Неточные совпадения
Избранная Вронским роль с переездом в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными
лицами, первое время он был спокоен. Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь в последнее время так прельстила Вронского, что он даже шляпу и плед через плечо стал
носить по-средневековски, что очень шло к нему.
— Но как же вы устроились?.. — начала было Долли вопрос о том, какое имя будет
носить девочка; но, заметив вдруг нахмурившееся
лицо Анны, она переменила смысл вопроса. — Как же вы устроили? отняли ее уже?
Среднего роста, плотный, с вертлявою походкой, Михайлов, в своей коричневой шляпе, оливковом пальто и в узких панталонах, тогда как уже давно
носили широкие, в особенности обыкновенностью своего широкого
лица и соединением выражения робости и желания соблюсти свое достоинство произвел неприятное впечатление.
Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и рябоват, волос они на голове не
носили ни хохлами, ни буклями, ни на манер «черт меня побери», как говорят французы, — волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты
лица больше закругленные и крепкие.
Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок.
Лицо ее еще
носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.
Расхаживая по комнате быстро и легко, точно ее ветром
носило, она отирала
лицо мокрым полотенцем и все искала чего-то, хватая с туалетного стола гребенки, щетки, тотчас же швыряла их на место. Облизывала губы, кусала их.
С приближением старости Клим Иванович Самгин утрачивал близорукость, зрение становилось почти нормальным, он уже
носил очки не столько из нужды, как по привычке; всматриваясь сверху в
лицо толпы, он достаточно хорошо видел над темно-серой массой под измятыми картузами и шапками костлявые, чумазые, закоптевшие, мохнатые
лица и пытался вылепить из них одно
лицо.
— Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки
носит, так срам посмотреть! Шеи по две недели не моет, а
лицо мажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая! надела бы ты платок на голову, да шла бы в монастырь, на богомолье…»
Встает он в семь часов, читает,
носит куда-то книги. На
лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или, по крайней мере, самоуверенности. Халата не видать на нем: Тарантьев увез его с собой к куме с прочими вещами.
На
лице его можно было прочесть покойную уверенность в себе и понимание других, выглядывавшие из глаз. «Пожил человек, знает жизнь и людей», — скажет о нем наблюдатель, и если не
отнесет его к разряду особенных, высших натур, то еще менее к разряду натур наивных.
Если когда-нибудь и случалось противоречие, какой-нибудь разлад, то она приписывала его никак не себе, а другому
лицу, с кем имела дело, а если никого не было, так судьбе. А когда явился Райский и соединил в себе и это другое
лицо и судьбу, она удивилась,
отнесла это к непослушанию внука и к его странностям.
Вера бросилась к окнам и жадно вглядывалась в это странствие бабушки с
ношей «беды». Она успела мельком уловить выражение на ее
лице и упала в ужасе сама на пол, потом встала, бегая от окна к окну, складывая вместе руки и простирая их, как в мольбе, вслед бабушке.
А она бегала в адресный стол, узнала, где господин Версилов живет, пришла: «Сегодня же, говорит, сейчас
отнесу ему деньги и в
лицо шваркну; он меня, говорит, оскорбить хотел, как Сафронов (это купец-то наш); только Сафронов оскорбил как грубый мужик, а этот как хитрый иезуит».
В Австралии есть кареты и коляски; китайцы начали
носить ирландское полотно; в Ост-Индии говорят все по-английски; американские дикари из леса порываются в Париж и в Лондон, просятся в университет; в Африке черные начинают стыдиться своего цвета
лица и понемногу привыкают
носить белые перчатки.
В этом предстояло немалое затруднение: всех главных
лиц мы знали по имени, а прочих нет; их помнили только в
лицо; оттого в списке у нас они значились под именами: косого, тощего, рябого, колченогого, а другие
носили название некоторых наших земляков, на которых походили.
Эйноске разве недурен, и то потому, что похож на европейца и
носит на
лице след мысли и образования.
Третья партия японцев была лучше одета: кофты у них из тонкой, полупрозрачной черной материи, у некоторых вытканы белые знаки на спинах и рукавах — это гербы. Каждый, даже земледелец, имеет герб и право
носить его на своей кофте. Но некоторые получают от своих начальников и вообще от высших
лиц право
носить их гербы, а высшие сановники — от сиогуна, как у нас ордена.
Они
носят бороду; она у них большею частью длинная и жесткая, как будто из конского волоса; у одних она покрывает щеки и всю нижнюю часть
лица; у других, напротив, растет на самом подбородке.
