Неточные совпадения
Чичиков никогда
не чувствовал себя в таком веселом расположении, воображал себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух душ, и стал
читать Собакевичу послание в
стихах Вертера к Шарлотте, [Вертер и Шарлотта — герои сентиментального романа И.-В.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы
стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
Конечно, вы
не раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с начала и кругом.
Сюда, назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью,
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes;
И подпись: t. á. v. Annette;
А на последнем
прочитаешь:
«Кто любит более тебя,
Пусть пишет далее меня».
Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик и, раздетый,
При свечке, Шиллера открыл;
Но мысль одна его объемлет;
В нем сердце грустное
не дремлет:
С неизъяснимою красой
Он видит Ольгу пред собой.
Владимир книгу закрывает,
Берет перо; его
стихи,
Полны любовной чепухи,
Звучат и льются. Их
читаетОн вслух, в лирическом жару,
Как Дельвиг пьяный на пиру.
Как передать мои страдания в то время, когда бабушка начала
читать вслух мое стихотворение и когда,
не разбирая, она останавливалась на середине
стиха, чтобы с улыбкой, которая тогда мне казалась насмешливою, взглянуть на папа, когда она произносила
не так, как мне хотелось, и когда, по слабости зрения,
не дочтя до конца, она передала бумагу папа и попросила его
прочесть ей все сначала?
И я написал последний
стих. Потом в спальне я
прочел вслух все свое сочинение с чувством и жестами. Были
стихи совершенно без размера, но я
не останавливался на них; последний же еще сильнее и неприятнее поразил меня. Я сел на кровать и задумался…
Против моего ожидания, оказалось, что, кроме двух
стихов, придуманных мною сгоряча, я, несмотря на все усилия, ничего дальше
не мог сочинить. Я стал
читать стихи, которые были в наших книгах; но ни Дмитриев, ни Державин
не помогли мне — напротив, они еще более убедили меня в моей неспособности. Зная, что Карл Иваныч любил списывать стишки, я стал потихоньку рыться в его бумагах и в числе немецких стихотворений нашел одно русское, принадлежащее, должно быть, собственно его перу.
Я
не мог прийти в себя от мысли, что вместо ожидаемого рисунка при всех
прочтут мои никуда
не годные
стихи и слова: как родную мать, которые ясно докажут, что я никогда
не любил и забыл ее.
Она было остановилась, быстро подняла было на негоглаза, но поскорей пересилила себя и стала
читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно,
не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го
стиха.
— Вчера, на ярмарке, Лютов
читал мужикам
стихи Некрасова, он удивительно
читает,
не так красиво, как Алина, но — замечательно! Слушали его очень серьезно, но потом лысенький старичок спросил: «А плясать — умеешь? Я, говорит, думал, что вы комедианты из театров». Макаров сказал: «Нет, мы просто — люди». — «Как же это так — просто? Просто людей —
не бывает».
Вечером, когда стемнело, он пошел во флигель, застал Елизавету Львовну у стола с шитьем в руках и
прочитал ей
стихи. Выслушав,
не поднимая головы, Спивак спросила...
Когда Клим Самгин
читал книги и
стихи на темы о любви и смерти, они
не волновали его.
— Да, мне захотелось посмотреть: кто идет на смену нежному поэту Прекрасной Дамы, поэту «Нечаянной радости». И вот — видел. Но —
не слышал.
Не нашлось минуты заставить его
читать стихи.
— Оторвана? — повторил Иноков, сел на стул и, сунув шляпу в колени себе, провел ладонью по лицу. — Ну вот, я так и думал, что тут случилась какая-то ерунда. Иначе, конечно, вы
не стали бы
читать.
Стихи у вас?
— Нет,
не слово, а — деяние! — и начал громко
читать немецкие
стихи.
Она
не плохо, певуче, но как-то чрезмерно сладостно
читала стихи Фета, Фофанова, мечтательно пела цыганские романсы, но романсы у нее звучали обездушенно, слова
стихов безжизненно, нечетко, смятые ее бархатным голосом. Клим был уверен, что она
не понимает значения слов, медленно выпеваемых ею.
— Странно все. Появились какие-то люди… оригинального умонастроения. Недавно показали мне поэта — здоровеннейший парень! Ест так много, как будто извечно голоден и
не верит, что способен насытиться.
Читал стихи про Иуду, прославил предателя героем. А кажется,
не без таланта. Другое стихотворение — интересно.
— Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь и в темноте
читали… бесстыдные
стихи, при огне их нельзя было бы
читать. Сидели парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, — оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты.
