Неточные совпадения
Г-жа Простакова (к Еремеевне). Ты во всю ночь
не смей вздремать у Софьиных
дверей. Лишь она проснется, беги ко мне.
Г-жа Простакова (Стародуму). Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой комнате на цыпочках ходили, чтоб тебя
не обеспокоить;
не смели в
дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и сюда вытти изволил.
Не взыщи, батюшка…
И он от
двери спальной поворачивался опять к зале; но, как только он входил назад в темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это
не так и что если другие
заметили это, то значит, что есть что-нибудь.
— Решительно ничего
не понимаю, — сказала Анна, пожимая плечами. «Ему всё равно, подумала она. Но в обществе
заметили, и это тревожит его». — Ты нездоров, Алексей Александрович, — прибавила она, встала и хотела уйти в
дверь; но он двинулся вперед, как бы желая остановить ее.
Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а другой держа погасшую трубку;
дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа в замке
не было. Я все это тотчас
заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог — только он притворялся, будто
не слышит.
Даже из-за него уже начинали несколько ссориться:
заметивши, что он становился обыкновенно около
дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе к
дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде, то едва
не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать то же, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость.
Она зари
не замечает,
Сидит с поникшею главой
И на письмо
не напирает
Своей печати вырезной.
Но,
дверь тихонько отпирая,
Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
«Пора, дитя мое, вставай:
Да ты, красавица, готова!
О пташка ранняя моя!
Вечор уж как боялась я!
Да, слава Богу, ты здорова!
Тоски ночной и следу нет,
Лицо твое как маков цвет...
Бывало, он меня
не замечает, а я стою у
двери и думаю: «Бедный, бедный старик! Нас много, мы играем, нам весело, а он — один-одинешенек, и никто-то его
не приласкает. Правду он говорит, что он сирота. И история его жизни какая ужасная! Я помню, как он рассказывал ее Николаю — ужасно быть в его положении!» И так жалко станет, что, бывало, подойдешь к нему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber [Милый (нем.).] Карл Иваныч!» Он любил, когда я ему говорил так; всегда приласкает, и видно, что растроган.
В комнату вошел Фока;
заметив наше положение и, должно быть,
не желая тревожить нас, он, молча и робко поглядывая, остановился у
дверей.
Видел я, как подобрали ее локоны, заложили их за уши и открыли части лба и висков, которых я
не видал еще; видел я, как укутали ее в зеленую шаль, так плотно, что виднелся только кончик ее носика;
заметил, что если бы она
не сделала своими розовенькими пальчиками маленького отверстия около рта, то непременно бы задохнулась, и видел, как она, спускаясь с лестницы за своею матерью, быстро повернулась к нам, кивнула головкой и исчезла за
дверью.
Однако несчастия никакого
не случилось; через час времени меня разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком слезы, которые я
заметил на его щеках, вышел из
двери и, бормоча что-то себе под нос, пошел на верх. Вслед за ним вышел папа и вошел в гостиную.
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то
Заметов тоже чуть
не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего
не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но
не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в
дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
А коробку он выронил из кармана, когда за
дверью стоял, и
не заметил, что выронил, потому
не до того ему было.
Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным, и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною
дверью, то
заметили, что хозяйкина
дверь отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черные глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то
дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровна чуть
не вскрикнула от испуга.
«Сейчас все это и произойдет», — подумал он
не совсем уверенно, а как бы спрашивая себя. Анфимьевна отворила
дверь. Варвара внесла поднос, шла она закусив губу, глядя на синий огонь спиртовки под кофейником. Когда она подавала чашку, Клим
заметил, что рука ее дрожит, а грудь дышит неровно.
Самгин зажег спичку, — из темноты ему улыбнулось добродушное, широкое, безбородое лицо. Постояв, подышав сырым прохладным воздухом, Самгин оставил
дверь открытой, подошел к постели, —
заметив попутно, что Захарий
не спит, — разделся, лег и, погасив ночник, подумал...
Она все за работой, все что-нибудь гладит, толчет, трет и уже
не церемонится,
не накидывает шаль, когда
заметит, что он видит ее сквозь полуотворенную
дверь, только усмехнется и опять заботливо толчет, гладит и трет на большом столе.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в
дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко,
намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет,
не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Теперь он ехал с ее запиской в кармане. Она его вызвала, но он
не скакал на гору, а ехал тихо, неторопливо слез с коня, терпеливо ожидая, чтоб из людской
заметили кучера и взяли его у него, и робко брался за ручку
двери. Даже придя в ее комнату, он боязливо и украдкой глядел на нее,
не зная, что с нею, зачем она его вызвала, чего ему ждать.
