Неточные совпадения
Казалось бы, заснуть в этом заслуженном покое и блаженствовать, как блаженствуют обитатели затишьев, сходясь трижды в
день, зевая за
обычным разговором, впадая в тупую дремоту, томясь с
утра до вечера, что все передумано, переговорено и переделано, что нечего больше говорить и делать и что «такова уж жизнь на свете».
На следующий
день, в воскресенье, в 5 часов
утра, когда в женском коридоре тюрьмы раздался
обычный свисток, не спавшая уже Кораблева разбудила Маслову.
В мучениях доживал я до торжественного
дня, в пять часов
утра я уже просыпался и думал о приготовлениях Кало; часов в восемь являлся он сам в белом галстуке, в белом жилете, в синем фраке и с пустыми руками. «Когда же это кончится? Не испортил ли он?» И время шло, и
обычные подарки шли, и лакей Елизаветы Алексеевны Голохвастовой уже приходил с завязанной в салфетке богатой игрушкой, и Сенатор уже приносил какие-нибудь чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.
В девятый
день, в
день обычного поминовения по усопшим, рано
утром, все, кроме нас, троих детей и двоюродных сестер, отправились в Мордовский Бугуруслан.
Утром же следующего
дня, когда gnadige Frau, успевшая еще в Ревеле отучить мужа от чаю и приучить пить кофе, принесла к нему в спальню кофейник, чашку и баранки, он пригласил ее сесть на
обычное место около стола и с некоторою торжественностью объявил...
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть с понурою головою — для молодой
дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула; с
утра все так-то: сидит платочком закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится; жила не на миру, не в деревне с людьми жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни с отцом.
По
утрам, убирая комнату хозяина, он, высунув голову из окна, смотрел на
дно узкой, глубокой улицы, и — видел всегда одних и тех же людей, и знал, что́ каждый из них будет делать через час и завтра, всегда. Лавочные мальчики были знакомы и неприятны, опасны своим озорством. Каждый человек казался прикованным к своему
делу, как собака к своей конуре. Иногда мелькало или звучало что-то новое, но его трудно было понять в густой массе знакомого,
обычного и неприятного.
Вернулась она довольно скоро, и глаза у нее были странные, но
день прошел обычно; а на следующее
утро она снова уходила, и так несколько
дней подряд, и глаза у нее были странные, — но в остальном все шло по-обычному.
В первый
день рождества Христова, встреченный далеко от родины, под тропиками, среди тепла, под ярко-голубым небом, с выси которого сверкало палящее солнце, матросы с
утра приоделись по-праздничному: в чистые белые рубахи. Все побрились и подстриглись, и лица у всех были торжественные. Не слышно было на баке
обычных шуток и смеха — это все еще будет после, а теперь матросы ожидали обедни.
В комнате Марфы Захаровны угощение шло
обычным порядком. К обеду покупщик не приехал, а обед был заказан особенный. Иван Захарыч и Павла Захаровна волновались. Неспокойно себя чувствовал и Первач, и у всех явилось сомнение: не проехал ли Теркин прямо в город. Целый
день в два приема осматривал он с своим „приказчиком“ дальний край лесной дачи,
утром уехали спозаранку и после завтрака тоже исчезли, не взяв с собою таксатора.
Смущенный ожидал он на другой
день утром обычного вопроса Марфы Силантьевны об ее «сиротской доле», но его не последовало.
Карамышев, Новский и Голь прибыли туда почти следом за становым приставом, оставившим усадьбу лишь накануне
утром. Совершены были
обычные формальности, и акт о самоубийстве обвиняемого в умышленном отравлении князя Александра Павловича Шестова, т-ского мещанина Якова Петрова Быстрова был приобщен следователем к
делу, следствие по которому местным производством было окончено.
Прибыв туда
утром 25-го, мятежники завербовали в свою шайку волостного писаря, сожгли
дела волостного правления и
обычным порядком призывали крестьян к мятежу.