Неточные совпадения
Поверите ли? я,
стоя за дверью,
также заплакал, то есть, знаете,
не то чтобы заплакал, а так — глупость!..
Еще дела
не начались, а на Лючу, в прихожей у порога, и в Китае
также,
стоит нетерпеливо, как у долго
не отпирающихся дверей, толпа миссионеров: они ждут
не дождутся, когда настанет пора восстановить дерзко поверженный крест…
Прошло еще пять лет, я был далеко от Воробьевых гор, но возле меня угрюмо и печально
стоял их Прометей — А. Л. Витберг. В 1842, возвратившись окончательно в Москву, я снова посетил Воробьевы горы, мы опять
стояли на месте закладки, смотрели на тот же вид и
также вдвоем, — но
не с Ником.
Этих пределов с Ником
не было, у него сердце так же билось, как у меня, он
также отчалил от угрюмого консервативного берега,
стоило дружнее отпихиваться, и мы, чуть ли
не в первый день, решились действовать в пользу цесаревича Константина!
Я вдруг вспомнил далекий день моего детства. Капитан опять
стоял среди комнаты, высокий, седой, красивый в своем одушевлении, и развивал те же соображения о мирах, солнцах, планетах, «круговращении естества» и пылинке, Навине, который,
не зная астрономии, останавливает все мироздание… Я вспомнил
также отца с его уверенностью и смехом…
И вдруг я проснулся. Начинало светать. Это было ранней весной, снег еще
не весь стаял, погода
стояла пасмурная, слякотная, похожая более на осень. В окна тускло, почти враждебно глядели мутные сумерки; освоившись с ними, я разглядел постель Бродского. На ней никого
не было.
Не было
также и чемодана, который мы вчера укладывали с ним вместе. А в груди у меня
стояло что-то теплое от недавнего счастливого сна. И контраст этого сна сразу подчеркнул для меня все значение моей потери.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч.
также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят
стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по краям одного или двух сторожей, которые только дремлют,
не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Теперь Петр,
стоя у мельницы, вспоминал свои прежние ощущения, старался восстановить их прежнюю полноту и цельность и спрашивал себя, чувствует ли он ее отсутствие. Он его чувствовал, но сознавал
также, что и присутствие ее
не дает ему счастья, а приносит особенное страдание, которое без нее несколько притупилось.
В примере Торцова можно отчасти видеть и выход из темного царства:
стоило бы и другого братца, Гордея Карпыча,
также проучить на хлебе, выпрошенном Христа ради, — тогда бы и он, вероятно, почувствовал желание «иметь работишку», чтобы жить честно… Но, разумеется, никто из окружающих Гордея Карпыча
не может и подумать о том, чтобы подвергнуть его подобному испытанию, и, следовательно, сила самодурства по-прежнему будет удерживать мрак над всем, что только есть в его власти!..
Ентальцевы помаленьку собираются к вам;
не очень понимаю, зачем она сюда приезжала. Пособия мужу
не получила от факультета полупьяного. [Факультетом Пущин называл врача.] Развлечения
также немного. Я иногда доставляю ей утешение моего лицезрения, но это утешение так ничтожно, что
не стоит делать шагу. Признаюсь вам, когда мне случается в один вечер увидеть обоих — Н. С. и Ан. Вас, то совершенно отуманится голова. Сам делаешься полоумным…
Вход, передняя и зал
также подходили к лакею. В передней помещалась массивная ясневая вешалка и мизерное зеркальце с фольговой лирой в верху черной рамки; в углу
стояла ширма, сверх которой виднелись вбитые в стенку гвозди и развешанная на них простыня. Зал ничем
не изобличал сенаторского жилья. В нем
стояли только два большие зеркала с хорошими подзеркальниками. Остальное все было грязновато и ветхо, далее была видна гостиная поопрятнее, а еще далее — довольно роскошный женский будуар.
За обедом нас всегда сажали на другом конце стола, прямо против дедушки, всегда на высоких подушках; иногда он бывал весел и говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он был такой сердитый, что ни с кем
не говорил; бабушка и тетушка
также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда
стоял за моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же делала нянька Агафья с моей сестрицей.
Нетронутая трава
стояла стеной, в пояс вышиною, и крестьяне говорили: «Что за трава! медведь медведем!» [Я никогда
не умел удовлетворительно объяснить себе этого выражения, употребляемого
также, когда говорилось о густом, высоком несжатом хлебе: как тут прошел медведь!
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им, что надо, и возвратился опять в свое Воздвиженское. Лежащая на столе, вся в белом и в цветах, Клеопатра Петровна ни на минуту
не оставляла его воображения. На другой день он опять как-то машинально поехал на вынос тела и застал, что священники были уже в домике, а на дворе
стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она
также заказала пренарядный.
