожгла его на свечке
у Грушиной.
Через неделю Платошка написал паспорт, заметил в нем, что
у ней лицо обыкновенное, нос обыкновенный, рост средний, рот умеренный и что особых примет не
оказалось, кроме по-французски говорит; а через месяц Софи упросила жену управляющего соседним имением, ехавшую в Петербург положить в ломбард деньги и отдать в гимназию сына, взять ее с
собою; кибитку нагрузили грибами, вареньем, медом, мочеными и сушеными ягодами, назначенными в подарки; жена управляющего оставила только место для
себя...
— Представь
себе, Вася, какая случайность, — объяснял Пепко. — Иду по улице и вижу: идет предо мной старичок и номера
у домов читает. Я так сразу и подумал: наверно, провинциал. Обогнал его и оглянулся… А он ко мне. «Извините, говорит, не знаете ли господина Попова?» — «К вашим услугам: Попов»… Вышло, что Федот, да не тот… Ну, разговорились.
Оказалось, что он тебя разыскивает.
Я дал портным двугривенный на опохмелку и выпросил
себе разрешение переночевать
у них ночь, а сам пошел в «Русский пир», думая встретиться с кем-нибудь из юнкеров; их в трактире не
оказалось.
Ехал он довольно медленно, проселками, без особенных приключений: раз только шина лопнула на заднем колесе; кузнец ее сваривал-сваривал, обругал и ее и
себя, да так и бросил; к счастью,
оказалось, что и с лопнувшею шиной можно
у нас прекрасно путешествовать, особенно по"мякенькому", то есть по грязи.
Но тут-то и
окажется бессилие страдальцев;
окажется, что они и не предвидели, и что они проклинают
себя, и что они рады бы, да нельзя, и что воли
у них нет, а главное — что
у них нет ничего за душою, и что для продолжения своего существования они должны служить тому же самому Дикому, от которого вместе с нами хотели бы избавиться…
Только уж само
собой разумеется, что если мы решаемся"внушать доверие", то об errare надо отложить попечение и для
себя и для других. Потому что, в противном случае, возьмет"молодец"в руки счеты, начнет прикладывать да высчитывать, и
окажется, что ничего дешевого
у нас в будущем, кроме кузьки да гессенской мухи, не предвидится.
— Чудак, братец, ты! да ведь коль скоро отправной пункт
у тебя есть, посылка есть, вывод-то ведь сам
собою, помимо твоей воли,
окажется!
Дома, запершись
у себя в комнате, он сосчитал деньги: в двух толстых пачках мелких бумажек
оказалось по пятисот рублей, в третьей — восемьсот пятьдесят.