Старик остался в гостиной и долго разговаривал с Приваловым о делах по опеке и его визитах к опекунам. По
лицу старика Привалов заметил, что он недоволен чем-то, но сдерживает себя и не высказывается. Вообще весь разговор
носил сдержанный, натянутый характер, хотя Василий Назарыч и старался казаться веселым и приветливым по-прежнему.
Досифея была такая же высокая и красивая женщина, как сама Марья Степановна, только черты ее правильного
лица носили более грубый отпечаток, как у всех глухонемых.
Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо,
носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело,
лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах.
Каждый из этих охотников
носил на себе следы тигровых зубов и кабаньих клыков; каждый не раз видел смерть
лицом к
лицу.
Преждевременно состаревшееся
лицо Ивана Васильевича
носило резкие следы страданий и борьбы, после которых уже выступил печальный покой морской зыби над потонувшим кораблем.
Он еще тогда не
носил усов,
лицо его было молодо, но перемена в его чертах со времени коронации поразила меня.
Сначала меня принял какой-то шпионствующий юноша, с бородкой, усиками и со всеми приемами недоношенного фельетониста и неудавшегося демократа;
лицо его, взгляд
носили печать того утонченного растления души, того завистливого голода наслаждений, власти, приобретений, которые я очень хорошо научился читать на западных
лицах и которого вовсе нет у англичан.
Эпизод этот залег в моей памяти каким-то странным противоречием, и порой, глядя, как капитан развивает перед Каролем какой-нибудь новый план, а тот слушает внимательно и спокойно, — я спрашивал себя: помнит ли Кароль, или забыл? И если помнит, то винит ли капитана? Или себя? Или никого не винит, а просто
носит в душе беспредметную горечь и злобу? Ничего нельзя было сказать, глядя на суховатое морщинистое
лицо, с колючей искоркой в глазах и с тонкими губами, сжатыми, точно от ощущения уксуса и желчи…
Молодое
лицо доктора
носило явные следы усиленного пьянства — кожа на
лице была красная, потная, глаза опухли и слезились, нос просвечивал синими жилками.
Харитина сидела в кабинете Стабровского, одетая вся в черное, точно
носила по ком-то траур. Исхудавшее бледное
лицо все еще
носило следы недавней красоты, хотя Устенька в первый момент решительно не узнала прежней Харитины, цветущей, какой-то задорно красивой и вечно веселой. Дамы раскланялись издали. Сам Стабровский был сильно взволнован.
— Отчаяние ознаменовалося на
лице его, и бездыханна почти
отнесли его с сего места…
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным
лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы небесные корм
носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали.
В коридоре было чуть посветлее, и когда сторож опустил свою ужасную
ношу на пол, то Тамара на мгновение закрыла
лицо руками, а Манька отвернулась и заплакала.
— Смотрите, что выходит, — продолжал Вихров, — по иностранным законам прокурор должен быть пристрастно строг, а адвокат должен быть пристрастно человечен, а следователь должен быть то и другое, да еще
носить в себе убеждение присяжных, что виновно ли известное
лицо или нет, и сообразно с этим подбирать все факты.
Она рыдала до того, что с ней сделалась истерика. Насилу я развел ее руки, обхватившие меня. Я поднял ее и
отнес на диван. Долго еще она рыдала, укрыв
лицо в подушки, как будто стыдясь смотреть на меня, но крепко стиснув мою руку в своей маленькой ручке и не отнимая ее от своего сердца.
Его широкое
лицо с крупными чертами и окладистой русой бородкой
носило на себе интеллигентный характер, так же как и простой домашний костюм, приспособленный для кабинетной работы.
Через полчаса, согнутая тяжестью своей
ноши, спокойная и уверенная, она стояла у ворот фабрики. Двое сторожей, раздражаемые насмешками рабочих, грубо ощупывали всех входящих во двор, переругиваясь с ними. В стороне стоял полицейский и тонконогий человек с красным
лицом, с быстрыми глазами. Мать, передвигая коромысло с плеча на плечо, исподлобья следила за ним, чувствуя, что это шпион.
Бледно-желтое, отекшее
лицо его, украшенное жиденькою бородкой,
носило явные следы постоянно невоздержной жизни; маленькие голубые и воспаленные глаза смотрели как-то слепо и тупо, губы распустились и не смыкались, руки, из которых одна была засунута в боковой карман, действовали не твердо. Во все время, покуда продолжалось причесывание волос, он вполголоса мурлыкал какую-то песню и изредка причмокивал языком и губами.
