Неточные совпадения
Событие рождения сына (он был уверен, что будет сын), которое ему обещали, но в которое он всё-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь
огромным и потому невозможным
счастьем, с другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое знание того, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
После страшной боли и ощущения чего-то
огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг, не веря еще своему
счастию, чувствует, что не существует более того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало к себе всё внимание, и что он опять может жить, думать и интересоваться не одним своим зубом.
Послушайте: вы, может быть, думаете, что я ищу чинов,
огромного богатства, — разуверьтесь! я хочу только
счастья дочери.
Поэтому считают возможным убивать
огромное количество людей, причинять неисчислимое страдание для осуществления грядущего блага и
счастья людей.
Точно так я знаю, что для
огромного большинства людей, которые ничуть не хуже меня,
счастье должно иметь идиллический характер, я восклицаю: пусть станет господствовать в жизни над всеми другими характерами жизни идиллия.
— И философия ваша точно такая же, как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна; только чтоб было дешевле прожить, только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша
огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее
счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много
счастья может заключаться в простой возможности идти, куда хочешь, повернуть в любой переулок, выйти на площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то
огромным праздником души.
По
счастию, в помощь ему назначен был
огромного роста комендор, моряк, с начала осады бывший при мортирах и убедивший его в возможности еще действовать из них, с фонарем водивший его ночью по всему бастиону, точно как по своему огороду, и обещавший к завтраму всё устроить.
Может быть, это еще такой же пароход из старой Европы, на котором люди приехали искать в этой Америке своего
счастья, — и теперь смотрят на
огромную статую с поднятой рукой, в которой чуть не под облаками светится факел…
— Не знаю цели, — заметил Круциферский, — с которой вы сказали последнее замечание, но оно сильно отозвалось в моем сердце; оно навело меня на одну из безотвязных и очень скорбных мыслей, таких, которых присутствие в душе достаточно, чтоб отравить минуту самого пылкого восторга. Подчас мне становится страшно мое
счастие; я, как обладатель
огромных богатств, начинаю трепетать перед будущим. Как бы…
Ты молода летами и душою,
В
огромной книге жизни ты прочла
Один заглавный лист, и пред тобою
Открыто море
счастия и зла.
Края черных туч тоже в огне, на красных пятнах зловеще рисуются угловатые куски
огромных строений; там и тут, точно раны, сверкают стекла; разрушенный, измученный город — место неутомимого боя за
счастье — истекает кровью, и она дымится, горячая, желтоватым удушливым дымом.
Мутные и
огромные волны хлестали через нас и окачивали с головой; по несчастью, Борисов, идя впереди, сбился с того броду, по которому прошел два раза, и попал на более глубокое место; вдруг он нырнул в воду, лошадь моя поплыла, и Евсеич отстал от меня; тут-то я почувствовал такой страх близкой смерти, которого я не забыл до сих пор; каждую минуту я готов был лишиться чувств и едва не захлебнулся; по
счастью, глубина продолжалась не более двух или трех сажен.
На земле жилось нелегко, и поэтому я очень любил небо. Бывало, летом, ночами, я уходил в поле, ложился на землю вверх лицом, и казалось мне, что от каждой звезды до меня — до сердца моего — спускается золотой луч, связанный множеством их со вселенной, я плаваю вместе с землей между звезд, как между струн
огромной арфы, а тихий шум ночной жизни земли пел для меня песню о великом
счастье жить. Эти благотворные часы слияния души с миром чудесно очищали сердце от злых впечатлений будничного бытия.
Было поздно; сильный ветер дул с взморья; черные тучи, окровавленные снизу лучами солнца, роняли
огромные капли теплой воды на растрескавшуюся землю. Феодор, взволнованный встречею и боясь грозы, не хотел ехать далее и свернул в монастырь Энат, лежащий возле Александрии. Служитель божий, гражданин всего мира христианского, в те времена везде находил отворенную дверь, и всюду приход его считался
счастием, тем паче в монастыре, куда приходили все бедные и труждающиеся дети церкви.
