Неточные совпадения
Теперь он не без
удовольствия познакомился с знаменитым адвокатом, внушавшим ему большое уважение тем, что за одно только дело старушки с
огромными цветами на шляпке он получил десять тысяч рублей.
Всё
огромное состояние его, кроме некоторой, сравнительно говоря, весьма малой доли, истраченной в первоначальном кутеже, перешло к братцу его, Семену Семеновичу, к большому
удовольствию сего последнего.
Кроме того, по всему этому склону росли в наклоненном положении
огромные кедры, в тени которых стояла не то часовня, не то хижина, где, по словам старожилов, спасался будто бы некогда какой-то старец, но другие объясняли проще, говоря, что прежний владелец — большой между прочим шутник и забавник — нарочно старался придать этой хижине дикий вид и посадил деревянную куклу, изображающую пустынножителя, которая, когда кто входил в хижину, имела свойство вставать и кланяться, чем пугала некоторых дам до обморока, доставляя тем хозяину неимоверное
удовольствие.
В первое же воскресенье он к двум часам отправляется в Екатерининский институт. Великолепный
огромный швейцар Порфирий тотчас же с видимым
удовольствием узнает его.
— Оно приобретено Гезом от частного лица. Но не могу вам точно сказать, от кого и за какую сумму. Красивое судно, согласен. Теперь оно отчасти приспособлено для грузовых целей, но его тип — парусный особняк. Оно очень быстроходно, и, отправляясь завтра, вы, как любитель, испытаете
удовольствие скользить как бы на
огромном коньке, если будет хороший ветер. — Браун взглянул на барометр. — Должен быть ветер.
Через час весь Белоглинский завод уже знал о случившемся. Марфа Петровна успела побывать у Савиных, Пятовых, Шабалиных и даже у о. Крискента и везде наслаждалась величайшим
удовольствием, какое только в состоянии была испытывать: она первая сообщала
огромную новость и задыхалась от волнения. Конечно, Марфа Петровна успела при этом кое-что прибавить, кое-что прикрасить, так что скандал в брагинском доме покатился по всему Белоглинскому заводу, как снежный ком, увеличиваясь от собственного движения.
Прежде всего сам дьячок, у которого она квартировала, сынишка его и сторож церковный притащили на руках божницу с довольно дорогими образами, и при этом дьячок просил доложить Бегушеву, что все они поздравляют Александра Ивановича с приездом сестрицы; но Минодора не пошла докладывать, а сама поднесла дьячку и сторожу по
огромному стакану водки, которую оба они с
удовольствием выпили, крякнули и пожелали закусить.
В это время в залу вошел низенький, невзрачный человек, но с
огромной, как обыкновенно бывает у карликов, головой. В одежде его видна была страшная борьба опрятности со временем, щегольства с бедностью. На плоском и широком лице его сияло
удовольствие. Он быстро проходил залу, едва успевая поклониться некоторым из гостей. Хозяин смотрел, прищурившись, чтобы узнать, кто это был новоприезжий.
В ней также помещалось несколько человек гостей: приходский священник с своей попадьей, которые тихо, но с заметным
удовольствием разговаривали между собою, как будто бы для этого им решительно не было дома времени; потом жена станового пристава, которой, кажется, было очень неловко в застегнутом платье; гувернантка Уситковой в терновом капоте [В терновом капоте — в капоте, сшитом из тонкой шерстяной, с примесью пуха, ткани — терно.] и с
огромным ридикюлем, собственно, назначенным не для ношения платка, а для собирания на всех праздниках яблок, конфет и других сладких благодатей, съедаемых после в продолжение недели, и, наконец, молодой письмоводитель предводителя, напомаженный и завитой, который с большим вниманием глядел сквозь стекло во внутренность стоявших близ него столовых часов: ему ужасно хотелось открыть: отчего это маятник беспрестанно шевелится.
— Ах, сделайте милость! — вскрикнул хозяин и сам было бросился набивать гостю трубку; но тот, конечно, не допустил его и сам себе выбрал самую
огромную трубку, старательно продул ее, наложил, закурил и сел, с целью вполне насладиться любимым, но не всегда доступным ему
удовольствием.
Поэтому, когда Арбузов, освободившись от крахмаленной сорочки и сняв вязаную фуфайку, которую обязательно носят все цирковые, остался голым до пояса, маленький доктор от
удовольствия даже потер ладонь о ладонь, обходя атлета со всех сторон и любуясь его
огромным, выхоленным, блестящим, бледно-розовым телом с резко выступающими буграми твердых, как дерево, мускулов.
— Ночь теперь если тихая… — начал он с заметным
удовольствием, — вода не колыхнется, как зеркало… Смола на носу лодки горит…
огромным таким кажется пламенем… Воду всю освещает до самого дна: как на тарелке все рассмотреть можно, каждый камышек… и рыба теперь попадется… спит… щука всегда против воды… ударишь ее острогой… встрепенется… кровь из нее брызнет в воду — розовая такая…
— Как много! Но скажите: там у меня есть мельница и
огромная лесная дача. Я сейчас бы готова была с
удовольствием продать их и заплатила бы этим.
На десятки верст протянулась широкая и дрожащая серебряная полоса лунного света; остальное море было черно; до стоявшего на высоте доходил правильный, глухой шум раскатывавшихся по песчаному берегу волн; еще более черные, чем самое море, силуэты судов покачивались на рейде; один
огромный пароход («вероятно, английский», — подумал Василий Петрович) поместился в светлой полосе луны и шипел своими парами, выпуская их клочковатой, тающей в воздухе струей; с моря несло сырым и соленым воздухом; Василий Петрович, до сих пор не видавший ничего подобного, с
удовольствием смотрел на море, лунный свет, пароходы, корабли и радостно, в первый раз в жизни, вдыхал морской воздух.
Венец, хоть и немецкой расы, но не такой, как берлинец и даже мюнхенец. Он — австрияк, с другим темпераментом, с девизом «Wein, Weib und Gesang» (вино, женщина и песня). Да в его крови есть и всякие примеси, а в постоянном населении Вены —
огромный процент славян (чехов до ста тысяч), венгерцев и тирольских итальянцев. Все здесь отзывается уже югом — и местный диалект, и разговор, и
удовольствия, и еда, и характер безделья, и вся физиономия не только уличной жизни, но и домашнего побыта.
Ночь с ее голубым небом, с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися в озера широкие, в которые погружались и в которых исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные,
огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник смелый, вольный, окликающий по временам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «С богом!» — все в этом ночном походе наполняло сердце русского воина
удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему
огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1-му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного и самого существенного: наибольших для себя выгод и
удовольствий.
— Ну, ну, Митенька, смотри, чтобы всё было хорошо. Так, так, — говорил он, с
удовольствием оглядывая
огромный раздвинутый стол. — Главное — сервировка. То-то… — И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
Сегодня смотрел с Крестовского, как летали два наших аэроплана и один из них осторожно облетал по краю
огромного облака; мысленно, не без
удовольствия, полетал с ними. Вообще чувствую себя лордом и — я не шучу — испытываю минутами приятнейшее настроение. Денег не жалею и, как лорд, все делаю подарки и сюрпризы, опять детям накупил закусок, а Сашеньке отнес фруктов, подал ей с изящнейшим поклоном.