Никто
не мог бы
также сказать, откуда у пана Тыбурция явились дети, а между тем факт, хотя и никем
не объясненный,
стоял налицо… даже два факта: мальчик лет семи, но рослый и развитой
не по летам, и маленькая трехлетняя девочка. Мальчика пан Тыбурций привел, или, вернее, принес с собой с первых дней, как явился сам на горизонте нашего города. Что же касается девочки, то, по-видимому, он отлучался, чтобы приобрести ее, на несколько месяцев в совершенно неизвестные страны.
Когда я производил это следствие, муж в ногах у меня валялся, прося пощадить жену; вся семья
стояла за нее; повальный обыск
также ее одобрил. Но каким же образом объяснить это преступление? Помешательством ума?
Не где же тот авторитет, на который я мог бы опереться?
Панталеоне, который
также участвовал в разговоре (ему, как давнишнему слуге и старому человеку, дозволялось даже сидеть на стуле в присутствии хозяев; итальянцы вообще
не строги насчет этикета), — Панталеоне, разумеется,
стоял горой за художество. Правду сказать, доводы его были довольно слабы: он больше все толковал о том, что нужно прежде всего обладать d'un certo estro d'ispirazione — неким порывом вдохновенья! Фрау Леноре заметила ему, что и он, конечно, обладал этим «estro», — а между тем…
Около стен залы сидели нетанцующие дамы с открытыми шеями и разряженные, насколько только хватило у каждой денег и вкусу, а
также стояло множество мужчин, между коими виднелись чиновники в вицмундирах, дворяне в своих отставных военных мундирах, а другие просто в черных фраках и белых галстуках и, наконец, купцы в длиннополых, чуть
не до земли, сюртуках и все почти с огромными, неуклюжими медалями на кавалерских лентах.
В продолжение всего предыдущего времени Егора Егорыча как-то было
не видать в зале, но едва только началась баллотировка, как он появился и прямо прошел к столу, около которого
стоял также и Тулузов в мундире дворянина, с Владимиром на груди, получивший выборный шар от жены своей.
На крыльце
стояла высокая женщина в тёмном платье, гладко причёсанная, бледная и строгая, точно монахиня. Было в ней
также что-то общее с ненастным днём — печальное и настойчивое. Она видела Кожемякина в окне и, наверное, догадалась, что он хозяин дома, но
не поклонилась ему.
На шестьдесят оставшихся в живых человек, почти за пять месяцев отчаянной боевой работы, за разгон шаек, за десятки взятых в плен и перебитых в схватках башибузуков, за наши потери ранеными и убитыми нам прислали восемь медалей, которые мы распределили между особенно храбрыми,
не имевшими еще за войну Георгиевских крестов; хотя эти последние,
также отличившиеся и теперь тоже
стоили наград, но они ничего
не получили, во-первых, потому, что эта награда была ниже креста, а во-вторых, чтобы
не обидеть совсем
не награжденных товарищей.
В некотором расстоянии от этого войска
стояли особо человек пятьсот всадников, в числе которых заметны были
также казаки; но порядок и тишина, ими наблюдаемая, и приметное уважение к старшинам, которые находились при своих местах в беспрестанной готовности к сражению, — все удостоверяло, что этот небольшой отряд
не принадлежал к войску князя Трубецкого.
Что же касается до лесы из индийского растения, тонкой, как конский волос, то вся ее выгода состоит в прозрачности и легкости; если насадка
также легка (например, мухи, кузнечики и проч.), то она
стоит на всех глубинах воды и долго плавает на поверхности,
не погружаясь; но зыблемости шелковых и нитяных лес она
не имеет и более пригодна для уженья некрупной рыбы без наплавка, особенно в водах прозрачных, около полудня, когда рыба гуляет на поверхности воды.
При устьях впадающих речек и ручьев всегда держится мелкая рыбешка, а около нее держатся все породы хищных рыб: щуки, жерихи, судаки, окуни и даже головли, которые, несмотря на свою нехищную, по-видимому, породу очень охотно глотают маленьких рыбок. В глубоких ямах, выбиваемых паденьем полой воды под вешняками или скрынями, всегда водится много крупной рыбы. Под шумом воды, падающей с мельничных колес,
также всегда
стоит рыба, хотя и
не так крупная.
Двое других рабочих,
стоя наверху и
также не останавливаясь ни на мгновение, сбрасывали вниз все новые и новые кучи угля, который громадными черными валами возвышался вокруг котельного отделения.
— А проучишь, так самого проучат: руки-то окоротят!.. Ты в ней
не властен; сунься только, старик-ат самого оттреплет!.. Нам в этом заказу
не было: я как женат был, начала это
также отцу фискалить; задал ей трезвону — и все тут… Тебе этого нельзя: поддался раз, делать нечего, сократись, таким манером… Погоди!
