Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на
общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны. —
Но между вас я вижу новы лица.
Неточные совпадения
Клим подметил, что
враг его смягчен музыкой, танцами, стихами, он и сам чувствовал себя необычно легко и растроганно
общим настроением нешумной и светлой радости.
Удар обдуман. С Кочубеем
Бесстрашный Искра заодно.
И оба мыслят: «Одолеем;
Врага паденье решено.
Но кто ж, усердьем пламенея,
Ревнуя к
общему добру,
Донос на мощного злодея
Предубежденному Петру
К ногам положит, не робея...
— Ну, это —
общие места. Однако вы — не
враг науки, не клерикал? То есть я не знаю, поймете ли вы…
— Никакого. С тех пор как я вам писал письмо, в ноябре месяце, ничего не переменилось. Правительство, чувствующее поддержку во всех злодействах в Польше, идет очертя голову, ни в грош не ставит Европу, общество падает глубже и глубже. Народ молчит. Польское дело — не его дело, — у нас
враг один,
общий, но вопрос розно поставлен. К тому же у нас много времени впереди — а у них его нет.
Помимо неблагоприятных условий,
общих для всего Сахалина, здешние хозяева встречают серьезного
врага еще в особенностях Арковской долины и прежде всего в почве, которую так хвалит только что цитированный автор.
— Разговаривать более нечего; господин Розанов
враг наш и человек, достойный всякого презрения. Господин Розанов! — добавил он, обратясь к нему, — вы человек, с которым мы отныне не желаем иметь ничего
общего.
— Я, ваше превосходительство, — говорил он губернскому предводителю, заклятому
врагу Калиновича по делу князя, — я старше его летами, службой, чином, наконец, потому что он пока еще вчера только испеченный действительный статский, а я генерал-майор государя моего императора, и, как начальнику губернии, я всегда и везде уступлю ему первое место; но если он, во всеуслышание, при
общем собрании, говорит, что все мы взяточники, я не могу этого перенесть!
На этом возбуждении друзья его сошлись с его
врагами, и в одно
общим хором гласили: нет, этого терпеть нельзя!
Больше он уже ничего не чувствовал, и
враги топтали и резали то, что не имело уже ничего
общего с ним.
И вот, с одной стороны, люди, христиане по имени, исповедующие свободу, равенство, братство, рядом с этим готовы во имя свободы к самой рабской, униженной покорности, во имя равенства к самым резким и бессмысленным, только по внешним признакам, разделениям людей на высших, низших, своих союзников и
врагов, и во имя братства — готовы убивать этих братьев [То, что у некоторых народов, у англичан и американцев, нет еще
общей воинской повинности (хотя у них уже раздаются голоса в пользу ее), а вербовка и наем солдат, то это нисколько не изменяет положения рабства граждан по отношению правительств.
По совершенном освобождении от внешних
врагов Россия долго еще бедствовала от внутренних мятежей и беспокойств; наконец господь умилосердился над несчастным отечеством нашим: все несогласия прекратились,
общий глас народа наименовал царем русским сына добродетельного Филарета, Михаила Феодоровича Романова, и в 1613 году, 11 числа июля, этот юный царь, дед Великого Петра, возложил на главу свою венец Мономахов.
Вечерами, когда он сидел в большой комнате почти один и вспоминал впечатления дня, — всё ему казалось лишним, ненастоящим, всё было непонятно. Казалось — все знают, что надо жить тихо, беззлобно, но никто почему-то не хочет сказать людям секрет иной жизни, все не доверяют друг другу, лгут и вызывают на ложь. Было ясно
общее раздражение на жизнь, все жаловались на тяжесть её, каждый смотрел на другого, как на опасного
врага своего, и у каждого недовольство жизнью боролось с недоверием к людям.
Луговский сделался
общим любимцем, героем казармы. Только Пашка, ненавидимый всеми, был его злейшим
врагом. Он завидовал.
На первый случай да будет позволено нам не разрушать на некоторое время спокойствия и квиетизма, в котором почивают формалисты, и заняться исключительно
врагами современной науки, — их мы понимаем под
общим именем дилетантов и романтиков. Формалисты не страдают, а эти больны — им жить тошно.
«Мильон терзаний» и «горе!» — вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места
врагов. Фамусов ничего не находит, как только зажать уши против его логики, и отстреливается
общими местами старой морали. Молчалин смолкает, княжны, графини — пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, и прежний друг его, Софья, которую одну он щадит, лукавит, скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его под рукой, вскользь, сумасшедшим.