Необыкновенно повезло толстухе… Помещица из Новгородской губернии приехала искать ключницу. В ее имении оказывался большой скотный двор и
огромный птичник. Маша Рыжова сияла от
счастья.
А мудрец с
огромным лбом и желчными бакенбардами смотрит на них колючим взглядом и говорит: «Ваше
счастье — не больше, как «счастливый сон нищего».
Да, только подумать: откажись этот человек от своей
огромной, страшной власти, — и открылись бы ослепительные пути, рассеялись бы давившие всех туманы, народ получил бы возможность сам творить свою судьбу и свое
счастье.
Но и венчались они скромно, только при двух шаферах, товарищах Веревкина, и венец над
огромными его щеками придавал ему внушительный вид какого-то древнего, но очень скромного бога
счастья.
От аплодисментов и оваций сильно кружится голова… И эти розы пахнут так дивно… Но главное, жив, здоров и радостен мой маленький принц. Это ли не
счастье? Настоящее, захватывающее,
огромное.
Ранее, об удивительном
счастье в игре и
огромном выигрыше, затем о
счастье в любви, о его роскошной жизни, громадных тратах, стерлядях, сувенирах и бриллиантовом колье и, наконец, о счастливом случае в казино с убийцей-итальянцем и исходе его дуэли с графом Лардерель, считавшимся одним из лучших бойцов на шпагах в Ницце.
Хотя за последнее время ему снова везло и он выиграл столько, что даже расплатился со всеми своими кредиторами, но Мадлен знала, что все это
счастье в игре, эти
огромные стотысячные выигрыши крайне эфемерны и непрочны в его руках.
Что там увидел наш удалой казак, того, верно, кроме его, ни одному православному христианину не доводилось видеть; да и не приведи Бог! И страх, и смех пронимали его попеременно: так ужасно, так уродливо было сборище на Лысой горе! По
счастью, неподалеку от Федора Блискавки стоял
огромный костер осиновых дров: он припал за этот костер и оттуда выглядывал, как мышь из норки своей выглядывает в хату, которая наполнена людьми и кошками.
В комнате этой, обитой серым ситцем, на
огромной софе лежит неподвижно этот «баловень
счастья» и смотрит в одну точку. Одет он в атласный фиолетового цвета халат, с расстегнутым на груди воротом рубашки. Золотой крестик с двумя образками и ладанкой на шелковом шнурке выбился наружу и лежит поверх халата. Одна шитая золотом туфля лежит у босых ног на софе, а другая валяется на полу.
У него было представительное лицо, с твердыми, выпуклыми щеками и
огромной черной бородою, и такие же черные волосы шли по всему его телу, особенно по ногам и груди, и он верил, что эти волосы приносят ему особенное
счастье.
Обычно происходило так, что во всех его делах ему сопутствовала удача; но в эти три последние дня обстоятельства складывались крайне неблагоприятно, даже враждебно. Как человек, вся недолгая жизнь которого была похожа на
огромную, опасную, страшно азартную игру, он знал эти внезапные перемены
счастья и умел считаться с ними — ставкою в игре была сама жизнь, своя и чужая, и уже одно это приучило его к вниманию, быстрой сообразительности и холодному, твердому расчету.
Несчастная мать была раскольница, но, к
счастью, она принадлежала к тому
огромному большинству раскольников, которые, по книгам и записям, значатся принадлежащими к господствующей церкви.
— Долг мужа красивой женщины, которая сейчас имела
счастие внушить твоему вельможеству высокое состраданье, очень велик, но она ведь не знает, что весь этот
огромный долг может быть сильно понижен. Я здешний доимщик Тивуртий, — мне известны все дела в Аскалоне, и я знаю, чтт надобно сделать, чтобы все вышло, как ты желаешь.