Постой… куда? — заключил Захар, видя, что Гришка подымался на ноги.
Петру
стоило только обнаружить свою мысль, и Василий тотчас же согласился столько же по слабости духа и тому влиянию, какое производил на него буйно-несговорчивый нрав брата, сколько и потому, может статься, что он
также не прочь был высвободиться из-под грозного отцовского начала и подышать на волюшке.
У окна, одетая пастушкой, сидела графиня Ш.,"царица ос", окруженная молодыми людьми; в числе их отличался своей надменной осанкой, совершенно плоским черепом и бездушно-зверским выражением лица, достойным бухарского хана или римского Гелиогабала, знаменитый богач и красавец Фиников; другая дама, тоже графиня, известная под коротким именем Lisе, разговаривала с длинноволосым белокурым и бледным"спиритом"; рядом
стоял господин, тоже бледный и длинноволосый, и значительно посмеивался: господин этот
также верил в спиритизм, но, сверх того, занимался пророчеством и, на основании апокалипсиса и талмуда, предсказывал всякие удивительные события; ни одно из этих событий
не совершалось — а он
не смущался и продолжал пророчествовать.
Кучер крикнул свое «па-ади», и люди распахнулись и, открыв головы, молча пропустили Якова Львовича, который
также молча ответил им большим поклоном и, поднявшись по лестнице вверх, пробежал, ни на кого
не глядя, через переднюю, где в ожидании открытия заседания
стояли разные вызванные к разбору люди: одни из них были на свободе, другие под караулом.
А как бунтовщики
стояли целый день
не евши, то кадеты распорядились
также их накормить, для чего, построившись к ужину, сделали так называемую «передачу», то есть по всему фронту передали шепотом слова: «Пирогов
не есть, — раненым.
Небольшой круглый стол был накрыт для одного меня; на нем
стояла дорогая серебряная миска, два покрытых блюда,
также серебряных, два граненых графина с водою, и на фарфоровой прекрасной тарелке лежал маленькой ломтик хлеба, так ровно, так гладко и так красиво отрезанный, что можно было им залюбоваться, если б он
не был чернее сапожной ваксы.
В народе ходили таинственные слухи о страшном преступлении, будто бы совершенном у их корня; поговаривали
также, что ни одна из них
не упадет,
не причинив кому-нибудь смерти; что тут прежде
стояла третья сосна, которая в бурю повалилась и задавила девочку.
Мы приехали под вечер в простой рогожной повозке, на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о квартире, долго
стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню, что озяб ужасно, что квартира была холодна, что чай
не согрел меня и что я лег спать, дрожа как в лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать
также дрожала, но
не от холода, а от страха, чтоб
не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.
Он еще что-то хотел прибавить, но
не нашел слова, которое можно было бы добавить к тому огромному, что сказал, и только доверчиво и ласково улыбнулся. Некоторые
также улыбнулись ему в ответ; и, выходя, ласково кланялись ему, вдруг сделав из поклона приятное для всех и обязательное правило. И он кланялся каждому в отдельности и каждого провожал добрыми, внимательными, заплаканными глазами; и
стоял все в той же нерешительной позе и рукою часто касался наперсного креста.
Между тем отец и сын со слезами обнимали, целовали друг друга и
не замечали, что недалеко от них
стояло существо, им совершенно чуждое, существо забытое, но прекрасное, нежное, женщина с огненной душой, с душой чистой и светлой как алмаз;
не замечали они, что каждая их ласка или слеза были для нее убивственней, чем яд и кинжал; она
также плакала, — но одна, — одна — как плачет изгнанный херувим, взирая на блаженство своих братьев сквозь решетку райской двери.
Казалось, его задумчивость как облако тяготела над веселыми казаками: они
также молчали; иногда вырывалось шутливое замечание, за ним появлялись три-четыре улыбки — и только! вдруг один из казаков закричал: «
стой, братцы! — кто это нам едет навстречу? слышите топот… видите пыль, там за изволоком!.. уж
не наши ли это из села Красного?.. то-то, я думаю, была пожива, —
не то, что мы, — чай, пальчики у них облизать, так сыт будешь…
Рассказывал он
также о своих встречах под водой с мертвыми матросами, брошенными за борт с корабля. Вопреки тяжести, привязанной к их ногам, они, вследствие разложения тела, попадают неизбежно в полосу воды такой плотности, что
не идут уже больше ко дну, но и
не подымаются вверх, а,
стоя, странствуют в воде, влекомые тихим течением, с ядром, висящим на ногах.
Старик Цыбукин разбежался, и сел молодцевато, и взял вожжи. Анисим поцеловался с Варварой, с Аксиньей и с братом. На крыльце
стояла также Липа,
стояла неподвижно и смотрела в сторону, как будто вышла
не провожать, а так, неизвестно зачем. Анисим подошел к ней и прикоснулся губами к ее щеке слегка, чуть-чуть.