Не все — мальчики, Марковичу — лет двадцать, Пермякову — тоже так…
Но Райский в сенат
не поступил, в академии с бюстов
не рисовал, между тем много
читал, много писал
стихов и прозы, танцевал, ездил в свет, ходил в театр и к «Армидам» и в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился в академию: там ученики молча, углубленно рисовали с бюста, в другой студии писали с торса…
— Куда вы уедете! Надолго — нельзя и некуда, а ненадолго — только раздражите его. Вы уезжали, что ж вышло? Нет, одно средство,
не показывать ему истины, а водить. Пусть порет горячку,
читает стихи, смотрит на луну… Ведь он неизлечимый романтик… После отрезвится и уедет…
То писал он
стихи и
читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди —
не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех книгах, а
не та, которая окружает его…
«Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, падши в землю,
не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». Я этот
стих только что
прочел пред его приходом.
Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой квартире в три комнаты у Золотых ворот и в огромном доме княгини!.. В нем была большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).]
читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились
не меньше нас. Порядок «
не торжествовал» в нашем доме.
Но Белинский на другой день прислал мне их с запиской, в которой писал: «Вели, пожалуйста, переписать сплошь,
не отмечая
стихов, я тогда с охотой
прочту, а теперь мне все мешает мысль, что это
стихи».
Только во сне я
читал иной раз собственные
стихи или рассказы. Они были уже напечатаны, и в них было все, что мне было нужно: наш городок, застава, улицы, лавки, чиновники, учителя, торговцы, вечерние гуляния. Все было живое, и над всем было что-то еще, уже
не от этой действительности, что освещало будничные картины
не будничным светом. Я с восхищением перечитывал страницу за страницей.
Однажды,
прочитав проспект какого-то эфемерного журнальчика, он послал туда стихотворение. Оно было принято и даже, кажется, напечатано, но журнальчик исчез,
не выслав поэту ни гонорара, ни даже печатного экземпляра
стихов. Ободренный все-таки этим сомнительным «успехом», брат выбрал несколько своих творений, заставил меня тщательно переписать их и отослал… самому Некрасову в «Отечественные записки».
Несколько вечеров он
читал у нас свою новую драму в
стихах, озаглавленную, если
не ошибаюсь, «Попель».
Недели через две или три в глухой городишко пришел ответ от «самого» Некрасова. Правда, ответ
не особенно утешительный: Некрасов нашел, что
стихи у брата гладки, приличны, литературны; вероятно, от времени до времени их будут печатать, но… это все-таки только версификация, а
не поэзия. Автору следует учиться, много
читать и потом, быть может, попытаться использовать свои литературные способности в других отраслях литературы.
Я ответил — нет, но тотчас подумал: «А может быть, притворяюсь?» И вдруг,
не спеша,
прочитал стихи совершенно правильно; это меня удивило и уничтожило.
— Вот тут. Хороший
стих, да без фонаря
не прочитаете…
Это показыванье языка было, разумеется,
не совсем удобно для серьезной речи о произведениях Островского; но и то нужно сказать, — кто же мог сохранить серьезный вид,
прочитав о Любиме Торцове такие
стихи...
Всю первоначальную аффектацию и напыщенность, с которою она выступила
читать, она прикрыла такою серьезностью и таким проникновением в дух и смысл поэтического произведения, с таким смыслом произносила каждое слово
стихов, с такою высшею простотой проговаривала их, что в конце чтения
не только увлекла всеобщее внимание, но передачей высокого духа баллады как бы и оправдала отчасти ту усиленную аффектированную важность, с которою она так торжественно вышла на средину террасы.
Да постой, говорит, я тебе сама про это
прочту!» Вскочила, принесла книгу: «Это
стихи», говорит, и стала мне в
стихах читать о том, как этот император в эти три дня заклинался отомстить тому папе: «Неужели, говорит, это тебе
не нравится, Парфен Семенович?» — «Это всё верно, говорю, что ты
прочла».
— Ну, дурак какой-нибудь и он, и его подвиги! — решила генеральша. — Да и ты, матушка, завралась, целая лекция; даже
не годится, по-моему, с твоей стороны. Во всяком случае непозволительно. Какие
стихи?
Прочти, верно, знаешь! Я непременно хочу знать эти
стихи. Всю жизнь терпеть
не могла
стихов, точно предчувствовала. Ради бога, князь, потерпи, нам с тобой, видно, вместе терпеть приходится, — обратилась она к князю Льву Николаевичу. Она была очень раздосадована.
Наши
стихи вообще
не клеились, а Пушкин мигом
прочел два четырехстишия, которые всех нас восхитили. Жаль, что
не могу припомнить этого первого поэтического его лепета. Кошанский взял рукопись к себе. Это было чуть ли
не в 811-м году, и никак
не позже первых месяцев 12-го. Упоминаю об этом потому, что ни Бартенев, ни Анненков ничего об этом
не упоминают. [П. И. Бартенев — в статьях о Пушкине-лицеисте («Моск. ведом.», 1854). П. В. Анненков — в комментариях к Сочинениям Пушкина.
Стих. «Роза» — 1815 г.]