Хотя Великая предоставила Августейшему Ее внуку бессмертную славу искоренить навеки учреждение времен несчастных, ненужное в то время, когда счастие Монарха и подданных составляет единое и когда любовь народная вооружена мечом правосудия для наказания злых умыслов; но в царствование Екатерины одни преступники, или явные
враги Ее, следственно,
враги общего благоденствия, страшились пустынь Сибирских; для одних извергов отверзался сей хладный гроб живых.
Он взводит на Англию еще обвинение в недостатке любви к
общему благу, и здесь опять перефразируя мысли Гизо об интеллектуальном развитии и скрашивая их милыми возгласами о самоотвержении, любви ко
врагам и т. п.
Все это совершилось в пятилетие 1812–1817 годов, и сами
враги Овэна сознаются, что если б он хотел в это время воспользоваться
общим энтузиазмом для своих личных целей, то мог бы сделать славную аферу.
Поход крестовый
Я на него Европе предлагаю.
Он
враг нам всем, не мой один. Испаньи,
Сицилии и рыцарям Мальтийским,
Венеции и Генуи он
враг,
Досадчик всем державам христианским!
Пускай же все подымут
общий стяг
На Турцию! Тогда не из последних
Увидят нас. Но до того мы будем
Лишь наши грани русские беречь.
Мы не хотим для Австрии руками
Жар загребать. Казною, так и быть,
Мы учиним вам снова вспоможенье,
Войска ж свои пока побережем.
Кто же это: непримиримые
враги, или союзники? Однородные ли это явления, или явления разных порядков? Что тут существеннее: пункты сходства или пункты разногласия, —
общее у обоих отрицание существующих условий или религиозно-сектантские взгляды, которые есть у Якова и которые изгнал из своего обихода камышинский мещанин?
В
общем, при всем внешнем различии в языке и степени грамотности, содержание писем было утомительно однообразно: друзья предупреждали,
враги грозили, и выходило что-то вроде коротких и бездоказательных «да» и «нет».
И — странное дело — близость берега и новых впечатлений производит внезапную перемену в отношениях. Все снова дружелюбно разговаривают между собой, раздаются смех и шутки. Раздражение друг против друга исчезло словно каким-то волшебством, и люди, которые вчера еще казались один другому
врагами, сегодня кажутся совсем другими — теми же добрыми товарищами и порядочными людьми. Происходит какое-то безмолвное
общее примирение, и все ссоры, все недоразумения забыты.
И перед склонившимся до земли и коленопреклоненным Максимом старец стал ходить в слове, трубил в золотую трубу живогласную, пророчествовал
общую судьбу праведным: «Боритесь с исконным
врагом, его же окаянное имя да не взыдет никому на уста.
Тут же мелькнул с обнаженной саблей подпоручик Гордин, отчаянно отбивавшийся от кучи наседавших на него
врагов. Потом и Гордин исчез в
общей свалке… Мелькнул снова Онуфриев и тоже исчез куда-то.
Относятся ли эти рассказы к области разгорячённой фантазии солдатиков, или в них есть доля правды — покажет будущее, а пока я могу лишь заметить, что добродушное в
общем отношение наших солдатиков к своим
врагам вообще, а к японцам в частности, исключает возможность подобной злой и сплошной клеветы.
Наряду с этим перед ней возникал образ любимого человека, опозоренного, одинокого, всеми покинутого, без средств, без места. А она, она чувствовала, что любила его до сих пор, любила теперь еще более, после того, как была почти единственной виновницей, главной причиной, что его вчера забросали грязью. Она сознавала, что имела влияние в «обществе», и не перейди она вчера так открыто, с такой страстью на сторону его
врагов — неизвестно, какие были бы результаты
общего собрания.
— Далеко нет! Из случаев бреда, которые я наблюдал, только два было типичных бреда — один у штабс-капитана Z — который в бреду бил японцев, одного больного, а другого маленького, которые постоянно являлись перед ним, а второй — у одного 19-ти летнего добровольца, которому казалось, что японцы ползут к нему под ноги и он давит их целыми массами. В
общем же чаще всего, как я уже говорил вам, наблюдается бред самообвинения. Бреда страха перед
врагом я не наблюдал ни разу.
Побуждения людей, стремившихся со всех сторон в Москву, после ее очищения от
врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время, большею частью — дикие животные. Одно только побуждение было
общее всем, — это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего
врага целовальника, размахивая оголенною рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя
общее внимание. На него-то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
Слово
враг употребляется в Евангелиях почти всегда в смысле
врагов не личных, но
общих, народных (Лук. I, 71—74; Матф. XXII, 44; Марк. XII, 36; Лук. XX, 43 и др.).