или наконец: «Если ты хочешь узнать мою фамилию, см. стр. 45». На 45 странице
стоит: «См. стр. 118», а 118-я страница своим чередом отсылает любопытного на дальнейшие поиски, пока он
не приходит к той же самой странице, откуда начал искать незнакомца. Попадались
также нередко обидные и насмешливые выражения по адресу учителя того предмета, который трактовался учебником.
— Нет, с той самой поры, как в солдаты взяли, ни слуху ни духу; и жена и муж — словно оба сгинули; мы летось еще посылали к ним грамотку да денег полтинничек; последний отдали; ну, думали, авось что и проведаем, никакого ответу: живы ли, здоровы ли — господь их ведает. Прошлый год солдаты у нас
стояли, уж мы немало понаведывались;
не знаем, говорят, такого, — что станешь делать… Ну, а ты, старуха, кажись, сказывала нам,
также не ведаешь ничего про сына-то своего с того времени, как в некруты пошел…
Она сказала свое слово против пыток и вообще старалась о распространении гуманных идей и о смягчении нравов. При восшествии на престол императора Александра —
не только существовала еще пытка, формально уничтоженная потом его указом от 27 сентября 1801 года (П. С. З., № 20022), но по городам, при публичных местах,
стояли виселицы, «вновь поставленные в 1799–1800 годах, для прибития к ним имен разных чиновников»; виселицы эти уничтожены
также в 1801 году, по указу 8 апреля (П. С. З., № 19824).
Кузьма
стоял, одеревенев от изумления и в разинутом рте держа кусок пряника,
не успев его проглотить. Надобно знать, что этот пряник хозяин ему поднес, а в счет таки поставил. Насилу Кузьма расслушал, в чем дело и что требуется его мнение. Проглотив скорее кусок пряника, он
также начал утверждать, что платить
не надо и что мы были у него гости.
1 Старуха. Говорят, что покойник — прости его господи — почти всё свое имение продал и побочным детям отдал деньги. Есть же люди! И говорят
также, будто бы в духовной он написал, чтоб его похороны
не стоили больше 100 рублей.
У Мишки развивалась мания взяточничества, и он по ночам, во время охватывавшей его бессонницы, по пальцам высчитывал все случаи, когда он мог взять и
не взял, а
также соображал те суммы, какие у него теперь лежали бы голенькими денежками в кармане. Им овладевало настоящее бешенство, и Мишка готов был плакать, потому что у него перед глазами
стояли такие непогрешимые и недосягаемые идеалы, как протопоп Мелетий и столоначальник Угрюмов.
Среди ненавистных ему тетрадок была одна, которая могла, однако, доставить ему удовольствие. В ней
также не было ни одной кривой строчки, ни кляксы, ни помарки. И
стояло в ней приблизительно следующее: «Мой отец — пьяница, вор и трус».
Сходите, гг. эксперты, осмотрите мою квартиру, — это будет для вас интересно. В левом верхнем ящике письменного стола вы найдете подробный каталог книг, картин и безделушек; там же вы найдете ключи от шкапов. Вы сами — люди науки, и я верю, что вы с должным уважением и аккуратностью отнесетесь к моим вещам.
Также прошу вас следить, чтобы
не коптили лампы. Нет ничего ужаснее этой копоти: она забирается всюду, и потом
стоит большого труда удалить ее.
Потом, по выбору доктора Шевырева, поет белокурая пожилая цыганка с истощенным лицом и огромными расширенными глазами — поет о соловье, о встречах в саду, о ревности и молодой любви. Она беременна шестым ребенком, и тут же
стоит ее муж, высокий рябой цыган в черном сюртуке и с подвязанными зубами, и аккомпанирует ей на гитаре. О соловье, о лунной ночи, о встречах в саду, о молодой красивой любви поет она, и ей
также верят,
не замечая ни тяжелой беременности ее, ни истощенного старого лица.
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине избы
стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька
не резал глаз,
не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно
стоять здесь и греться. Поп Иван
также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие руки.
И перед ней
также стоял он теперь с тем же заискивающим, сладким, холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных; и с восторгом, с негодованием, с презрением, уже уверенная, что ей за это ничего
не будет, она сказала, отчетливо выговаривая каждое слово...
Не удивительно
также, что честные отцы и мужья
не находят суда на помещика благодаря прекрасному судебному устройству в России; они большею частью находятся в положении того господина Тьерселен, у которого Берье украл, по поручению Людовика XV, одиннадцатилетнюю дочь. Все эти грязные гадости возможны:
стоит только вспомнить грубые и развращенные нравы части русского дворянства, чтобы в этом убедиться. Но что касается до крестьян, то они далеко
не равнодушно переносят разврат своих господ.