«Красавице, которая нюхала табак»(изд. Анненкова, т. 2, стр. 17), — писано к Горчакова сестре, княгине Елене Михайловне Кантакузиной. Вероятно, она и
не знала и
не читала этих
стихов, плод разгоряченного молодого воображения. [Стихотворение — 1814 г. У Пущина неточность: «Канта «кузеной».]
— Энгельгардт, — сказал ему государь, — Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными
стихами; вся молодежь наизусть их
читает. Мне нравится откровенный его поступок с Милорадовичем, но это
не исправляет дела.
Сегодня получена посылка, добрый друг мой Матрена Петровна! Всенашел, все в моих руках. Спешу тебе [Первое обращение Пущина к Н. Д. Фонвизиной на «ты» — в неизданном письме от 23 декабря 1855 г. Здесь сообщается, что все спрашивают Пущина о Наталье Дмитриевне.] это сказать, чтоб тебя успокоить. Qui cherche, trouve. [Кто ищет — находит (франц.).] Ничего еще
не читал… Скоро откликнусь — и откликнусь с чувством признательной затаенной любви…
Прочел стих...
После первых наших обниманий пришел и Алексей, который, в свою очередь, кинулся целовать Пушкина; он
не только знал и любил поэта, но и
читал наизусть многие из его
стихов.
Няня, проводив Ступину, затворила за нею дверь,
не запиравшуюся на ключ, и легла на тюфячок, постланный поперек порога. Лиза
читала в постели. По коридору два раза раздались шаги пробежавшей горничной, и в доме все
стихло. Ночь стояла бурная. Ветер со взморья рвал и сердито гудел в трубах.
Ровинская, подобно многим своим собратьям,
не пропускала ни одного дня, и если бы возможно было, то
не пропускала бы даже ни одного часа без того, чтобы
не выделяться из толпы,
не заставлять о себе говорить: сегодня она участвовала в лжепатриотической манифестации, а завтра
читала с эстрады в пользу ссыльных революционеров возбуждающие
стихи, полные пламени и мести.
С особенною живостью припоминаю я, что уже незадолго до его смерти, очень больному,
прочел я ему
стихи на Державина и Карамзина,
не знаю кем написанные, едва ли
не Шатровым.
Они воспитывались в Москве, в университетском благородном пансионе, любили
читать книжки и умели наизусть
читать стихи; это была для меня совершенная новость: я до сих пор
не знал, что такое
стихи и как их
читают.
Оказалось потом, что Кергель и сам пишет
стихи, и одно из них, «На приезд Жуковского на родину», было даже напечатано, и Кергель
не преминул тут же с полка и
прочесть его Вихрову.
Помню, и о реформации
читали… и эти
стихи: Beatus ille… [Блажен тот… (лат.)] как дальше? puer, pueri, puero… [отрок, отрока, отроку… (лат.)] нет,
не то, черт знает — все перезабыл.
Еще бы меньше я удивлялся, ежели бы я поверил, что наши домашние — Авдотья Васильевна, Любочка и Катенька — были такие же женщины, как и все, нисколько
не ниже других, и вспомнил бы, что по целым вечерам говорили, весело улыбаясь, Дубков, Катенька и Авдотья Васильевна; как почти всякий раз Дубков, придравшись к чему-нибудь,
читал с чувством
стихи: «Au banquet de la vie, infortuné convive…» [«На жизненном пиру несчастный сотрапезник…» (фр.)] или отрывки «Демона», и вообще с каким удовольствием и какой вздор они говорили в продолжение нескольких часов сряду.
— Как тебе
не совестно, Соня? И какие же это
стихи. Ни смысла, ни музыки. Обыкновенные вирши бездельника-мальчишки: розы — грозы, ушел — пришел, время — бремя, любовь — кровь, камень — пламень. А дальше и нет ничего. Вы уж, пожалуйста, Диодор Иванович,
не слушайтесь ее, она в
стихах понимает, как свинья в апельсинах. Да и я — тоже. Нет,
прочитайте нам еще что-нибудь ваше.
В ту пору дерзость, оригинальность и экспансивность были его героической утехой. Недаром он тогда проходил через волшебное обаяние Дюма-отца. Зато
стихов Миртова, которых он с неизменной любезностью
прочитал много, Александров совсем
не понял и добросовестно отнес это к своей малой поэтической восприимчивости.
В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в делах с горцами. Выслан он был за
стихи, которые
прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке, а потом принес их в «Развлечение»; редактор,
не посмотрев, сдал их в набор и в гранках послал к цензору. Последний переслал их в цензурный комитет, а тот к жандармскому генералу, и в результате перед последним предстал редактор «Развлечения» Ф.Б. Миллер. Потребовали и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими
стихами...
— Вы просто лжете, и вовсе вам
не сейчас принесли. Вы сами это сочинили с Лебядкиным вместе, может быть еще вчера, для скандалу. Последний
стих непременно ваш, про пономаря тоже. Почему он вышел во фраке? Значит, вы его и
читать готовили, если б он
не напился пьян?