— Ни шагу дальше —
не смейте! — сказала она, едва переводя дух и держась за ручку
двери. — Идите домой!
Он сделал ей знак подождать его, но она или
не заметила, или притворилась, что
не видит, и даже будто ускорила шаг, проходя по двору, и скрылась в
дверь старого дома. Его взяло зло.
Я быстро притворил
дверь, и вошедший из другой
двери князь ничего
не заметил.
Вскочив в спальню и наткнувшись на кровать, я тотчас
заметил, что есть
дверь из спальни в кухню, стало быть был исход из беды и можно было убежать совсем, но — о ужас! —
дверь была заперта на замок, а в щелке ключа
не было.
Он быстрыми и большими шагами вышел из комнаты. Версилов
не провожал его. Он стоял, глядел на меня рассеянно и как бы меня
не замечая; вдруг он улыбнулся, тряхнул волосами и, взяв шляпу, направился тоже к
дверям. Я схватил его за руку.
Надзиратели, стоя у
дверей, опять, выпуская, в две руки считали посетителей, чтобы
не вышел лишний и
не остался в тюрьме. То, что его хлопали теперь по спине,
не только
не оскорбляла его, но он даже и
не замечал этого.
— Они встали; пожалуйте, Василий Назарыч, — говорил Нагибин, появляясь в
дверях. — Я сказал им, что приведу такого гостя, такого гостя, о каком они и думать
не смеют. Сначала
не поверили, а потом точно даже немножко испужались…
Она поднялась было с места, но вдруг громко вскрикнула и отшатнулась назад. В комнату внезапно, хотя и совсем тихо, вошла Грушенька. Никто ее
не ожидал. Катя стремительно шагнула к
дверям, но, поравнявшись с Грушенькой, вдруг остановилась, вся побелела как
мел и тихо, почти шепотом, простонала ей...
Личико Илюшечки перекосилось. Он страдальчески посмотрел на Колю. Алеша, стоявший у
дверей, нахмурился и кивнул было Коле украдкой, чтобы тот
не заговаривал про Жучку, но тот
не заметил или
не захотел
заметить.
И он опять кивнул на пачки. Он двинулся было встать кликнуть в
дверь Марью Кондратьевну, чтобы та сделала и принесла лимонаду, но, отыскивая чем бы накрыть деньги, чтобы та
не увидела их, вынул было сперва платок, но так как тот опять оказался совсем засморканным, то взял со стола ту единственную лежавшую на нем толстую желтую книгу, которую
заметил, войдя, Иван, и придавил ею деньги. Название книги было: «Святого отца нашего Исаака Сирина слова». Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие.
Хотел было я обнять и облобызать его, да
не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется
дверь, и он входит снова. Я изумился.
— А
не заметили ли вы, — начал вдруг прокурор, как будто и внимания
не обратив на волнение Мити, —
не заметили ли вы, когда отбегали от окна: была ли
дверь в сад, находящаяся в другом конце флигеля, отперта или нет?
— Да-с, но ведь
заметил он отпертую
дверь не когда очнулся от раны, а еще прежде того, когда только он входил в сад из флигеля.
— Но опять вы забываете то обстоятельство, — все так же сдержанно, но как бы уже торжествуя,
заметил прокурор, — что знаков и подавать было
не надо, если
дверь уже стояла отпертою, еще при вас, еще когда вы находились в саду…
Я вам скажу, отчего вы меня
не заметили, — оттого, что я
не возвышаю голоса; оттого, что я прячусь за других, стою за
дверьми, ни с кем
не разговариваю; оттого, что дворецкий с подносом, проходя мимо меня, заранее возвышает свой локоть в уровень моей груди…
— Покойница Татьяна Васильевна, — так докладывал мне Яков, стоя у
двери с закинутыми назад руками, — во всем были рассудительны и
не захотели батюшку вашего обидеть. Что,
мол, я вам за жена? какая я барыня? так они говорить изволили, при мне говорили-с.
— Извольте вон идти, и чтоб нога ваша
не смела переступить моего порога! — сказала она ему, указывая
дверь.
Муж хозяйки дома, старый генерал, вышел было, взглянул, поклонился, но его никто даже
не заметил, и он скрылся, осторожно притворив
дверь.
