Неточные совпадения
— Все вместе! — сказала Анна и смеясь побежала им на встречу и
обняла и повалила всю эту кучу копошащихся и визжащих от восторга
детей.
— Смотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спятил с ума! — говорила бледная, худощавая и добрая мать их, стоявшая у порога и не успевшая еще
обнять ненаглядных
детей своих. —
Дети приехали домой, больше году их не видали, а он задумал невесть что: на кулаки биться!
Полечка в страхе забилась с
детьми в угол на сундук, где,
обняв обоих маленьких, вся дрожа, стала ожидать прихода матери.
Петр Петрович искоса посмотрел на Раскольникова. Взгляды их встретились. Горящий взгляд Раскольникова готов был испепелить его. Между тем Катерина Ивановна, казалось, ничего больше и не слыхала: она
обнимала и целовала Соню, как безумная.
Дети тоже обхватили со всех сторон Соню своими ручонками, а Полечка, — не совсем понимавшая, впрочем, в чем дело, — казалось, вся так и утопла в слезах, надрываясь от рыданий и спрятав свое распухшее от плача хорошенькое личико на плече Сони.
Приезжали князь и княгиня с семейством: князь, седой старик, с выцветшим пергаментным лицом, тусклыми навыкате глазами и большим плешивым лбом, с тремя звездами, с золотой табакеркой, с тростью с яхонтовым набалдашником, в бархатных сапогах; княгиня — величественная красотой, ростом и объемом женщина, к которой, кажется, никогда никто не подходил близко, не
обнял, не поцеловал ее, даже сам князь, хотя у ней было пятеро
детей.
Он хотел броситься
обнимать меня; слезы текли по его лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного
ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но не с хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился к двери.
Океан как будто лелеет эти островки: он играет с берегами, то ревет, сердится, то ласково
обнимает любимцев со всех сторон, жемчужится, кипит у берегов и приносит блестящую раковину, или морского ежа, или красивый, выработанный им коралл, как будто игрушки для
детей.
Эти часы стали теперь для мальчика самым счастливым временем, и мать с жгучей ревностью видела, что вечерние впечатления владеют
ребенком даже в течение следующего дня, что даже на ее ласки он не отвечает с прежнею безраздельностью, что, сидя у нее на руках и
обнимая ее, он с задумчивым видом вспоминает вчерашнюю песню Иохима.
Детям запретили даже и встречаться с нею, но они бегали потихоньку к ней в стадо, довольно далеко, почти в полверсте от деревни; они носили ей гостинцев, а иные просто прибегали для того, чтоб
обнять ее, поцеловать, сказать: «Je vous aime, Marie!» [«Я вас люблю, Мари!» (фр.)] и потом стремглав бежать назад.
Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми
детьми и с ящиком литературных произведений.
Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами донельзя; по правилу гостеприимства я должен был слушать и вместо критики молчать, щадя постоянно развивающееся авторское самолюбие.
Обнимаю тебя с женой и
детьми.
Обними всех наших. Действуй, друг, и вспоминай твоего брата Jeannot. Когда же Петр ко мне напишет?…
Теперь она спит,
обняв Лизу, и голова ее, скатившись с подушки, лежит на плечике подруги, которая и перед нею кажется сущим
ребенком.
— Ну, полно, полно плакать, — говорила мать Агния. — Хоть это и хорошие слезы, радостные, а все же полно. Дай мне
обнять Гешу. Поди ко мне,
дитя мое милое! — отнеслась она к Гловацкой.
Александра Ивановна, очень встревоженная, начала ее
обнимать и просить у нее прощенья в том, что случилось с
детьми.
Видно было, что ее мамашане раз говорила с своей маленькой Нелли о своих прежних счастливых днях, сидя в своем угле, в подвале,
обнимая и целуя свою девочку (все, что у ней осталось отрадного в жизни) и плача над ней, а в то же время и не подозревая, с какою силою отзовутся эти рассказы ее в болезненно впечатлительном и рано развившемся сердце больного
ребенка.
В тот день, когда Наташа объявила мне, что знает про отъезд (это было с неделю после разговора моего с князем), он вбежал ко мне в отчаянии,
обнял меня, упал ко мне на грудь и зарыдал как
ребенок. Я молчал и ждал, что он скажет.
— Нелли, что с тобой,
дитя мое! — воскликнул старик, желая
обнять ее. Но она как-то долго на него посмотрела…
— Ax, не говори этого, друг мой! Материнское сердце далеко угадывает! Сейчас оно видит, что и как. Феогностушка подойдет —
обнимет, поцелует, одним словом, все, как следует любящему
дитяти, исполнит. Ну, а Коронат — нет. И то же сделает, да не так выйдет. Холоден он, ах, как холоден!
