Неточные совпадения
— Не бойся его. Страшен величием пред нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду в вино превращает, чтобы не пресекалась
радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже на веки веков. Вон и вино
несут новое, видишь, сосуды
несут…»
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же делать, мой друг! — обвиняй!
Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни
радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
Всюду собирались кучки людей, горячо обсуждая волнующий призыв. Жизнь вскипала, она в эту весну для всех была интереснее, всем
несла что-то новое, одним — еще причину раздражаться, злобно ругая крамольников, другим — смутную тревогу и надежду, а третьим — их было меньшинство — острую
радость сознания, что это они являются силой, которая будит всех.
Когда окинешь добрыми глазами землю, когда увидишь, как нас, рабочих, много, сколько силы мы
несем, — такая
радость обнимает сердце, такой великий праздник в груди!
Сердце — легкое, быстрое, как аэро, и
несет,
несет меня вверх. Я знал: завтра — какая-то
радость. Какая?
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и
несет ее вихрем,
несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая
радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Для военных нет другой
радости в трудах и опасностях, которые они
несут, как та, чтобы быть победителями, другого горя, как то, чтобы быть побежденными.
«Да как это хорошо, что его черт
несет! Нет, это сам бог помогает!» — подумала она, задыхаясь от
радости.
Вернулись мы, родимая, здоровья
И
радости тебе
несем.
То
несут ее с криками
радости, ей толкуют, говорят, что все прошло, что она свободна, — а она устала, у ней нет сил обрадоваться, она как будто спрашивает: «Да что же было, ведь ничего и не было?» Словом, тысячи вариаций на тему «Сороки-воровки» бродили у меня в голове всю ночь.
Когда, во время странствований Иисуса по Иудее, путники приближались к какому-нибудь селению, Искариот рассказывал дурное о жителях его и предвещал беду. Но почти всегда случалось так, что люди, о которых говорил он дурно, с
радостью встречали Христа и его друзей, окружали их вниманием и любовью и становились верующими, а денежный ящик Иуды делался так полон, что трудно было его
нести. И тогда над его ошибкой смеялись, а он покорно разводил руками и говорил...
Только это неперестающее совершенствование дает истинную, не перестающую, а растущую
радость. Всякий шаг вперед на этом пути
несет с собой свою награду, и награда эта получается сейчас же. И ничто не может отнять ее...
Так преобразил ее тот, кто жалеет об утрате одной овцы и, хватившись ее, оставляет девяносто девять овец, идущих своею дорогою, и ищет в кустах и тернии потерявшую путь одну овцу, и находит ее, берет ее на свои священные руки, и
несет, и радуется, и дает
радость всем, кому понятна и дорога
радость, что ожил человек!
— Елочка, елка,
Нарядная елка!
Где подрастала?
Где поднималась?
Ты малым деткам
Дана на утеху.
Ветки твои пышны,
Свечечки ярки.
Радость несешь ты
Светлую детям!
Ты расскажи нам,
Пышная елка!
В дальних лесочках,
В хвойных зеленых.
Ты вырастала,
Ты хорошела
Деткам на
радость,
Нам на утеху.
Самое высокое и самое прекрасное, чем может человек прославить бога, что он должен
нести ему, — это собственная
радость и счастье. Вот — основное положение аполлоновой религии. И чисто аполлоновскую, для нас такую чуждую мысль высказывает один поздний греческий писатель, географ Страбон, говоря так: «Хотя верно сказано, что люди тогда наиболее подражают богам, когда совершают добрые дела, но еще правильнее было бы сказать, что люди наиболее уподобляются богам, когда они счастливы».
Дионисово вино мы можем здесь понимать в более широком смысле: грозный вихревой экстаз вакханок вызван в трагедии не «влагою, рожденной виноградом». Тиресий определенно указывает на ту огромную роль, какую играло это дионисово «вино» в душевной жизни нового эллинства: оно было не просто лишнею
радостью в жизни человека, — это необходимо иметь в виду, — оно было основою и предусловием жизни, единственным, что давало силу бессчастному человеку
нести жизнь.
Освобождение от них есть великая нравственная задача, но освобождение это
несет не только
радость жизни, но и новый трагизм жизни.
Бодро, беспечно
несешь ты и горе и
радость земные,
Крепко, могуче все тело твое и здоровием пышет…
— Мы идем, мы идем, мы идем… Вы в тепле, вам светло, вам мягко, а мы идем в мороз, в метель, по глубокому снегу… Мы не знаем покоя, не знаем
радостей… Мы
несем на себе всю тяжесть этой жизни, и своей, и вашей… У-у-у! Мы идем, мы идем, мы идем…
Я взглянул в ее огромные насторожившиеся глаза. И темнота не мешала. В них мерцала
радость покорной, отдающейся очарованности. Как будто я
нес ее на руках, а она, прижавшись ко мне щекой, блаженно закрыла глаза.
Он ей учился, учился с увлечением, с
радостью; знакомился с нею во всех подробностях, для него даже необязательных;
нес на себе обязанности солдата в служебных положениях, важных и неважных, легких и трудных.
Тут посланный рассказал, зачем пришел. Слышно было, как щелкнул крючок, и вслед за тем вышла Анастасия,
неся подушечку с кружевным изделием.
Радость живописалась на прекрасном лице ее.
— «Душу за моего Христа положить рад, а крестить там (то есть в пустынях) не стану». Даже, говорит, сам просил лучше сана его лишить, но туда не посылать. И от священнодействия много лег был за это ослушание запрещен, но нимало тем не тяготился, а, напротив, с
радостью нес самую простую службу: то сторожем, то в звонарне. И всеми любим: и братией, и мирянами, и даже язычниками.
И так светла была ее улыбка, что, казалось, улыбнулась сама темнота, и какие-то звездочки забегали — голубенькие, маленькие точечки. Приходила к женщине новая правда, но не страх, а
радость несла с собою.