Дальнейшее представляло короткую поэму мучительства и смерти. Дочь из погреба
молит мать открыть
дверь… — Ой, мамо, мамо! Вiдчинiть, бо вiн мене зарiже… — «Ой, доню, доню, нещасна наша доля… Як вiдчиню, то зарiже обоих…» — Ой, мамо, мамо, —
молит опять дочь… — И шаг за шагом в этом диалоге у запертой
двери развертывается картина зверских мучений, которая кончается последним восклицанием: —
Не вiдчиняйте, мамо, бо вже менi й кишки висотав… — И тогда в темном погребе все стихает…
Все это было так завлекательно, так ясно и просто, как только и бывает в мечтах или во сне. И видел я это все так живо, что… совершенно
не заметил, как в классе стало необычайно тихо, как ученики с удивлением оборачиваются на меня; как на меня же смотрит с кафедры старый учитель русского языка, лысый, как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и выгнал меня из класса, приказав стать у классной
двери снаружи.
Дома писать доктор
не решался, чтобы
не попасться с поличным, он
не смел затворить
дверей собственного кабинета на ключ, а сочинял корреспонденции в дежурной своей больницы.
Целых три дня продолжались эти галлюцинации, и доктор освобождался от них, только уходя из дому. Но роковая мысль и тут
не оставляла его. Сидя в редакции «Запольского курьера», доктор чувствовал, что он стоит сейчас за
дверью и что маленькие частицы его постепенно насыщают воздух. Конечно, другие этого
не замечали, потому что были лишены внутреннего зрения и потому что
не были Бубновыми. Холодный ужас охватывал доктора, он весь трясся, бледнел и делался страшным.
Проходя близко мимо выходных
дверей на лестницу, он услышал и
заметил, что за
дверьми кто-то старается изо всех сил позвонить в колокольчик; но в колокольчике, должно быть, что-то испортилось: он только чуть-чуть вздрагивал, а звука
не было.
Тут был и еще наблюдатель, который тоже еще
не избавился от своего чуть
не онемения при виде Настасьи Филипповны; но он хоть и стоял «столбом», на прежнем месте своем, в
дверях гостиной, однако успел
заметить бледность и злокачественную перемену лица Гани. Этот наблюдатель был князь. Чуть
не в испуге, он вдруг машинально ступил вперед.
Беспрерывно осведомлялся,
не нужно ли ему чего, и когда князь стал ему наконец
замечать, чтоб он оставил его в покое, послушно и безмолвно оборачивался, пробирался обратно на цыпочках к
двери и всё время, пока шагал, махал руками, как бы давая знать, что он только так, что он
не промолвит ни слова, и что вот он уж и вышел, и
не придет, и, однако ж, чрез десять минут или по крайней мере чрез четверть часа являлся опять.
Марфа Тимофеевна вошла и застала ее в этом положении. Лиза
не заметила ее прихода. Старушка вышла на цыпочках за
дверь и несколько раз громко кашлянула. Лиза проворно поднялась и отерла глаза, на которых сияли светлые, непролившиеся слезы.
Старик Антон
заметил, что барину
не по себе; вдохнувши несколько раз за
дверью да несколько раз на пороге, он решился подойти к нему, посоветовал ему напиться чего-нибудь тепленького.
Матюшка так и
не остался ночевать. Он несколько раз нерешительно подходил к
двери конторки, останавливался и опять отходил. Вообще с Матюшкой было неладно, как
заметили все рабочие.
Замерло все в кабаке и около кабака. Со стороны конторы близился гулкий топот, — это гнали верхами лесообъездчики и исправничьи казаки.
Дверь в кабаке была отворена попрежнему, но никто
не смел войти в нее. К двум окнам припали усатые казачьи рожи и глядели в кабак.
Пошатываясь, старики побрели прямо к стойке; они
не заметили, что кабак быстро опустел, точно весь народ вымели. Только в
дверях нерешительно шушукались чьи-то голоса. У стойки на скамье сидел плечистый мужик в одной красной рубахе и тихо разговаривал о чем-то с целовальничихой. Другой в чекмене и синих пестрядинных шароварах пил водку, поглядывая на сердитое лицо целовальничихина сына Илюшки, который косился на мужика в красной рубахе.
Вася едва вывернулся из Таисьиных рук и, как бомба, вылетел в открытую
дверь. Нюрочка со страху прижалась в угол и
не смела шевельнуться. Таисья обласкала Оленку, отвязала и, погладив ее по головке, сунула ей прямо в рот кусок пирожного. Оленка принялась жевать его, глотая слезы.