О, дайте мне расцеловать его, дайте
обнять его, это милое, покорное
дитя!
Я ей говорил как-то, сколь меня трогает нежность беднейшего Пизонского о
детях, а она сейчас поняла или отгадала мысль мою и жаждание:
обняла меня и с румянцем стыдливости, столь ей идущим, сказала: „Погоди, отец Савелий, может, Господь даст нам“.
— И вдруг
обнимет сон, как мать родная любимое своё
дитя, и покажет всё, чего нет, окунёт тебя в такие радости, тихие да чистые, каких и не бывает наяву. Я даже иногда, ложась, молюсь: «Присно дева Мария, пресвятая богородица — навей счастливый сон!»
Выйду, бывало, к нему за баню, под берёзы,
обнимет он меня, как малого
ребёнка, и начнёт: про города, про людей разных, про себя — не знаю, как бог меня спасал, вовремя уходила я к батюшке-то сонному!
Легко, точно
ребёнка, он поднял её на руки,
обнял всю, а она ловко повернулась грудью к нему и на секунду прижала влажные губы к его сухим губам. Шатаясь, охваченный красным туманом, он нёс её куда-то, но женщина вдруг забилась в его руках, глухо вскрикивая...
— По крайней мере, я вижу твою искренность, Фалалей, — сказал он, — искренность, которой не замечаю в других. Бог с тобою! Если ты нарочно дразнишь меня этим сном, по навету других, то Бог воздаст и тебе и другим. Если же нет, то уважаю твою искренность, ибо даже в последнем из созданий, как ты, я привык различать образ и подобие Божие… Я прощаю тебя, Фалалей!
Дети мои,
обнимите меня, я остаюсь!..
— Так это Настенька! Ну, благодарю, благодарю, — пробормотал дядя, вдруг весь покраснев, как
ребенок. — Поцелуй меня еще раз, Илюша! Поцелуй меня и ты, шалунья, — сказал он,
обнимая Сашеньку и с чувством смотря ей в глаза.
Она
обняла Алексея Степаныча и долго, молча рыдала на его груди; он сам рыдал, как
дитя.
Старушка вознаградит тогда с лихвою потерянное время: всласть насмотрится на
детей своих, всласть наговорится с ними и,
обнимая их, прольет не одну радостную слезу.
В ответ на радостные восклицания жены и матери, которые бросились
обнимать его, он ограничился двумя-тремя: «Здорово!», после чего повернулся к
детям и, спокойно оглянув их с головы до ног, надел шапку и взвалил на плечи мешок.
Мать родная, прощаясь с любимыми
детьми, не
обнимает их так страстно, не целует их так горячо, как целовали мужички землю, кормившую их столько лет.
Вогнутым полукругом стоит тяжелое мраморное здание вокзала, раскинув свои крылья, точно желая
обнять людей. Из порта доносится тяжкое дыхание пароходов, глухая работа винта в воде, звон цепей, свистки и крики — на площади тихо, душно в всё облито жарким солнцем. На балконах и в окнах домов — женщины, с цветами в руках, празднично одетые фигурки
детей, точно цветы.
И вот! пять человек
детей, и она
обнимает музыканта, оттого что у него красные губы!
Ух! какая свинцовая гора свалилась с моего сердца! Я бросился
обнимать казака, перекрестился, захохотал как сумасшедший, потом заплакал как
ребенок, отдал казаку последний мой талер и пустился бегом по валу. В несколько минут я добежал до рощи; между деревьев блеснули русские штыки: это были мои солдаты, которые, построясь для смены, ожидали меня у самого аванпоста. Весь тот день я чувствовал себя нездоровым, на другой слег в постелю и схлебнул такую горячку, что чуть-чуть не отправился на тот свет.
Вам грустно с ним расстаться; но если вы точно его любите, то поневоле улыбаетесь сквозь слезы, воображая, как весело будет ему
обнять жену и
детей, увидеть снова дом отцов своих и отдохнуть в нем от всех трудов утомительной и скучной дороги.
Она
обняла свое ненаглядное
дитя, и поток нежных речей и ласк высказал ее внутреннее состояние.
Громкий хохот всех присутствующих остановил меня, но матери моей не понравилась эта шутка: материнское сердце возмутилось испугом своего
дитяти; она бросилась ко мне,
обняла меня, ободрила словами и ласками, и, поплакав, я скоро успокоился.