Вошел мужчина лет сорока, небольшого роста, с
лицом весьма благообразным и украшенным небольшою русою бородкой. Одет он был в длинный сюртук, вроде тех, какие
носят в великороссийских городах мещане, занимающиеся приказничеством, и в особенности по питейной части; волоса обстрижены были в кружок, и вообще ни по чему нельзя было заметить в нем ничего обличающего священный сан.
Солдат очень стар, хотя еще бодр;
лицо у него румяное, но румянец этот старческий; под кожей видны жилки, в которых кровь кажется как бы запекшеюся; глаза тусклые и слезящиеся; борода, когда-то бритая, давно запущена, волос на голове мало. Пот выступает на всем его
лице, потому что время стоит жаркое, и идти пешему, да и притом с
ношею на плечах, должно быть, очень тяжело.
Инвалидный начальник, хотя уж имел усы и голову седые и
лицо, сплошь покрытое морщинами, но, вероятно, потому, что был военный и
носил еще поручичьи эполеты, тоже изъявил желание танцевать. Он избрал себе дамою дочь исправника и стал визави с Кадниковым.
В Петербурге он слыл за человека с деньгами, и, может быть, не без причины; служил при каком-то важном
лице чиновником особых поручений и
носил несколько ленточек в петлице фрака; жил на большой улице, занимал хорошую квартиру, держал троих людей и столько же лошадей.
Но что обо мне могли думать монахи, которые, друг за другом выходя из церкви, все глядели на меня? Я был ни большой, ни ребенок;
лицо мое было не умыто, волосы не причесаны, платье в пуху, сапоги не чищены и еще в грязи. К какому разряду людей
относили меня мысленно монахи, глядевшие на меня? А они смотрели на меня внимательно. Однако я все-таки шел по направлению, указанному мне молодым монахом.
Знаменная рота всегда на виду, и на нее во время торжеств устремляются зоркие глаза высшего начальства. Потому-то она и составлялась (особенно передняя шеренга) из юношей с наиболее красивыми и привлекательными
лицами. Красивейший же из этих избранных красавцев, и непременно портупей-юнкер, имел высочайшую честь
носить знамя и называться знаменщиком. В том году, когда Александров поступил в училище, знаменщиком был Кениг, его однокорпусник, старше его на год.
Их только в нынешнем году начали
носить в Москве, и они так же очаровательно идут к юным женским
лицам, разрумяненным морозом, как шли когда-то шляпки глубокой кибиточкой, завязанной широкими лентами.
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с
лицом совершенно дряблым; на голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно
носил колпак, а при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль, проводил у себя пальцем за ухом.
Добравшись до самолета-ковра и невидимки-шапки, непривычный ни к каким умственным ухищрениям Ахилла словно освободился от непосильной
ноши, вздохнул и сам полетел на ковре; он прошел, никем не видимый, в сапогах и в шапке к одному и к другому из важных
лиц, к которым без этих сапог пройти не надеялся, и того и другого толкнул слегка сонного в ребра и начал им говорить: «Не обижайте попа Савелия, а то после сами станете тужить, да не воротите».
Князь Василий Долгорукий, товарищ военного министра, с скучающим выражением тупого
лица, украшенного такими же бакенбардами, усами и висками, какие
носил Николай, встал навстречу Чернышева и поздоровался с ним.
Верига держался необычайно прямо, даже и для отставного кавалериста. Говорили, что он
носит корсет.
Лицо, гладко выбритое, было однообразно румяно, как бы покрашено. Голова острижена под самую низкостригущую машинку, — прием, удобный для смягчения плеши. Глаза серые, любезные и холодные. В обращении он был со всеми весьма любезен, во взглядах решителен и строг. Во всех движениях чувствовалась хорошая военная выправка, и замашки будущего губернатора иногда проглядывали.
Principe — это вообще такая суть вещи, которая принадлежит или отдельному
лицу, или целой корпорации в исключительную собственность; это, если можно так выразиться, девиз, клеймо, которое имеет право
носить Иван и не имеет права
носить Петр.
Обветренное
лицо Геза
носило следы плохо проведенной ночи.
Стыдясь своего безобразия, он
носил на
лице сетку или закрывался рукавом, как будто защищаясь от мороза.