Неточные совпадения
В одной
одежде была полная перемена: всё платье было другое, сшитое в Москве и хорошим портным; но и в платье был недостаток: слишком уж сшито было по моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и, сверх того, на человека, нисколько этим не интересующегося, так что при внимательном взгляде на
князя слишком большой охотник посмеяться, может быть, и нашел бы чему улыбнуться.
— Господь сохранит его от рук твоих! — сказал Максим, делая крестное знамение, — не попустит он тебя все доброе на Руси погубить! Да, — продолжал, одушевляясь, сын Малюты, — лишь увидел я
князя Никиту Романыча, понял, что хорошо б жить вместе с ним, и захотелось мне попроситься к нему, но совестно подойти было: очи мои на него не подымутся, пока буду эту
одежду носить!
Недолго продолжалась между ними борьба. От сильного удара рукоятью сабли Морозов упал навзничь. Вяземский подбежал к боярыне, но лишь только кровавые руки его коснулись ее
одежды, она отчаянно вскрикнула и лишилась чувств.
Князь схватил ее на руки и помчался вниз по лестнице, метя ступени ее распущенною косой.
Он посмотрел на
князя и понял, что его пыльные доспехи,
одежда, изорванная колючим кустарником, и встревоженное выражение лица испугали вратницу. В самом деле черты Никиты Романовича так изменились, что сам Михеич не узнал бы его, если бы не приехал с ним вместе.
Судя по его
одежде, можно было принять его за посадского или за какого-нибудь зажиточного крестьянина, но он говорил с такою уверенностью и, казалось, так искренно хотел предостеречь боярина, что
князь стал пристальнее вглядываться в черты его.
Благословив на ночь оставшихся детей и облачившись в меховые
одежды,
князь и княгиня направились к крыльцу; Ирина в жиденьком коротеньком салопчике, — уж как же ненавидела она этот салопчик! молча последовала за ними.
Пусть говорят они: мы пошлем их головы к
князю московскому!» — Отцы, которые лишились детей в битве шелонской, тронутые великодушием Марфы, целовали
одежду ее и говорили: «Прости нам! мы плакали!..» Слезы текли из глаз Марфы.
Можно бы было понять то, что люди считают себя неравными потому, что один сильнее, больше телом, чем другой, или умнее, или бойчее, или больше знает, или добрее, чем другой. Но обыкновенно не по этому разделяют людей и считают одних людей выше, а других ниже. Неравными считают людей потому, что один называется
князем, генералом, а другой мужиком, рабочим, один в дорогой
одежде, а другой в лаптях.
И был ли то сон, была ль явь, сам он не знал того, — видит у своего ложа святолепного старца в ветхой
одежде, на шее золотой крест с самоцветными каменьями, такой дорогой, что не только у
князя, да и в царской казне такого не бывало.
Теркин пристально вглядывался в их лица, поступь,
одежду, выражение глаз, и ему через пять минут стало досадно: зачем он сюда пришел. Ничего не говорили ему эти иноки и послушники о том, зачем он приехал в обитель подвижника, удалившегося много веков назад из суетной жизни именитого человека, боярского рода, в дебри радонежские, куда к нему приходили
князья и воители за благословением и вещим советом в годины испытаний.
«Так вот откуда должна прийти та неминучая беда, роковое предчувствие которой не давало ему покоя последние дни! Недаром он инстинктивно ненавидел этих приглашенных на сегодня
князем гостей: они привезли этого беглого холопа, неуязвимого в
одежде „царского слуги“, вступившего в союз с пригретою княжной Евпраксией на ее груди змеею — Татьяною. Что измыслят они, какими способами начнут приводить в исполнение свои гнусные замыслы?
В честь
князя была выбита медаль, на одной стороне которой он был изображен в княжеской короне, на другой же представлен город Москва и впереди в полном ристании на коне сидящим, в римской
одежде,
князь Орлов, «аки бы в огнедышащую бездну ввергающийся», в знак того, что он с неустрашимым духом, за любовь к отечеству, живот свой не щадил. Кругом надпись: «Россия таковых сынов в себе имеет», внизу: «За избавление Москвы от язвы в 1771 году».
Высокие рынды в белых
одеждах стояли чинно по обе его стороны. На правую руку от великого
князя стояла скамья, на которой лежала его шапка, а по левой другая с посохом и крестом.
Для этого приема великий
князь московский оделся, поверх нескольких платьев разного наименования, в богатый становой кафтан, с выводами на нем людей: чем пышнее стояла
одежда, тем краше и великолепнее считалась.
Великий
князь взглянул на своего спутника, взглянул на спутника великой княгини и опять на своего. Лица незнакомые, оба с мечами наголо, кругом его дворчан все чужие! Он обомлел: смертная бледность покрыла щеки его; несчастный старик готов был упасть в обморок и остановил своего коня. Молодая княгиня, ничего не понимая, смотрела с каким-то ребяческим кокетством на своего пригожего оруженосца. Она была в мужской
одежде — прекраснее мальчика не видано, — но литвянка умела ловко выказать, что она женщина.
Так рассказывали Александру Васильевичу, а стоя на часах в коридоре Петропавловской крепости, он видел, как один из заключенных, робкий, приниженный, с всклокоченными волосами, с седой бородой, бледным лицом, впалыми щеками, в оборванной грязной
одежде, упал в ноги назначенному для сопровождения его в ссылку
князю Шаховскому, обнимая его колени и умоляя о пощаде.
Высокие рынды в белых
одеждах стояли чинно по обе стороны. На правую руку от великого
князя стояла скамья, на которой лежала его шапка, а по левую другая, с посохом и крестом.
Двадцать второго ноября вельможи, бояре,
князья, все в черной
одежде понесли тело в Москву. Царь шел за гробом до самой церкви св. Михаила Архангела, где указал место между памятниками своих предков.
«Двор, — говорит
князь Щербатов, — подражая, или, лучше сказать, угождая императрице, в расшитые златотканные
одежды облекался».
Когда объявили это Алегаму, царь казанский бросился великому
князю в ноги; его примеру последовало все семейство, кроме одной из его жен. Она ухватилась было за
одежду его, чтобы удержать от рабского поклонения, и с негодованием вскричала...
Богучарово было всегда, до поселения в нем
князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и
одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый
князь хвалил их за их сносливость к работе, когда они приезжали в Лысые Горы подсоблять уборке или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
— Ежели бы было тепло, — в такие минуты особенно сухо отвечал
князь Андрей своей сестре, — то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую
одежду, которая для этого и выдумана.