Она
обнимает меня, целует и лепечет ласкательные слова, какие я слышал от нее, когда она была еще
ребенком.
Ребенок выкрикнул от радости,
обнял ручонкой загорелую шею соседа-охотника и поцеловал его в его желтую мычку.
Всё равно… они все ведут к смерти; — но я не позволю низкому, бездушному человеку почитать меня за свою игрушку… ты или я сама должна это сделать; — сегодня я перенесла обиду, за которую хочу, должна отомстить… брат! не отвергай моей клятвы… если ты ее отвергнешь, то берегись… я сказала, что не перенесу этого… ты будешь добр для меня; ты примешь мою ненависть, как
дитя мое; станешь лелеять его, пока оно вырастет и созреет и смоет мой позор страданьями и кровью… да, позор… он, убийца,
обнимал, целовал меня… хотел… не правда ли, ты готовишь ему ужасную казнь?..
И, всех
обнимая материнским заботливым оком, изнывала в тревоге пятая террористка, Таня Ковальчук. У нее никогда не было
детей, она была еще очень молода и краснощека, как Сергей Головин, но казалась матерью всем этим людям: так заботливы, так бесконечно любовны были ее взгляды, улыбка, страхи. На суд она не обращала никакого внимания, как на нечто совсем постороннее, и только слушала, как отвечают другие: не дрожит ли голос, не боится ли, не дать ли воды.
Гордей Карпыч (утирает слезу). А вы и в самом деле думали, что нет?! (Поднимает брата.) Ну, брат, спасибо, что на ум наставил, а то было свихнулся совсем. Не знаю, как и в голову вошла такая гнилая фантазия. (
Обнимает Митю и Любовь Гордеевну.) Ну,
дети, скажите спасибо дяде Любиму Карпычу да живите счастливо.
Свернул я в лес, выбрал место, сел. Удаляются голоса
детей, тонет смех в густой зелени леса, вздыхает лес. Белки скрипят надо мной, щур поёт. Хочу
обнять душой всё, что знаю и слышал за последние дни, а оно слилось в радугу,
обнимает меня и влечёт в своё тихое волнение, наполняет душу; безгранично растёт она, и забыл я, потерял себя в лёгком облаке безгласных дум.
Баре девок
обнимают,
Девки брюхо наживают.
Да от барских от затей
Родят сукиных
детей!
Удивительно просто сказала она эти светлые слова, — так
ребёнок не скажет «мама». Обогател я силой, как в сказке, и стала она мне с того часа неоценимо дорога. Первый раз сказала, что любит, первый раз тогда
обнял я её и так поцеловал, что весь перестал быть, как это случалось со мной во время горячей молитвы.
Несчастная! как быть? хоть для него
Побереги себя; я не оставлю
Ни твоего
ребенка, ни тебя.
Современем, быть может, сам приеду
Вас навестить. Утешься, не крушися.
Дай
обниму тебя в последний раз.
Порой слезы загорались в глазах ее; тогда старик нежно гладил ее по голове, как
ребенка, и она еще крепче
обнимала его своею обнаженною, сверкающею, как снег, рукою и еще любовнее припадала к груди его.
Я и обрадовался благоприятной ошибке врачей, и очень поскорбел, и поплакал об отце, которого давно не видал, а теперь совсем его лишился. И вот вчерашний день, расстроенный всем этим, возвращаюсь домой, влетаю в комнаты, стремлюсь
обнять жену — и вижу у нее на руках грудное
дитя!
Иван Михайлович(кричит).Я вам сказал довольно, оставим это. Поезжайте с богом. Я тебе привез Дуняшу, Люба, возьми ее. Грустно нам было, очень грустно… ну, да бог с тобой. У тебя будут
дети, тогда ты поймешь. (
Обнимает ее, она плачет.)
И покорным движением, спокойная, садится у ног его,
обняв гигантские колени. Она кажется теперь
ребенком у ног царственного Отца. Толпа все еще очарована. Носятся удивленные шопоты. Женщины тихо плачут.
Иван Ксенофонтыч (
обнимая дочь). Бедное
дитя мое! (Плачет).
Через минуту он опомнился. «Это так, это минутное!» — говорил он про себя, весь бледный, с дрожащими, посинелыми губами, и бросился одеваться. Он хотел бежать прямо за доктором. Вдруг Вася кликнул его; Аркадий бросился на него и
обнял его, как мать, у которой отнимают родное
дитя…